Тысячи людей теряют работу и сбережения. На биржах труда и в магазинах очереди. Все опасаются массовых беспорядков. Это не о Великой депрессии из учебника истории. Это про нас. Про кризис, отправная точка которого, 17 августа 1998 года,— один из самых мрачных дней в новейшей истории России.
Все началось с того, что мы узнали правду. О том, что правительство больше не в состоянии платить по своим долгам. Так 17 августа мы проснулись гражданами страны-банкрота.
Сразу же выяснилось — жить в такой стране плохо. Потому что за несколько лет мы привыкли к стабильному курсу доллара, низкой инфляции и отсутствию очередей. У нас был нормальный здоровый президент (так, по крайней мере, казалось), почти ручная, хоть и коммунистическая Госдума и подающее надежды правительство, состоящее из чуждых политике технократов.
После 17 августа президент заболел и практически отошел от дел, правительство сменилось, а Дума стала неуправляемой. Курс доллара вырос в три раза, рухнули банки, кое-кто из моих знакомых потерял работу, подскочили цены, появились очереди. Мысль о посещении мелкооптового рынка стала вдруг навязчивой.
Перед глазами замелькали образы из детства: заставленные говяжьей тушенкой и пачками с вермишелью прилавки, очереди за мандаринами перед Новым годом, ленты разноцветных талонов (это уже из моей юности) и по 10 пачек сигарет в одни руки. Вспомнилась поездка с мамой на станцию "Рабочий поселок" в обувной магазин за чешскими сапогами. Это было в 1982 году. Купить тогда хорошую обувь и одежду было нельзя. Во всяком случае, детскую — я точно помню. Можно было только достать.
Кому захочется обратно в социализм? Спору нет, последние несколько лет мы тоже жили отнюдь не в идеальной стране, даже несмотря на несколько лет относительной стабильности и столь же относительного благополучия. Ведь бюджетники подолгу не получали зарплату, многие кормились с приусадебных участков, а старушки собирали пустые бутылки и торговали у метро сигаретами. Но мы жили в стране с, казалось, блестящими перспективами. Теперь это утверждение звучит сомнительно.
Но самый, по-моему, печальный итог кризиса — очереди в посольствах. Из России уезжали от большевиков и КГБ. Теперь уезжают от безысходности и нежелания становиться свидетелями повторения истории, а также новых неприятных ее проявлений.
И хотя власть всеми силами старается сегодня показать, что контролирует ситуацию, выходит неубедительно. Потому что поручать Генеральной прокуратуре найти виновных в случившемся 17 августа, извините, бред. Спору нет, можно все свалить на Черномырдина, Кириенко, ЦБ и еще Бог знает на кого. Мол, недоглядели, вовремя не провели налоговую реформу, увлеклись внешними займами, построили пирамиду ГКО... Однако на состав преступления это, безусловно, не тянет. Ну максимум на профессиональную несостоятельность. И Генпрокуратура тут ни при чем. Ведь, если на то пошло, всех премьеров назначал президент, стало быть, он отвечает за экономическую политику всех правительств. И дефолт 17 августа — это и его вина.
Тут бы написать что-нибудь обнадеживающее про позитивные последствия кризиса. Про то, что мы наконец мобилизовались, подтянулись, научились сами и научили своих жен считать деньги, сократили издержи, увидели новые горизонты в бизнесе, стали по-настоящему ценить рабочие места. Вспомнить, что до кризиса пельмени в столовой за углом стоили 14 рублей, а сейчас — 12. Что водка подорожала существенно меньше, чем доллар.
Написал. И все это вроде бы правильно. Но, как фальшивые елочные игрушки, радости не приносит. И прежде всего потому, что нашему государству не верят ни собственные граждане, ни иностранные. И можно сколь угодно долго и красиво говорить про "самый честный за последние семь лет бюджет" и амнистию капитала. Можно выпускать новые госбумаги и стимулировать иностранные банки работать с российскими частными вкладчиками, но денег в экономике от этого не прибавится. В России, безусловно, много умных и порядочных людей, способных руководить экономикой. Однако старые комсомольские принципы прихода во власть практически исключают их появление в ней.
"Сегодня нужны те, кого принято называть 'тяжеловесы'",— заявил в своем обращении к народу Борис Ельцин, назначая Черномырдина и. о. премьера. И я сразу вспомнил Довлатова:
Беседовали мы с Пановой.
— Конечно,— говорю,— я против антисемитизма. Но ключевые должности в российском государстве имеют право занимать русские люди.
— Это и есть антисемитизм,— сказала Панова.
— ?
— То, что вы говорите,— это и есть антисемитизм. Ключевые должности в российском государстве должны занимать достойные люди.
Впрочем, зачем сгущать краски. Вот у мудрых китайцев, например, два иероглифа для обозначения слова "кризис". Один означает "возможность", другой — "опасность". Выбирайте!
ИГОРЬ ТРОСНИКОВ
--------------------------------------------------------
САМЫЙ, ПО-МОЕМУ, ПЕЧАЛЬНЫЙ ИТОГ КРИЗИСА — ОЧЕРЕДИ В ПОСОЛЬСТВАХ.
У КИТАЙЦЕВ ЕСТЬ ДВА ИЕРОГЛИФА ДЛЯ ОБОЗНАЧЕНИЯ СЛОВА "КРИЗИС". ОДИН ОЗНАЧАЕТ "ВОЗМОЖНОСТЬ", ДРУГОЙ — "ОПАСНОСТЬ"
--------------------------------------------------------
УРОКИ КРИЗИСА
Чему вы научились после 17 августа?
Всякий кризис полезен своими уроками. Вот мы и решили выяснить, кто какие уроки извлек из августовского кризиса.
Лев Вайнберг, председатель совета директоров Технобанка: Ничему новому. Кризисы имеют перманентный характер. А я уже давно в бизнесе и всегда следую простой формуле: лучший способ избежать разочарований — не строить иллюзий. Кризис 17 августа сложен прежде всего психологически — многие разорились первый раз в жизни. Их жаль, но многие поднимутся, если не будут вешать носа и будут помнить, что как только закрывается одна дверь, тут же открывается другая.
Григорий Томчин, президент Всероссийской ассоциации приватизируемых и частных предприятий: Многому. Понял, во-первых, что Россия — парламентская республика, а не президентская. Во-вторых, что, занимаясь в России бизнесом, нужно особое внимание уделять публичной политике, а не аппаратным играм. В-третьих, что нужно всегда иметь наготове антикризисную программу. Так действовали BAT, Pepsi, Procter & Gamble. Вот они и понесли наименьшие потери.
Александр Филиппенко, актер: Научился жить без денег. И, как ни странно, научился верить. Например, в то, что проблемы у моего банка когда-нибудь закончатся и мне вернут мои деньги. В общем, научился верить в чудо.
Петр Авен, президент Альфа-банка: Научился не верить в чудеса. И окончательно убедился в том, что деньги — вещь приходящая: они могут быть, но очень легко исчезают, если нет реальной базы для их существования. Еще я понял, что экономические законы едины во всем мире. И если в стране нет реального производства, не собираются налоги, а "всем миром" правит криминалитет, никакого экономического чуда не жди.
Владимир Семаго, депутат Госдумы: Мне сразу после 17 августа, когда все кричали о катастрофе, было ясно, что 20 умных людей создали неплохую комбинацию, соединили личные деньги с деньгами своих компаний и вовремя забрали их из общего котла. Деньги граждан и фирм испарились, а вот деньги этих двадцати не только остались в их же карманах — к ним добавились такие суммы, о которых рядовой гражданин даже подумать боится. Впрочем, наверное, даже после таких действий воровство будет продолжаться. Теперь мне кажется, что любые кредиты будут испаряться до тех пор, пока мы не расстреляем конкретных 3-4 человек, положивших эти деньги себе в карман.
Борис Зосимов, председатель совета директоров телеканала "MTV-Россия": Не верить российским банкам ни при каких условиях. Хотя последние несколько лет я, кажется, начал им доверять. Правда, не настолько, чтобы отдать им свои сбережения. Но несколько моих компаний все же потеряли деньги: они были вынуждены работать с банками.
Владимир Брынцалов, генеральный директор компании "Брынцалов А". Научился никому не давать в долг. Тем более государству. Я совершил однажды глупость — одолжил некоторую сумму Москве. Так хоть бы часть денег отдали!
Альфред Кох, председатель совета директоров компании "Монтес Аури": Управлять своим бизнесом. После 17 августа я убедился в том, что нами управляют дураки. И если раньше я составлял бизнес-стратегию, исходя из того, что правительство не помогает, но и не вредит мне, то теперь я уже так не думаю и заранее делаю расчет на то, что в этой стране возможно все. Надеяться можно и нужно только на себя.
Арчил Гомиашвили, народный артист СССР, владелец ресторана "Золотой Остап": Копейки научился считать, что раньше как-то не приходилось. Экономить на всем научился. Людей увольнять. В Москве закрылось уже 900 ресторанов! Люди к нам заходят все реже и реже, в зал вечером войти даже стыдно: он полупустой. А ведь я свои налоги честно платил...
Николай Соболев, председатель правления Промторгбанка: Главное, чему я научился,— не верить чиновникам. Они показали свою полную профессиональную несостоятельность. Большая часть кадрового состава как в правительстве, так и в ЦБ еще с советских времен. С грустью приходится сознавать, что, прежде чем начнутся в нашей стране реальные перемены к лучшему, должно смениться поколение.
Павел Бунич, председатель комитета Госдумы по собственности, приватизации и хозяйственной деятельности: Не верить банкам. И теперь это неверие сидит во мне капитально. И если правительство даст гарантию гражданам по частным вкладам, то больше всего мне бы хотелось, чтобы люди поголовно не бросились тотчас же забирать деньги из банков. Если мое пожелание сбудется, кризис, можно считать, позади.
Ирена Лесневская, президент телекомпании REN-TV: Научилась никому не доверять до конца, кроме себя, своей команды, близких. И не рассчитывать на государство.
Петр Журин, заместитель председателя правления Европейского трастового банка: У кризиса много уроков. Первый: несмотря ни на что, оставаться реалистом. Ведь то, что пирамида ГКО рухнет и начнется резкая девальвация рубля, понимали все, но большинство не хотело об этом думать. Второй урок: работать с государством надо аккуратно. Третий: банк должен, несмотря на соблазны, работать с реальным сектором, а не увлекаться играми на финансовых рынках. Четвертый урок: серьезным макроэкономическим изменениям в стране должны предшествовать глобальные изменения в законодательстве.
Михаил Звездинский, певец: Да ничему! И, судя по всему, не только я — все мы уже в который раз наступаем на одни и те же грабли. Значит, наступим и еще.