Ролан БЫКОВ, режиссер:
Грань веков
Однажды по телевизору я видел журналистку, которая засовывала грушу-микрофон в рот роженице. Та не обращала внимания ни на нее, ни на грушу, а не сводила глаз с только что рожденного ею дитяти, и глаза ее были полны неземным светом. А журналистка все добивалась от нее: "Ведь вы не надеетесь на светлое будущее своего ребенка, да? Ведь это безумие в таких условиях иметь детей, да?"
И вот, обращаясь к журналистам, я очень их прошу: не навязывайте человеку вопроса о том, скоро ли он умрет. Это не стоит в повестке дня. Разве вы много заработаете, настраивая людей подобными вопросами? Это же преступление - создавать такую психологию. Сказано слово - и человек начинает ждать своей смерти. Нельзя, нельзя...
А людям я скажу: телевизор надо смотреть меньше. Нам навязывают то, что не стоит в повестке дня. Это актуально для политиков, кто из них удержится, но не актуально для нас.
Александр АДАМСКИЙ, педагог:
Если присмотреться к себе и своим близким, можно сделать потрясающее открытие. Мы ничего не прощаем детям. Ни малейшего проступка, ни малейшего отступления от идеальных, никем никогда не выполняемых правил.
В стране, где никогда ни один закон не принимался всерьез, а значит, и не выполнялся, где ни один взрослый не живет по правилам, где все, от папы до классного руководителя, обманут, если смогут, ребенку шагу не дадут ступить, не сделав замечания.
Взрослые, выросшие из такого воспитания, имеют одну важную человеческую (чтобы не списывать все на психологию) особенность: абсолютное пренебрежение суверенитетом другого. Никакой границы твоего, никакого запрета на вмешательство в твои личные дела не существует.
Великое правило советской педагогики, переданное в наше преддемократическое сегодня: "Любой может оценить любого".
Попробуйте на родительском собрании заявить своему (то есть вашего ребенка) классному руководителю и другим мамам и папам: "Я считаю, что делать замечание другому человеку непедагогично. Я отказываюсь делать это впредь и другим предлагаю отказаться". В лучшем случае услышите: "Я сама знаю, что педагогично, а что непедагогично".
А ведь педагогика беспощадности, форма проявления которой - бесконечные замечания и поправления одного другим, - основа криминального сознания наших детей. Это пахан требует беспрекословного выполнения правил. Это в банде никто не обсуждает, откуда появилась норма и чему она служит.
Наталья БЕЛЮШИНА, литератор:
Сегодня видела нищего, удивительно похожего на коллегу К. Страшно перепугалась, однако виду не подала. И денег - тоже.
Анатолий КОРОЛЕВ, писатель:
Получил письмо от матери. Из Перми. Она пишет о том, что, оказывается, моего деда... никто не раскулачивал. Вот так новость! У деда с братом был когда-то большой дом на двоих. У каждого по лошади, по корове, с десяток овец, свиней плюс жнейка, сепаратор, библиотека плюс несколько гектаров земли, где они сеяли пшеницу. Но и детей было у деда семь ртов, у брата - шестеро. Их раскулачили в тридцать втором, но как-то странно: забрали всю скотину, весь инвентарь, мебель, вещи, книги, но сам дом не отняли и в Сибирь никого не выслали. Дед сразу уехал работать на строительство железной дороги, брат остался на земле.
Сегодня эта странность объяснилась самым неожиданным образом.
Бабушка (слава богу, она жива и здорова), прознав о том, что раскулаченным сейчас выплачивают компенсацию (несколько жалких "лимонов"), попросила взять хлопоты на себя. И что же ответили в комиссии по делам бывших кулаков? А то, что деда в списке раскулаченных нет!
Так, через шестьдесят лет, все объяснилось: братья были просто ограблены под шумок "Великого перелома". Хозяйство раскулаченного надо было оприходовать, расписать: корову - туда, порося - сюда, а здесь один наезд - и концы в воду... Выходит, права оказалась бабушка, которая все говорила, что раскулачили нас из-за большого напольного зеркала. Позавидовали. Позарились. Таких зеркал было всего два: у деда и у попа.
И последнее. На Урале словом "кулак" в начале века называли того, кто на кулаке спит, а не на подушке, то есть "кулак" означает: работяга, труженик, трудолюб.
Григорий ПОМЕРАНЦ, философ:
Кажется, я был один из первых, кто стал употреблять слово "ипостась" как одно из "лиц" обыкновенной человеческой личности, но в особом повороте. Недавно я услышал, как Шумейко говорит о себе, о своей "другой ипостаси". Меня что-то резануло. Вспомнился Блок: "Молчите, проклятые книги, я вас не писал никогда..."
Есть какой-то незримый порог, нисхождение в обыденное, за которым слово, родившееся в порыве ввысь, перестает вносить свой свет и вдруг становится пошлым. Указать этот порог невозможно, но ухо его иногда улавливает.
Недавно мы говорили с З. М. о повторении в стихах, в песнях. "Если повторять всей душой, - сказала З., - это творчество. А если одним умом..." Ум никогда не схватывает полноты жизни. Ум упрощает, сводит к схеме, к штампу. Повторенное умом - может быть, еще не пошлость, но шаг к пошлости.
Повторенное всей душой становится вторым рождением - и здесь я вспомнил богословские категории, неразрывные со словом "ипостась": единосущность, равночестность. Повторенное всей душой становится ипостасью первого творения, единосущной и равночестной ему. Гениальный пианист единосущен и равночестен Баху, актер - Шекспиру; "поэзия есть Бог в святых мечтах земли"; здесь все на месте. А говорить о способности политика стать, допустим, директором банка лучше бы менее возвышенным слогом.
Александр МЕЛИХОВ, писатель:
Все Абсолютные Мерки настолько грандиозны, что перед ними одинакового роста оказываются и карлик, и баскетбольная звезда. Перед требованиями идеального христианства злодей не так уж и отличается от "нормального" человека, которому, уж конечно, случалось и
рассердиться, и пожадничать, и обидеть. Все мы можем выжить, только проявляя свои несовершенства, защищаясь от нищих, слабых. Как формулировал Ницше, все, что мы делаем для себя, мы делаем за чужой счет. И тот, кто этого не понял, не научился элементарной честности по отношению к самому себе.
Александр ЗОРИН, поэт:
Сидит на лавочке у дома, греется на солнце деревенский старик, в честь хорошей погоды или настроения при параде. Подхожу, спрашиваю:
Инна КАБЫШ, поэт:
Из двух пришедших к царю Соломону женщин одна была мужчиной. Только мужчина мог сказать: "Рубите!" -ибо он не рожал и принцип для него дороже жизни.
Мужчина всегда делит: на гибеллинов и гвельфов, на гвельфов белых и гвельфов черных, на черных и белых, на белых и краснокожих, на красных и белых.
Мужчина делит - женщина умножает. Это мужчине принципиально важно: сражаться по ту или по эту сторону Фив, - Антигона оплакивает обоих братьев.
Мужчина видит часть - женщина целое.
Мужчина видит в Чечне часть России, а женщина - целого Лермонтова. И она кричит: "Пусть только он будет живой! Плевать на Конституцию!.."
Но царь говорит: "Собаке собачья смерть!" - потому что царь - мужчина, а не Соломон.
Перекличка эпох
Елена ИВАНИЦКАЯ, литератор:
Человек, перенесший некое страдание, может прийти к заключению, что оно подействовало на него благотворно. Так как ни ума, ни красоты, ни профессионализма, ни здоровья, ни прочих "нормальных", гуманистических, от мира сего достоинств страдание не дает и не прибавляет, то благотворность может заключаться только в одном - в той самой не от мира сего духовности. А поскольку люди "в мире" ею не обладают, то страдалец начинает и им желать приобщиться к великой ценности - к обретенной им духовности. А поскольку без страдания к ней не очень-то приобщаются, то он с чистой совестью, с искренней верой может пожелать им того же страдания. И кто при этом посмеет напомнить: не желай, мол, другому то, чего не хотел бы испытать сам. Он ведь именно желает ближним того, что ему самому оказалось столь полезно. Но для него это уже в прошлом. Теперь настал черед остальных.
Лев ТОЛСТОЙ:
"Серьезно, когда я стал хорошенько вспоминать всю свою жизнь и увидал всю глупость (именно глупость) и мерзость ее, я подумал: что же другие люди, если я, хваленный многими, такая глупая гадина? А между тем ведь это объясняется еще тем, что я только хитрее других. Это все я вам говорю не для красоты слова, а совсем искренно. Я все это пережил. Одно могу сказать, что моя болезнь мне много помогла. Много дури соскочило, когда я всерьез поставил себя перед лицом бога или всего, чего я часть изменяющаяся. Многое я увидал в себе дрянного, чего не видал прежде. И немного легче стало. Вообще надо говорить любимым людям: не желаю вам быть здоровым, а желаю быть больным".