Очень злой гений

Премьера первого фильма о Гении Зла "Фантомас. В тени гильотины", поставленного гением тогдашних сериалов Луи Фейадом, состоялась 9 мая 1913 года в "Гомон-Паласе" на парижской площади Клиши, самом большом кинотеатре мира. Другой зал был просто не по чину герою 32 романов Пьера Сувестра и Марселя Аллена, публиковавшихся с января 1911 года до скоропостижной смерти Сувестра в феврале 1914 года — в поэтическом, тридцатисемилетнем возрасте Пушкина, Байрона и Рембо. С легкостью пушкинского Импровизатора из "Египетских ночей", байронической сумрачностью и вдохновенной невнятностью Рембо соавторы-журналисты производили на диво безобразно — даже на общем фоне бульварной литературы — написанные тексты.

"Тиражи наших книг едва ли не превышали тиражи Библии",— скромно отметил Аллен. Сказать нечто подобное — дескать, мы теперь известнее Иисуса Христа — позволят себе лишь битлы полвека спустя, и сколько будет шума. Насчет тиражей Аллен, конечно, загнул: Библию перегонит только "Красная книжечка" председателя Мао. Но Фантомас — фильмы Фейада утвердили его в этом статусе — действительно стал "вечным спутником" человечества, культурной иконой, как битлы и Мао.

Как и положено "человеку без лица", у него тысячи личин и обличий. Жино Старас, иллюстратор первых романов о Фантомасе, изобразил его гигантом во фраке, цилиндре и полумаске, перешагивающим через игрушечный Париж. Беда в том, что художник, то ли забавляясь, то ли недолго думая, перерисовал рекламный плакат, на котором исполин держал в руке не окровавленный кинжал — на киноплакате цензура разоружила Фантомаса, и он, словно споткнувшись, судорожно хватался рукой за воздух,— а кулек, из которого на Париж сыпались чудодейственные пилюли "Pink" от анемии. Казалось бы, одна эта деталь должна не то что лишить Фантомаса любой романтической ауры, а превратить в посмешище, однако ж, нет.

Фантомас — это и клоун с лиловой, словно денатурату обпился, харей, издевательски скрывающей красоту Жана Маре в пародийных фильмах Андре Юнебеля середины 1960-х, и первый рыцарь антиглобализма из новеллы Хулио Кортасара "Фантомас против транснациональных вампиров" (1975). В радиоспектакле "Жалоба Фантомаса" (1933), поставленном поэтом-сюрреалистом Робером Десносом, он говорил голосом безумного и великого Антонена Арто, проповедника "театра жестокости", и жаловался на судьбу под музыку революционера Курта Вайля. В упоительном 17-минутном шедевре бельгийского сюрреалиста Эрнста Мермана "Мсье Фантомас" (1937) он, когда на него наваливается полдюжины шпиков, вообще превращается в контрабас. Впрочем, еще в 1915 году Хуан Грис написал кубистический натюрморт "Фантомас (трубка и газета)".

Фантомас — всеобъемлющая буддистская сущность.

Собственно говоря, такую его природу сформулировали уже Сувестр и Аллен чуть ли ни в первых строках своего эпоса. "Фантомас! — И что же это значит? — Ничего. А может, все! — Однако! А кто это такой? — Никто не знает... Но тем не менее он существует!" Понятно, что соавторы это сочинили ради красного словца, но оказались ведь пророками. Остается понять, за что Фантомас заслужил такую долгую счастливую жизнь.

При рождении в нем не было ничего уникального. Так, один из многих бульварных героев, о которых тоже снимали фильмы с продолжениями. В 1905 году Морис Леблан придумал джентльмена-грабителя Арсена Люпена. В 1907 году Гастон Леру — журналиста Жозефа Рулетабиля. В 1909 году Леон Сази — разбойника Зигомара. В 1917 году Артюр Берну — мстителя Жюдекса. И это звезды только французской бульварщины — как любая бульварщина, не оригинальной, а апеллирующей к известным образам, от Эдмона Дантеса до Шерлока Холмса и Мориарти.

Однако же литературные конкуренты Фантомаса благополучно забыты, за исключением Люпена. Но у него, что существенно для психологии французской культуры, аура анархиста: Леблан вдохновлялся реальным "революционным вором" Мариусом Жакобом. Современные французские исследователи, разгадывая секрет бессмертия Фантомаса, тоже любят приводить социологические аргументы. Дескать, оцените, как топографически точно Сувестр и Аллен запечатлели Париж апашей, шпаны с пролетарских окраин, прислужников Фантомаса. И пускаются в рассуждения о том, что апаши — воплощенный кошмар буржуазии "прекрасной эпохи" и соавторы это использовали.

Ну и что? Мало ли, кто, кого, когда боялся. О Париже апашей много кто писал. Было — да сплыло. Через год вообще мировая война нагонит такой жути, что буржуазии будет впору взгрустнуть о милых апашах.

Может быть, в таком случае Фантомас нес в себе какие-то грозные предчувствия и прозрения — естественно, помимо воли авторов. Взять хотя бы Фрица Ланга. Обожал Фантомаса, а потом придумал своего "Доктора Мабузе" (1922), многоликого преступника, стремящегося к мировому господству: вот в фильмах о Мабузе точно есть и достоверная истеричность инфляционной веймарской Германии, и предчувствие нацизма. Фантомас же с этой точки зрения абсолютно "пуст". Он существует в условном светском и столь же условном подпольном мире.

У историков кино есть свое объяснение популярности фильмов о Фантомасе. Дескать, Фейад совершил структурную революцию в сюжетосложении. В сериалах, снятых до "Фантомаса", действие было сквозным. У него же бульварный "эпос" складывается из завершенных эпизодов, разыгрывающихся, однако, по одной и той же схеме. Опять-таки: ну и что? Да, это могли оценить зрители, привыкшие к определенному типу сериалов, мог оценить Сергей Эйзенштейн, но последующим поколениям до этого дела нет.

На самом деле тот Фантомас, которого мы знаем и любим, не имеет практически никакого отношения к герою Сувестра, Аллена и Фейада. Как не имеет, скажем, мифологический Чапаев отношения к герою романа Дмитрия Фурманова. Бессмертный Фантомас — плод коллективного творчества гениев авангарда: сюрреалистов и их предшественников.

Сюрреалисты что ниспровергали кого-то, что превозносили — делали это с тоталитарной категоричностью. Сказано, что ""Фантомас" — это "Энеида" нового времени" (Блез Сандрар), так тому и быть. Сказано: "Фантомас, иже еси на небеси, // Поэзию спаси" (Мерман), значит, молись святому Фантомасу, пока лоб не расшибешь.

Сюрреалистов отличала художественная последовательность, граничащая с занудством. Так, великий историк кино Жорж Садуль вспоминал, как играл с Жаком Превером, Ивом Танги и Раймоном Кено. Кто-то цитировал эпопею Сувестра и Аллена, другой угадывал, из какого романа цитата, и должен был перечислить все убийства, в этом романе совершенные. Гвозди бы делать из этих людей, способных хранить в памяти такой объем макулатуры.

Еще в 1912 году Гийом Аполлинер, Макс Жакоб и Жан Кокто создали Общество друзей Фантомаса. Когда 11 октября 1924 года в доме N15 по улице Гренель откроется Бюро сюрреалистических исследований, его изукрасят выпусками романов о Фантомасе, пригвожденными вилками к стене. Фантомас, точнее говоря, Фантомас не столько романный и экранный, сколько выходец из кошмарных снов, станет героем картин Рене Магритта. Первый фильм, который снимет в 1934 году 12-летний Ален Рене, будет о Фантомасе.

Почему сюрреалисты? "Технологических" объяснений много, и они убедительны.

Авангард 1910-х возводил на пьедестал "плохое искусство" и то, что искусством вообще не считалось. В России это были, скажем, трактирные вывески — интерес к ним был важнейшим этапом в открытии искусства примитивистов. Во Франции — книги и фильмы о Фантомасе, тоже своего рода лубок. При этом — современный лубок. Утверждать, что фильмы Фейада не хуже "Энеиды", означало утверждать, высокопарно выражаясь, что кино — тоже искусство, причем искусство, наиболее созвучное эпохе.

Вроде бы сюрреалисты видели в литературной манере Сувестра и Аллена, точнее говоря, в ее отсутствии или случайности, в пренебрежении логикой — авторы могли просто забыть, о чем писали в предыдущем выпуске,— аналог изобретенного ими "автоматического письма". Тем более что Сувестр и Аллен ничего не писали, а диктовали свои тексты. По одной из версий, которую, впрочем, опровергают историки техники, даже не диктовали их стенографисткам, а записывали на фонограф. То есть занимались именно что "автоматическим письмом".

Получалась чушь? Так ведь и сюрреалисты порой производили полную автоматическую чушь.

Но считается, что более всего сюрреалистов восхищала именно неуловимая природа Фантомаса, его способность превращаться в кого угодно, как превращаются люди и предметы в живописи сюрреалистов. Алогичность его похождений, исключающая возможность нанизать их на единую нить. Поэтика сна, которую исповедовали Бретон и его товарищи, по природе своей инфантильна: инфантильна даже порнография сюрреалистов. И, что, пожалуй, самое главное, они впустили Фантомаса в свои сны, созерцая которые, сами превращались в детей.

Так что за наше счастливое детство спасибо товарищам сюрреалистам. Не насаждай они культ Фантомаса с таким маниакальным упорством, не было бы в нашей жизни ни комиссара Жюва с ухватками Луи де Фюнеса, ни квакающего хохота из-под лиловой личины. Ни веры, которую мы все лелеяли в детстве, да не отреклись от нее до сих пор, в существование засекреченного фильма, где Фантомас снимает маску.

Михаил Трофименков