Фестиваль балет
На Новой сцене Большого театра выступили первые гости фестиваля "Век "Весны священной" — век модернизма": труппа Bejart Ballet Lausanne представила бежаровскую версию знаменитого балета, поставленную им в 1959 году. ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА обнаружила, что балет выглядит моложе своих лет.
С этой "Весны священной", собственно, началась мировая карьера Мориса Бежара. В 1959-м 32-летний реформатор полагал, что его творческая жизнь кончилась: маленькая компания, на которую он ставил свои первые балеты, распалась. Денег не было, ангажементов тоже. Предложение Мориса Гюисмана, только что назначенного директором Королевского театра De la Monnaie ("Ла Моннэ") в Брюсселе, возглавить балетную труппу и открыть сезон постановкой "Весны священной" давало надежду на спасение. Бежар согласился, хотя работать с незнакомыми артистами не привык, о Стравинском не помышлял, а исходная трактовка "Весны" как языческого обрядового действа ему категорически не нравилась. "Русские старцы, глядящие на молодую девушку, как на купающуюся Сусанну..." — фыркал хореограф-философ.
Он решил сразу: никаких обрядов, никакой архаики. "Весна" — это секс. Пробуждение первобытных сил земли, акт божественного творения, и символизирует его "человеческая любовь в ее физическом аспекте". Помимо сжатых сроков и сложнейшей партитуры перед Бежаром, привыкшим к артистам-единомышленникам, стояла еще одна, почти невыполнимая задача — превратить разрозненную толпу танцовщиков с разным уровнем подготовки в единый организм, способный выразить его идею со всей художественной и физиологической откровенностью. Сумасшествие многочасовых бесконечных репетиций увенчалось триумфом премьеры: 8 декабря 1959 года можно считать датой рождения "Балета ХХ века", культовой труппы Мориса Бежара, поменявшей имя на Bejart Ballet Lausanne, когда обстоятельства вынудили хореографа оставить Брюссель. И все это время "Весна священная" оставалась знаковым балетом в репертуаре труппы.
Однако увидеть его сейчас — спустя 53 года после создания — было страшновато: жив ли, не превратился ли в памятник истории и монумент былой славы? Да и труппа, осиротевшая шесть лет назад, возможно, утратила былую энергию.
На вечере в Большом, включавшем четыре балета из репертуара Bejart Ballet Lausanne, "Весна священная", исполненная под живую музыку (оркестром Большого театра дирижировал Павел Клиничев), выглядела безусловным лидером. Едва выступили из мрака распростертые на полу мужские тела, усеявшие всю сцену; едва первый из этих полуживотных-полулюдей вскинулся свечкой, подставив лицо забрезжившему лучу; едва это роскошное "стадо" встало на четвереньки и, пружинно покачиваясь, задышало как один гигантский организм, стало очевидно, что бежаровская концепция и его хореографические приемы по-прежнему завораживают зрителей. Причем не только тех, кто впервые попал под шквал эмоциональной мощи этой "Весны", но и знающих все подробности постановки.
Снова и снова поражает бежаровский дар захватывать пространство сцены; его умение прочертить драматургию балета с помощью композиции — всех этих линий, звезд, кругов, диагоналей и шеренг, в которые с удивительной быстротой и ловкостью перестраивается кордебалет; его талант изменять тональность сцены простой переменой ракурса кордебалетного строя. По-прежнему восхищает лаконизм и точность отбора движений каждой сцены и каждой комбинации. А знаменитые прыжки мужского кордебалета по лучу света из правой нижней кулисы в левую верхнюю (ошеломляюще простые saute с распахнутыми во второй позиции ногами и простертыми вперед руками, действующие, однако, с силой заклинания) по праву занимают в балетных анналах место рядом с величественным выходом "теней" в "Баядерке". И, конечно, только гению под силу устроить первобытный хаос с помощью идеальных геометрических фигур и таких естественных первичных движений.
Однако и гению не дано наделить харизмой исполнителей своей хореографии. Два лидера "Весны священной" — Избранник (Оскар Шакон) и Избранница (Катерина Шалкина) — отдали все силы этому балету. Но если живописный танцовщик с его поджарым выразительным телом мученика и гривой спутанных волос сумел удержать внимание в роли жертвы племени, то танцовщица, слишком исполнительная, слишком целомудренная и слишком робкая для жрицы, удерживающей самцов от немедленного насилия, почти провалила вторую часть своего соло. К концу — кульминационной сцене массового соития — выдохлась и вся труппа. Под обвалами музыки Стравинского оказались погребены и неистовые фрикции, и смачные сцепки тел, которыми бежаровская "Весна" уже полвека шокирует обывателей. В Большом это "слияние плоти Мужчины и Женщины, союз неба и земли, танец жизни и смерти" выглядело деловитой аэробикой. И только финальная мизансцена — два тела, взметнувшихся над лесом рук,— вернула спектаклю его ритуальный смысл.