Хорошее отношение к большинствам

Сразу скажу, что отношение Юлии Латыниной к людям, которые на материальной основе оказываются на митингах против оппозиции, ЛГБТ-сообщества, усыновления детей-сирот американцами, в защиту РПЦ МП, мне не вовсе чужое. Даже "анчоусы" в чем-то соответствуют моему вкусу. Мое детство и юность прошли в стороне от анчоусов, я не знал, что это такое. Мне казалось, уж не знаю почему, что это экзотический фрукт, расцветающий в свободном мире, и я очень хотел его попробовать. В том, как Юля назвала сторонников существующего положения, я опознаю разочарование в анчоусах, оказавшихся на поверку не фруктом, а мелкой килькой. Правда, я не знаю, вкладывает ли она в это определение привкус утраченных иллюзий, как я, или просто ругается, оставаясь в границах цензурной лексики.

Я, однако, не думаю, что мотивации митингующих против меня людей вовсе не интересны. Не знаю, какие у кого остались воспоминания от советских собраний и митингов, но у меня ощущение, что людей, которых туда сгоняли, раздражало не содержание происходящего, а то, что присутствовать надо было бесплатно. Если работа по соучастию в мероприятиях оплачивалась, возражений не было. И начальство это, кстати, понимало, проводило их при прочих равных или в рабочее время, или, если приходилось проводить в свободное — демонстрации там или встречи иностранных коммунистов,— то поощряло участников продуктовыми заказами, а студентов — зачетами-автоматами. Из того, что митингующие брали продуктами, не следует, что они были не согласны с митингом. Это нечто более архаическое, начальство зовет, идти — надо, а за то, что пришел, жалует, а если не жалует, то обида. Сегодня то же самое, только произошла монетизация патриархальных отношений.

Но не это все же самое интересное, интереснее другое — возможность сказать народу, что он — быдло. Я имею в виду не юридическую возможность, а разрешение себе. Я понимаю, что речь идет не обо всем народе, а только об уралвагонзаводцах (как можно было бы обозначить этих достойных людей по образцу охотнорядцев), но тем не менее. В этом есть нечто до такой степени чужое, что разговор переходит скорее в рамки антропологии.

Исторически российская интеллигенция считала себя в долгу перед народом, но это прошло. Помог советский, в особенности сталинский опыт. Все же планомерное истребление людоедами думающего сословия при всенародной поддержке даром не проходит. В постсоветское время мы вошли с четким ощущением, что мы им ничего не должны, а кто говорит — должны,— демагоги, их принято не приглашать в хорошие дома и банить в приличных социальных сетях. Народ оказался разделен на тех, кому близки идеи либеральных свобод, демократии и рыночной экономики, и чего тогда ему сочувствовать, когда это я и есть, и анчоусов, которые оказались не прекрасными плодами, а безмозглыми вонючими кильками. Это новое состояние, и тем не менее сама возможность называть быдло быдлом не предусматривалась и в этой конфигурации мировоззрения, хотя бы из опасения как раз здесь с быдлом отождествиться. Не формально-юридического опасения, а опять же внутреннего, поскольку тут затрагиваются некоторые основы самостояния. Трактовка другого как не вполне человека, недочеловека — это так далеко от принципов гуманистической культуры, что все здание этой культуры летит к чертовой матери, это краеугольный камень, и хотелось бы понять, чем в таком случае его заменяют.

Принято считать, что это развитие западничества, превращение мучимого виной перед народом интеллигента в свободного интеллектуала, который никому ничего не должен. Однако у меня есть сомнения на эту тему. Последние года четыре у нас в моде американские сериалы, а в них вырисовывается поразительная картина отношений тамошних интеллектуалов с народом. Народ, кстати, бывает похожий. Он отстаивает христианские ценности, требует к ногтю либералов, геев, деятелей современного искусства, нью-йоркских и голливудских евреев, его раздражает ироническое отношение ко всему традиционному, будь то церковь, государство, семья, его вообще раздражает любое остроумие, и даже само публичное проявление излишнего ума и образования кажется ему отвратительным. Выпускник колледжа там время от времени играет роль очкарика в сталинском рабочем поселке — того и гляди по очкам-то и двинут. То есть анчоус — он и в Америке анчоус, но отношение интеллигенции к этим, более агрессивным даже, чем принято у нас, формам мракобесия совершенно иное.

Не так, что они им ничего не должны. Американские очкарики пытаются относиться к анчоусам в логике политкорректности. Вероятно, все это знают, но для меня лично это было открытием. Привычно считается, что принципы политкорректности распространяются на представителей рас, национальностей, религиозных конфессий и т.д., которые находятся в меньшинстве. Но оказывается, это совершенно не так, к большинству тоже принято относиться политкорректно. Вы не поверите, но принципы уважения к меньшинству в демократии оказываются как-то связаны с принципами уважения к большинству, и вообще уважение — это совершенно даже не количественный вопрос.

У нас это совсем не так. Притом что ценности, которые сегодня предлагаются обществу со стороны РПЦ МП, не отличаются от тех, которые предлагают радикальные исламисты,— нетерпимость, призывы к насилию, аффектированное игнорирование светского законодательства, активное наступление на институты светского государства,— мы как-то не считаем, что по отношению к ней уместны идеи политкорректности. А в Америке с христианскими фундаменталистами, как я понимаю, интеллектуалы не то что уже ведут себя, как с мусульманскими, но стараются. Опять же нам не приходит в голову относиться к ряженому казачеству по-доброму, с пониманием, как к негритянским бандам, хотя поведенческое сходство очевидное. А они там, в Америке, к своим патриархальным ультра пытаются как раз таки политкорректно, притом что самим ультра это, разумеется, и в голову не приходит. Это принцип отношения либеральной мысли к носителям патриархального обскурантизма, и они вовсе не ждут, что мракобесы им ответят тем же.

Это очень отличается от традиционного русского понимания проблемы — интеллигенция не просвещает народ, а относится к нему политкорректно. Александра Герцена это возмутило бы, вероятно, не меньше, чем Шарикова, если бы он узнал, что его кто-то называет анчоусом. Эта либеральная трактовка проблемы очень отличается от традиционной, и надо осознать специфику сдвига.

Идея, что интеллигенция что-то должна народу, является модификацией архаической формулы социального устройства, когда брахманы (учителя) отвечают за вайшью (люди интеллектуального хозяйственного труда) и шудра (рабочие), а кшатрии (светская администрация) должны к брахманам прислушиваться. То бишь учить народ у интеллигенции — это такой же долг, как защищать и организовывать народ у воинов и чиновников. Это требует иерархического устройства общества, при котором подразумевается, что брахманы сверху. И даже в самой сегодняшней идее "мы им ничего не должны" есть след той же иерархической интуиции, за этим стоит немного злорадное ощущение, что без нас это быдло никуда не денется.

В иерархическом обществе — действительно не денется. Проблема в том, что в горизонтальном — денется и еще как. Православный казак-фундаменталист с ростовским средним образованием имеет ровно такие же права на свое мракобесное сознание, как я — на свое либеральное. Я боюсь, нам еще предстоит это осознать. Нам близка идея прав меньшинства, но надо понимать, что меньшинства бывают разные, и не в том смысле, что одно сексуальное, а другое религиозное. В иерархическом обществе меньшинства бывают привилегированные, и их права защищаются тем, что они как-то особенно умны, образованны, обладают уникальными навыками, то есть приносят остальным какую-то исключительную пользу. В горизонтальном обществе такое не работает.

Права меньшинств в горизонтальном обществе легитимируются через безопасность большинства. До Второй мировой войны никто всерьез не думал о том, чтобы отстаивать права ЛГБТ-сообществ, национальных или религиозных меньшинств. Просто физическое уничтожение этих людей гитлеровским большинством привело к такому одичанию большинства и такой его катастрофе, что западная цивилизация сочла это небезопасным для своего устойчивого существования. И отзывчивость западного общества к диковатым ритуалам политкорректности в основе определяется именно этим опытом. Но с этих позиций крайне опасно не только гея поражать в правах, но вообще любого, даже уралвагонзаводца, считать недочеловеком.

Можно сказать, мы переживаем переходный этап. Социально-экономическое устройство России не дает оснований для возникновения сословного общества, устроенного иерархическим образом,— это отдельная тема, но любой социолог объяснит вам, что это не выстраивается только на разнице в доходах. Нам в принципе полагалось бы, стиснув зубы, уважать большинство, ровно так же, как оно, стиснув зубы, вынуждено терпеть нас. Но мы не уважаем и даже позволяем себе об этом говорить, не боясь потерять собственной основы. Еще раз — суть гуманистической позиции не в том, что мы уважаем их, поскольку они уважают нас, а раз они нас гадами, то и мы их анчоусами. Суть либеральной позиции в том, что толерантность к другому — это и есть ее основа, этим она и отличается, а сопротивляться можно и должно только прямому насилию, направленному на тебя, а не взглядам.

Замечено, что диссиденты 60-70-х годов, притом что вполне героически противостояли советской власти, вместе с тем были на нее похожи — нетерпимость, максимализм, неспособность к компромиссу, глубоко иерархизированное сознание, глубокий внутренний раздрай и сплоченность только врагом — все это было при них. Я думаю, не выяснится ли со временем то же самое про нас? Очень искренне и вполне некритично относясь к общим принципам либерализма, живя в обществе, где все сословия давно канули в историю и нет оснований для образования новых, мы вместе с тем ощущаем себя так, будто все выстроено на жесткой иерархии. Возникла нравственная элита, я бы сказал, как-то зайцем возникла, и для нее сама собой разумеется возможность назвать непросвещенных обывателей, бредущих куда велят в надежде на будущие корма, анчоусами. Где основание? У меня вот подозрение — не связано ли это как-то с неустанными трудами Владимира Путина по построению вертикали? Не оттуда ли мы подцепили этот вирус высоты, на которую мысленно себя вознесли?

А вы знаете, это ведь химера, и вместе с вертикалью она канет в небытие. Какая элита, вы о чем, наши взгляды имеют те же права на существование, что и противоположные, а их общественный вес определяется не истиной, а конкуренцией. Но пока можно пользоваться моментом — невероятной роскошью называть вещи свои именами. Вот милиционеры у нас могут считать народ быдлом, офицеры спецслужб, эффективные менеджеры тоже, горные абреки опять же — все, словом, включенные в вертикаль. И мы тоже к ней пристроились, хотя отличаемся. Мы же не быдлом, а анчоусами. А анчоус хоть и килька, но в нем есть зарубежный лоск.