Хайль-менеджер

Построение национального государства, которое вдохновлялось бы социалистическими идеями и опиралось только на собственные силы,— эта идея снова будоражит умы многих политиков. 80 лет назад именно такой проект попытался реализовать один из самых одиозных лидеров XX века — Адольф Гитлер.

ЕЛЕНА ЧИРКОВА

Гитлер пришел к власти в Германии почти одновременно с Рузвельтом в США — в 1933 году. В отличие от Рузвельта — так прямо и скажем — он вытащил страну из депрессии. В 1932-1938 годах ВВП Германии рос на 9,5% в год, промышленное производство — на 17%. ВВП предкризисного 1929-го был превышен уже в 1936-м. Безработица, достигавшая в 1933 году 20% (6 млн человек), в 1934-м сократилась до 12,5%, а в 1938-м составляла менее 1%. Инфляции в потребительском секторе не было, реальные зарплаты увеличились на 21%, доходы на душу населения — на 40%. В США безработица, достигшая в 1933 году 24,9%, сохранялась на уровне 15% к началу войны, а экономический спад был преодолен только с ее окончанием. Другое дело, какой ценой был получен такой экономический эффект в Германии. В 1935-1938 годах 47% роста ВНП было достигнуто за счет военных расходов, на которые пришлось 67% инвестиций в стране. В 1935-м 70% товаров и услуг, закупленных рейхом, предназначалось для вермахта, в 1938-м — 80%.

Экономическая и военная доктрины Гитлера базировались на идее жизненного пространства (Lebensraum). Фюрер усматривал его в Восточной Европе — до Уральских гор включительно. Необходимость дополнительного жизненного пространства для немецкого народа Гитлер обосновывал экономически. Во-первых, сельское хозяйство Германии в 1930-е еще не было интенсивным, его развитие зависело от обеспеченности землей, которая на душу населения в Германии была существенно ниже, чем в США, Великобритании, Франции или СССР. По этому показателю Германия была сравнима с беднейшими странами — Болгарией и Индией. Подсчитано, что, если бы земля была распределена между фермерами равномерно, на одну семейную ферму пришлось бы 15 га земли, а считалось, что необходимый минимум для получения сносного дохода — 20 га.

Во-вторых, Гитлер, фанатичный автолюбитель, преклонялся перед фордизмом и отдавал должное технологическому преимуществу США в автомобилестроении. По его мнению, внедрение фордизма в Германии также требовало Lebensraum, так как для снижения себестоимости, как у Форда, нужны были большие объемы производства, достижимые только при наличии огромного внутреннего рынка — как в США.

В-третьих, концепция Lebensraum обладала преимуществами по сравнению с альтернативной моделью экономического развития — стимулированием экспорта. Если бы Германия пошла по этому пути, она бы конкурировала за мировые рынки с Британией, которая была на тот момент экономически сильнее. А вот развитие Германии на восток, по мнению фюрера, не противоречило интересам Великобритании. Таким образом, захват стран Восточной Европы и нападение на СССР имели не только идеологические, но и экономические причины.

Вопреки расхожему убеждению Гитлер не был, как Рузвельт, поклонником кейнсианской теории спасения экономики через организацию общественных работ. Он ставил перед страной три другие основные цели: отказ от внешних долгов, перевооружение армии и подъем сельского хозяйства.

Общественные работы являлись приоритетом для Гитлера всего в течение 18 месяцев в 1931-1933 годах, то есть по большей части до его прихода к власти. Не обошлось без перегибов. В начале 1933-го в Восточной Пруссии, экономически отсталом районе, отделенном от основной Германии польским коридором, насчитывалось 130 тыс. безработных. Уже к лету 1933 года гауляйтер провинции Эрих Кох отрапортовал, что с безработицей покончено: больше 100 тыс. человек удалось задействовать на посевных работах, для сельхозколонистов выделены участки. На практике это был спектакль, срежиссированный геббельсовской пропагандой. В Восточную Пруссию была направлена непропорционально большая часть бюджета на общественные работы, опыт отсталой провинции с неквалифицированной рабочей силой не мог быть скопирован развитыми, и уже тогда тысячи семейных мужчин согнали в "лагеря дружбы", где они копали землю и слушали пропагандистские речи.

Другим направлением общественных работ должно было стать строительство автобанов — в США гражданской, а в Германии военной инфраструктуры. Руководитель строительства Фриц Тодт обещал фюреру за пять лет 6 тыс. км новых трасс, что позволило бы, по его мнению, перебрасывать 300 тыс. солдат с западной на восточную границу за две ночи. Гитлер дал добро, но через год на строительстве дорог было задействовано всего 38 тыс. человек — капля в море по сравнению с количеством безработных.

Первоначальный толчок экономическому подъему дал временный мораторий 1931 года на выплату Германией репараций, установленных Версальским мирным договором. Мораторий был достигнут при помощи США, заинтересованных в продолжении выплат по выданным Германии кредитам: с начала 1920-х страна активно занимала на международных рынках, и США были основным ее кредитором. В 1932 году лозаннские соглашения отменили репарационные выплаты полностью.

Однако долговое бремя Германии даже без учета репараций было высоким. К моменту прихода Гитлера к власти внешние долги составляли около 19 млрд рейхсмарок, на обслуживание и погашение долга должно было уходить не менее 1 млрд в год, что при невозможности перекредитоваться означало превышение экспорта над импортом, серьезное понижение уровня жизни и замедление экономического роста: в 1933 году весь ВНП страны составлял 43 млрд рейхсмарок. Решая дилемму "сохранение международной финансовой репутации страны за счет торможения восстановления экономики или быстрое восстановление экономики ценой дефолта", Гитлер предпочел дефолт. В 1933-м платежи по долгосрочным долгам (10 млрд рейхсмарок) были прекращены, в 1934-м после длительных переговоров с кредиторами они были возобновлены, но частично: выплаты составляли 30-50% от полных.

Сокращение выплат по кредитам было грандиозной заслугой немецкого экономиста и банкира Ялмара Шахта, главы немецкого Рейхсбанка (центробанка) в 1923-1930 годах. Он был вновь назначен на эту должность Гитлером в 1933 году, а в 1935-м стал и министром экономики.

Отказ от обслуживания внешнего долга не мог не вызвать протеста кредиторов — основными помимо США были Великобритания и Франция, которые могли оказывать экономическое давление на Германию через установление торговых барьеров и блокирование жизненно необходимого для Германии импорта. По этой причине Германия расширила список торговых партнеров и нашла новых поставщиков хлопка в Бразилии и Перу, селитры и меди — в Чили, бокситов — в Венгрии и Югославии. А импорт из США сократился с 2 млрд рейхсмарок в 1928-м до 232 млн в 1936-м.

Девальвация повлекла бы увеличение долга в рейхсмарках, поэтому Германия стала одной из немногих стран, которые не девальвировали валюту во время Великой депрессии (первой это сделала Великобритания, за ней последовали США, затем Франция, Швейцария и т. д.). Отказ от девальвации был связан и с тем, что она ассоциировалась с инфляцией, а память о гиперинфляции 1922-1923 годов была еще сильна. Центробанк боялся и истощения своих скудных валютных запасов.

С другой стороны, отказ от девальвации радикально удорожал немецкий экспорт, а валюту терять было нельзя: на нее закупалось сырье для перевооружения армии. В результате возникла сложная система субсидирования экспорта. Немецкие компании-экспортеры скупали на международных рынках суверенные долги Германии, котировавшиеся после отказа от выплаты репараций существенно ниже номинала (их цена упала с 62% от номинала до прихода Гитлера к власти до 50% после его прихода и до 40% после объявления о приостановке платежей). Эти долги затем выкупались у экспортеров специальным государственным агентством по номиналу, но расчет шел уже в рейхсмарках. Второй моделью субсидирования был введенный в 1935 году налог на выручку немецкой промышленности, работавшей на внутренний спрос, который составлял 2-4%. В результате в среднем субсидирование экспорта составляло 30% от выручки.

Импорт жестко регулировался. Германия не обеспечивала себя полностью кормом для громадного поголовья свиней и коров, импортировала скандинавскую железную руду для сталеплавильных производств, каучук для производства шин и т. п. На пике кризиса валютной ликвидности твердая валюта под импорт распределялась ежедневно, а резервы центробанка составляли всего 100 млн рейхсмарок — примерно недельный импорт. В отношении основных видов сырья существовало квотирование. Запрещался импорт всего, что можно было произвести в Германии, то есть любой конечной продукции.

Параллельно с объявлением моратория на обслуживание долгосрочных долгов была принята программа перевооружений, рассчитанная на восемь лет и стоившая 35 млрд марок, то есть около 5-10% ВНП. Программа подразумевала внебюджетное финансирование — через облигации, эмитируемые специально созданной компанией Mefo GmbH, в которую в качестве учредителей вошли такие мастодонты тяжелой промышленности, как Krupp, Siemens, Deutsche Industriewerke и др. Они и должны были больше всего выиграть от программы. Облигации Mefo принимались центробанком в качестве залога, но, поскольку за компанией стояли серьезные имена, в основном они находились в обращении. К 1935 году четверть промышленности Германии уже работала не на гражданские нужды.

Великая депрессия, сопровождавшаяся в случае Германии экспортным и валютным кризисами, привела в 1932 году к серьезным банкротствам в инжиниринговой отрасли, среди страховых компаний и в пивоваренной промышленности. Крупнейший сталелитейный гигант Vereinigte Stahlwerke (Vestlag) был спасен только благодаря тому, что государство выкупило у него угольный разрез по завышенной цене. На грани банкротства находилась компания AEG. Гитлер принял ряд стабилизирующих, как он полагал, мер, усиливающих контроль над промышленностью. Все отрасли были добровольно-принудительно картелизированы: компании по отраслевому принципу сгонялись в ассоциации, которые устанавливали единые цены на продукцию для всех своих членов. Это касалось даже мелких, разрозненных отраслей, таких как типографское дело. Иностранная конкуренция полностью подавлялась. Было введено регулирование распределения прибыли: лишь 6% капитала в год могло идти на выплату дивидендов (в результате чего немецкие компании накопили существенные финансовые резервы). Компаниям было также запрещено выходить на рынки капитала за длинными деньгами.

Государство осуществляло политику консолидации и концентрации в крупных отраслях. Проще всего было с банками и энергетической отраслью, их даже не пришлось национализировать. К 1931 году государство, спасая банки, получило контрольные пакеты в крупнейших — Dresdner, Commerz и Deutsche, а во времена Гитлера было лишь усилено регулирование. Энергетика и до прихода Гитлера к власти принадлежала властям, в основном местным, но в операционные дела они не вмешивались. Со сменой курса Министерство экономики начало осуществлять строгий контроль за принятием решений в отрасли, например о капитальных вложениях.

Принуждение к сотрудничеству проходило по-разному: в каких-то случаях почти безболезненно, в каких-то с бесчеловечной жестокостью. Густав Крупп и Карл Фридрих фон Сименс, возглавлявшие корпорации Krupp и Siemens соответственно, не скрывали неприязни к Гитлеру (Сименс даже не явился на одно из совещаний, куда был приглашен), но получили от правительства хорошие военные заказы. Фриц Тиссен, основной акционер Vestlag, сочувствовал режиму.

В самой жесткой форме был установлен контроль над авиастроительной отраслью. В октябре 1933 года был арестован и обвинен в предательстве Гуго Юнкерс — пацифист и талантливый инженер, пионер немецкого авиастроения, который первым в мире сконструировал цельнометаллический самолет. Завод Юнкерса, переживавший финансовый кризис, был национализирован. А дальше дело пошло своим чередом. Junkers, Dornier и Heinkel стали производителями бомбардировщиков, Willy Messerschmitt — истребителей. Количество работающих в отрасли в 1933 году составляло 4 тыс. человек, в 1938-м 120 тыс. было занято в производстве самолетов, 48 тыс. — в производстве двигателей для них и 70 тыс.— в ремонте и обслуживании.

Устранив одного гениального инженера, Гитлер между тем пригласил к сотрудничеству другого, Фердинанда Порше, и поручил ему разработать народный автомобиль, "Фольксваген". Гитлер желал, чтобы автомобиль стал массовым и по обеспеченности ими Германия догнала США. Бензин в основном импортировался и был дорог, его цену фюрер снижать не хотел, зато повелел, чтобы Порше сконструировал комфортабельное авто с мотором мощностью 30 л. с. для семьи из четырех человек, которое стоило бы не более 1 тыс. марок (рабочая семья, где трудились двое, могла получать до 2700 марок в год, семья из двух служащих могла получать до 4 тыс. марок). Вскорости публике был явлен "Фольксваген жук". Однако ценовые ориентиры были нереальными: себестоимость производства "жука" должна была составить от 1,2 тыс. до 2 тыс. марок в зависимости от объемов выпуска. Подписать частный капитал на его производство не удалось: руководитель BMW и член совета директоров Daimler-Benz Франц-Йозеф Попп убедил правительство, что проект погубит отрасль. Строительство нового завода финансировалось частично за счет общественных средств, частично за счет будущих покупателей. Изобрели сберегательный счет, который мог открыть каждый, кто имел возможность вносить на этот счет 5 марок еженедельно. Как только на счету скапливалось 750 марок, его владельцу причитался автомобиль — с последующей доплатой. Еще покупателей обязали приобретать двухгодичную страховку за 200 марок. К 1939 году счета открыли 270 тыс. человек (парадокс, но к концу войны их число возросло до 340 тыс.). Ни один автомобиль покупателям доставлен не был: весь выпуск был зарезервирован для госнужд. Из-за послевоенной инфляции деньги на этих счетах обесценились. Немцы получили частичную компенсацию только в 1960-х годах.

Избранный по очевидным причинам курс на экономическую автаркию подразумевал строительство в рамках частно-государственного партнерства завода по производству синтетического топлива. От партнерства выиграло государство: частный капитал, в проект не веривший, выторговал себе гарантии от убытков и ограничение прибыли в 5% годовых от вложенного капитала, а завод оказался очень прибыльным. Завод по производству синтетического каучука построила компания IG Farben, которая первой в мире разработала передовую технологию его синтеза. В этих же целях начали разрабатывать неэффективные месторождения бурого угля. Всем угледобывающим компаниям было предписано создать объединенную компанию — Brabag, вложить в нее по 1 млн рейхсмарок (тем, у кого не было денег, велели занять), а чтобы проект не саботировался, во главе компании был поставлен верный человек из бюрократов. Акционерам Brabag тоже была гарантирована пятипроцентная доходность на капитал. Примерно таким же макаром началась и разработка некачественных местных железных руд. Глав крупнейших сталелитейных компаний, владевших месторождениями, но не разрабатывавших их, созвали на совещание и поставили перед фактом: месторождения, как используемые неэффективно, государство национализирует, начинает разрабатывать и строит самый большой в мире сталелитейный завод.

Министерство сельского хозяйства было единственным в экономическом блоке, которое во времена Третьего рейха возглавлял человек с формальным членством в Национал-социалистической партии — Рихард Дарре. Он выбрал себе в помощники Герберта Баке, немца, перебравшегося из Батуми, чья диссертация была посвящена "зерновой экономике" СССР и содержала тезис о том, что ее конструктивное развитие возможно только при внедрении "иностранных этнических элементов высокого качества" (то есть немцев), которые сформируют "высший класс". Дело было в 1926 году, и диссертацию тогда защитить не удалось.

Дарре и Баке предложили создать так называемую наследственную ферму — Erbhof, которую нельзя было продать. По сути, возвращался майорат: ферма могла быть передана по наследству только одному наследнику мужского пола. Сначала Дарре и Баке предложили коллективную ответственность за долги таких ферм, что накладывало несправедливое бремя на тех, у кого долгов не было. В качестве компенсации предлагались ваучеры, гарантировавшие привилегии при переезде на ПМЖ в Восточную Пруссию. Ялмар Шахт, будучи не в силах заблокировать это предложение напрямую, ввел запрет для банков на принятие земли наследственных ферм в качестве залога при выдаче кредита (а следовательно, и на саму выдачу им кредитов). В результате компромисса перекладывание долгового бремени на свободные от долгов фермы было отменено. На статус Erbhof могли претендовать фермы размером от 7,5 га до 120 га, которыми владели трудоспособные и способные управлять фермой лица немецкой или "похожей" национальности (то есть неевреи), при этом происхождение должно было прослеживаться с 1800 года. Идея вызвала оппозицию в богатых частях Германии — на западе и юге, где было принято деление земли при наследовании. Но в целом переделывали свои фермы в наследственные охотно: морковка в том, что такая ферма не могла быть отнята за долги. Владелец был обязан рассчитаться по ним, а если он не мог, то ферма переходила к ближайшему родственнику, но не банку. В Erbhof даже преобразовали имение Пауля фон Гинденбурга, президента Германии в 1925-1933 годах. У него, конечно, было больше 120 га, но оформили специальным разрешением "за заслуги перед отечеством". Идеологическая подоплека наследственных ферм состояла в том, чтобы создать среди мелких фермеров белую кость — прослойку собственников, лояльных режиму.

Цены на сельхозпродукцию регулировались. Например, устанавливались фиксированные цены и на сырье для молокозаводов, и на их готовую продукцию. Существовало что-то типа советских ножниц цен — разрыва между ценами на сельхоз- и промышленную продукцию, только, несмотря на необходимость изыскания средств для перевооружения армии, в пользу сельского хозяйства, в котором было задействовано 40% населения. В Великую депрессию мировые цены на сельхозпродукцию упали гораздо сильнее промышленных и медленнее восстанавливались, в Германии они были искусственно подтянуты. Например, регулируемые цены на пшеницу были в два раза выше мировых. И все же из-за сильного неурожая в 1934 году возник дефицит хлеба, масла и мяса, обсуждалось даже введение карточек на хлеб. Это сочли неприемлемым по политическим соображениям. От идеи повышения цен на хлеб тоже отказались: гестапо рапортовало, что рост цен на продукты является основной причиной недовольства рабочих и грозит забастовками. Несмотря на скудные валютные ресурсы, зерна докупили на мировых рынках, на масло ввели листы ожидания в магазинах, а вот цены на мясо, и так не низкие, решились поднять сразу на 40%.

После прихода к власти Гитлера профсоюзы были разогнаны, а зарплаты заморожены на уровне 1933 года, их повышение отдавалось на откуп региональным "представителям труда". В 1936 году был введен полный запрет на повышение зарплат, а его обход стали считать саботажем. Были введены и некоторые ограничения на миграцию трудовых ресурсов. Так, специалистам по металлам нужно было испрашивать разрешение, чтобы сменить работу, а тем, у кого первая работа была в сельском хозяйстве, и вовсе запретили менять профессию (фермеры ответили на это тем, что не пускали детей работать на земле в принципе).

К 1936 году Ялмар Шахт стал терять то неограниченное влияние, которое имел в первые 18 месяцев пребывания Гитлера у власти. Его вытеснил Герман Геринг — рейхсминистр авиации, назначенный премьером. Шахт даже не был полностью ознакомлен с четырехлетним планом экономического развития, разработанным под руководством Геринга и подразумевавшим резкое увеличение военных расходов. В декабре 1937-го Шахт был отправлен в отставку: экономическое положение страны было устойчивым, политическое положение нацистов — тоже, помощь либералов уже была не нужна. Во время войны Шахт участвовал в заговоре против Гитлера и был посажен в тюрьму, но выжил. На Нюрнбергском процессе он был оправдан, а Геринг признан одним из главных военных преступников и приговорен к смертной казни через повешение, которой ему удалось избежать, совершив самоубийство.

Часто задают вопрос, был ли Гитлер безумен и если да, то когда он сошел с ума. Можно с уверенностью сказать, что экономическое безумие наступило не позже 1939 года. Если во времена Шахта программа перевооружений еще не выходила за рамки терпимого, то после аншлюса (включения в состав Германии Австрии в 1938 году) планы стали совершенно утопичными. Так, например, планировалось построить столько военных самолетов, что для того, чтобы поднять их все в воздух, потребовалось бы шесть лет подряд закупать на мировом рынке топливо в объеме 100% мирового производства. Впрочем, и без этого к 1939 году страна к войне была в основном готова.