Андрей КОЧЕДАЕВ: «ВСЕ МОГЛО БЫТЬ ИНАЧЕ…»

Почему Николай II отказался спасти себя и свою семью?

Публикации

Андрей КОЧЕДАЕВ

«ВСЕ МОГЛО БЫТЬ ИНАЧЕ...»

Когда неглупому персонажу В. Шукшина вдохновенно и виртуозно врали прямо в глаза, он только хитро улыбался и произносил одно припечатывающее слово: «Версия». Вокруг убийства царской семьи, самого страшного и таинственного преступления XX века, сгустилось столько лжи, слухов, подтасовок, сплетен, разных хитрых «сценариев», компьютерных и патологоанатомических фальсификаций, что получился очередной миф, непроницаемый клубок взаимоисключающих версий, черная информационная дыра, где тонут последние обломки умело разъятой и оболганной правды. Миф этот чрезвычайно живуч и актуален, ибо связан с другими политическими «сценариями». Наверное, именно поэтому о гибели императора Николая II и его близких стало так легко и прибыльно печатать книги и статьи, снимать фильмы, писать «исторические» полотна, делать телевизионные передачи, продуманно мелькающие по всем программам...

Уже и неисторику ясно, что все основные «документы» и «вещественные доказательства» этого уникального «дела», начиная с знаменитой записки Я. Юровского, созданы в кабинетах ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ и нанятыми этой организацией историками-профессионалами. Теперь вместо «мемуаров» Юровского нам предлагают «записки» комиссара П.З. Ермакова, но очевидно, что и этот документ сфабрикован, неоднократно переписывался в зависимости от исторической ситуации и поворотов «сценария». Подлинники есть, но закрыты по-прежнему; исследователям говорят: таких документов нет, ну а стороной, неофициально, — ухмыляетсыя: вы их никогда не увидите. Загадочная и печальная судьба честного следователя Н.А. Соколова, расследовавшего дело об убийстве царской семьи в колчаковской Сибири и затем в Париже, свидетельствует: нельзя этой кровавой историей заниматься безнаказанно, она темна и опасна.

Из бездонного «спецхрана» пришла к нам странная рукопись — повесть-хроника Андрея Кочедаева «Екатеринбургская трагедия». Бериевские «архивисты» по наводке одного нашего известнейшего коллекционера захватили ее в составе знаменитого Пражского архива (РЗИА), заодно посадив в лагерь всех русских хранителей-эмигрантов.

Автор прекрасно знал, как опасна сообщаемая им информация, и, по-видимому, Андрей Кочедаев — это псевдоним. Осторожность его не спасла: по некоторым данным, мемуарист погиб, пытаясь опубликовать на Западе свою повесть.

Да, это художественное произведение, которое никак не может считаться историческим документом, достоверным свидетельством. Но автор был советским чиновником в екатеринбургском областном комиссариате снабжения, служил под началом комиссара П.Л. Войкова, знал близко многих организаторов и исполнителей цареубийства, записывал их признания, вел дневник. Потому и удалось ему сплести в эмиграции столь связное и убедительное повествование. Здесь ощущается документальная основа, избежавшая навязчивой чекистской «редактуры».

В первую очередь это касается цитат из интимной переписки царя и царицы, А. Вырубовой и Г. Распутина, тогда только отобранной у обреченной семьи и не опубликованной. Их подлинность подтверждается документально. А раз эти цитаты не придуманы беллетристом, зачем, да и как ему, не знакомому с канцелярскими правилами и тайнами посольств, фальсифицировать секретные агентурные письма немецкого посла Мирбаха, доселе неизвестные? Вообще все, сообщаемое Кочедаевым о «немецком следе» в Екатеринбурге, до сих пор не было ведомо историкам, нуждается в спокойном осмыслении и оценке. Становится понятнее, почему именно в гетманском Киеве при немцах газеты вдруг загодя сообщили о дне расстрела царской семьи и почему в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия» говорится, что император жив.

Любопытна и страшная деталь: в повести Кочедаева Юровский и Войков решают послать в Москву Ленину и Свердлову в качестве доказательства их исполнительности голову убитого императора в особом сосуде с консервирующей жидкостью. Об этом была статья в эмигрантской прессе, причем со слов очевидцев в ней сообщалось, что голова была позднее сожжена в присутствии советских вождей в той самой кремлевской печи, где по приказу того же Свердлова уничтожили тело расстрелянной Фанни Каплан.

Тем не менее мы далеки от того, чтобы видеть в повести А. Кочедаева реальную правду истории или сделать из нее очередную сенсацию. Очень многие детали, сообщаемые автором, противоречат другим версиям и «документам», нарушаются привычная, кем-то давно «утвержденная» хронология событий и списки действующих лиц. Тяжело читать описания семейной жизни несчастного царя, из такой императрицы трудно сделать святую. Но «Екатеринбургская трагедия» Андрея Кочедаева (или как там его звали на самом деле) — как раз то всем нам нужное свидетельство о таинственном убийстве, которое должно быть сначала прочитано, осмыслено без истерических эмоций, с соответствующими комментариями введено в научный оборот. И будем все же отличать историческую науку от циничных «сценариев» большой и грязной политики. Дело следователя Н. А. Соколова об убийстве царской семьи не завершено.

Одним апрельским утром около квартиры военного комиссара Голощекина 1, находившейся на Главном проспекте, около окружного суда, остановился извозчик. С пролетки сошел небольшого роста толстый мужчина. Подошел к парадному крыльцу. Позвонил.

Дверь открыла молоденькая веснушчатая горничная.

— Вам кого? --спросила она.

— Товарища Голощекина.

Горничная впустила гостя в прихожую и провела в комнату военкома. <...>

Когда неизвестный вошел в комнату, Голощекин бросился к нему навстречу, запахивая на ходу халат.

— Зыбайлов, голубчик, какими судьбами? Когда приехал?

— Не волнуйся, не волнуйся, — остановил его Зыбайлов. — Дело у меня к тебе есть! Слышишь, дело. Я ведь только что с поездом из Москвы.

— Так, так, ну, раздевайся. Я сей минут... добреюсь...

— Послушаем московские новости, — потер руки Голощекин. — Сюда, сюда, сюда, Александр!

Зыбайлов обвел глазами комнату и, понизив голос, сказал:

— Исай, я откомандирован к тебе секретно Свердловым... Революция в опасности.

При последних словах Зыбайлова Голощекин насторожился.

— Как?

— Не мешай, — недовольным голосом сказал Зыбайлов. — Расскажу все по порядку. Слушай. С приездом в Москву германского посла Мирбаха 2 последний почти ежедневно обращается к Ленину с требованием выдать Романовых Германии. Ленин каждый раз отклонял требования Мирбаха. На днях терпение Ленина лопнуло, и он заявил немцу, что выдать Романовых он не может впредь до решения их дела в cуде Народного Трибунала. Если Романовы будут оправданы, пожалуйста, берите их, они нам не нужны.

Зыбайлов понизил голос до шепота:

— На днях Ленин посетил Свердлова и просил его устроить с Романовыми так, чтобы их задержали у вас в Екатеринбурге. Сам знаешь, что из рабочего центра им будет выбраться труднее. А это Ленину только и надо.

* * *

Всю ночь Войков дежурил на вокзале. Говорил по прямому проводу то с Омском, то с Москвой.

Только утром, когда Москва и Омск заверили его, что царь будет направлен в Екатеринбург, уехал к себе на квартиру. Петр Лазаревич Войков 3 приехал в Екатеринбург после февральской революции, откомандированный Временным правительством на должность инспектора по охране труда. Он сначала ничем не выделялся среди прочих уральских чиновников. Екатеринбуржцы познакомились с ним хорошенько в октябрьские дни. В изорванном пиджаке, стоптанных и одетых на босу ногу ботинках, он неустанно летал из одного конца города в другой. Его высокая худая фигура с всклокоченными русыми волосами и пискливым голосом и пугала, и привлекала на уличных митингах толпы народа. По вечерам Петр Лазаревич менял роль на завсегдатая оперы. Здесь, в новеньком чистеньком смокинге, лакированных ботинках, он по изяществу не уступал владельцам самых дорогих лож и кресел...

* * *

Уральский Областной Совет нашел возможным разрешить барону фон Шталю 4 свидание с Николаем Вторым.

В назначенный час, с точностью до одной минуты, барон фон Шталь был в Ипатьевском особняке. Здесь, в комендантской комнате, его ожидали Войков, Голощекин и Мухин 5.

— Добро пожаловать, — сказал Войков, поднимаясь навстречу барону фон Шталю. — Ваша аккуратность мне нравится!

Барон сдержанно поклонился.

Постояли в неловком молчании.

— Ну что ж, пожалуй, пойдемте, — сказал Голощекин.

Все, за исключением Мухина, направились во внутренние покои Ипатьевского особняка. Прошли ряд комнат и остановились у комнаты Николая Второго.

Войков постучал. На стук вышел сам император.

— Гражданин Романов, — сказал Войков, — вот привел к вам заморского гостя.

— Очень рад, милости просим, — сказал Николай Второй и, отойдя в строну, дал дорогу гостям.

В большой комнате в мягком кресле сидела императрица. Фон Шталь на минуту замер в почтительном поклоне.

Войков с Голощекиным переглянулись. Царь стоял, чуть наклонив голову. Александра Федоровна с холодным достоинством осматривала своего сородича.

Она еще вчера слышала от Мухина, что сегодня у них будут какие-то иностранцы. Еще со вчерашнего дня твердо решила присутствовать на приеме.

— Гражданин Романов, — прервал молчание Войков, — ввиду того, что вопрос, который будет предложен гражданином Шталем, касается лично вас, я просил бы вас пройти в другую комнату, где мы могли бы поговорить без лишних свидетелей.

— Нет, этого не будет! — резко прервала его Александра Федоровна и гневно посмотрела на Войкова. — Мы вместе с мужем здесь, в этом доме, делим наше горе, а потому и ответ должен исходить от нас обоих!

Она поднялась и твердо оперлась о руку мужа, почти вызывающе глядя в глаза то Войкову, то Голощекину.

— Это невозможно, — сказал Войков.

Барон фон Шталь отвел глаза в сторону. Ему была неприятна эта сцена. В душе он был на стороне царицы.

— Господа, — сказал он, — мне кажется странным препятствовать супруге Его Императорского Величества присутствовать при наших разговорах. Я имею задать один вопрос, в решении которого ее голос даже необходим. Я лично прошу удовлетворить просьбу Ее Величества.

Войков недовольно повел плечами:

— Только без лишних церемоний!

— Итак, разрешите приступить, — сказал барон фон Шталь.

— Ваше Императорское Величество, германское правительство откомандировало меня в город Екатеринбург для того, чтобы выяснить вопрос о том, не пожелаете ли вы покинуть пределы России и поселиться в Германии? Это главная цель моей миссии. Помимо этого, есть ряд других вопросов, которые будут зависеть от вашего ответа на первый вопрос.

На лице Николая Второго отразилась плохо скрываемая радость.

Это не ускользнуло ни от фон Шталя, ни от комиссаров. Александра Федоровна вспыхнула. Бросила уничтожающий взгляд в сторону мужа, потом отвела глаза и замерла в немой позе. Царь растерялся. Почувствовал, что сделал какой-то промах.

Но какой? В чем?

Мысли перемешались. Спутались в какой-то комок.

Поза Аликс и красные пятна на ее лице не предвещали ничего хорошего.

Между тем трое ждали от него немедленного ответа...

Царь растерянно сделал шаг вперед и, не спуская глаз с императрицы, заговорил быстро, нервно:

— Я отвергаю предложение германского правительства! С 1914 года я считаю Германию своим недругом и врагом моего народа... Сейчас, как вы видите, я лишен свободы, но... но и это положение я предпочитаю переселению в Германию.

Он подошел к Александре Федоровне, как бы ожидая подкрепления с ее стороны.

Но императрица сидела все в той же позе, плотно сжав губы и смотря куда-то в пространство. По ее прерывистому дыханию и вздрагивающим ноздрям Николай Второй понял, что испортил дело окончательно.

— Быть буре! — подумал и Войков.

— Если это ваше последнее слово, — сказал фон Шталь, — то мне здесь делать нечего. Я приношу мое искреннее извинение.

Никто не ответил.

Царь в пришибленной позе не двигался с места.

Войков с Голощекиным отвернулись.

Сделав низкий поклон в сторону Николая Второго и Александры Федоровны, фон Шталь как-то быстро ретировался.

* * *

Гроза разразилась гораздо раньше, чем предполагал Войков. Еще не успела фигура фон Шталя скрыться из коридора и закрыться дверь за комиссарами, как зловещая тишина, на минуту воцарившаяся в комнате императора, огласилась звуком, похожим на пощечину.

Войков насторожился.

— Аликс... Аликс... Um Gotten Willen... Нас могут услышать... — раздался за дверью взволнованный полушепот императора. — За что, Аликс? Я ничего не понимаю...

Тишина.

Потом желчный, неестественный смех императрицы:

— За что? Mein Gott! Он, это ничтожество, еще спрашивает, за что?! Он не понимает... Он не понимает, что вместо трона дал Беби тюрьму, подписал смертный приговор своим детям! Er will nichts verstehen! O Unglucklicher!! Гадкий, гадкий, скверный... карлик!!

— Но... Боже, я только не понял твоей мимики... Аликс...

— Не понял! Ха-ха-ха!! За такой милый экспромт: «Считаю Германию врагом моего народа!!» Тонкий экспромт в устах человека, мечтающего только... о вилле на Рейне!!

...Войков закрыл уши.

Не дожидаясь Голощекина, вышел на улицу.

* * *

После визита фон Шталя Александра Федоровна заперлась в своей комнате и три дня не выходила к общему столу.

Царь время от времени подходил на цыпочках к двери, прислушивался.

Тихонько стучал.

Подсовывал под дверь записки.

Два раза делал около ее комнаты магнетические пассы.

Императрица не сдавалась.

Белобородов 6 одобрительно кивнул головой.

— Давила, значит, и вас шапка Мономаха? — улыбнулся он. Деревенко 7 опустил глаза, потом внимательно посмотрел на Белобородова.

— Кого она не давила? Разве Распутина и его опричнину. Царь — жалкое безвольное существо даже в семейной жизни. Жена — олицетворение деспотии. Женщина повышенно-чувственная, ревнивая и при этом истеричка. Мне как врачу, может быть, и не следовало касаться этого вопроса, но уж слишком много зла народу принесла с собой эта Алиса Гессенская! Власть для нее была какой-то болезнью. Сколько раз, при мне, во время истерии выкрикивала оскорбительнейшие слова по адресу мужа, не стесняясь присутствием ни фрейлин, ни врачей. После последней дикой сцены в Тобольске я решил во что бы то ни стало бежать из этой ненормальной обстановки...

* * *

Сегодня днем Н.П. Алексеев, эмиссар немецкого посла в Екатеринбурге, получил письмо от графа Мирбаха, который просил его как можно скорее повидаться с государыней и выяснить вопрос о ее выезде за границу.

— «Я имею почти достоверные сведения, — писал граф Мирбах, что государь отказался покинуть пределы России. Вот почему меня теперь беспокоит судьба императрицы (как бывшей германской принцессы) и ее детей. Добивайтесь свидания с нею у местных властей. Если не получите разрешения, действуйте через знакомых, подкупом и прочими возможными средствами. Все расходы на этот предмет мною будут покрыты без промедления. От ответа императрицы будет зависеть ее дальнейшая судьба. Помните, что власть на местах не остановится в случае опасности (для нее) и перед крайними мерами. Из частной беседы с Лениным (имеется в виду В.И. Ленин) (между слов) я понял, что вопрос о смертной казни императора уже решен. Наша задача, таким образом, состоит в том, чтобы поскорее тем или иным способом освободить царицу с детьми и вывезти за границу».

Алексеев весь день ломал голову в поисках новых путей к свиданию с царицей. В душе закипала бессильная злоба на всех екатеринбургских комиссаров. Идти к Юровскому 9 и снова просить о свидании с бывшим императором он не хотел, так как знал, что Юровский не только откажет, но и осложнит его дальнейшие шаги в этом направлении.

* * *

В субботу 15 июня, командующий фронтом Берзин 10 телеграфировал из Тюмени, что чехи в союзе с белой армией двинулись в сторону Екатеринбурга. Телеграмма Берзина произвела на уральских комиссаров удручающее впечатление. Созвали экстренное собрание Уральского Областного Совета. Депутация от уральских заводов во главе с Кондратием Тимофеевичем Савельевым предложила срочную мобилизацию рабочих.

Собравшиеся, как один, решили принять экстренные меры к ликвидации наступающего врага. Войкову было поручено выяснить в срочном порядке по прямому проводу вопрос о царской семье с Кремлем.

В 5 часов того же дня Войков на вокзале (по телефону) говорил с Лениным. После получасовой информации Войкова о фронте Ленин заверил, что военная помощь для защиты Урала будет послана в срочном порядке. Что же касается царской семьи, то ее впредь до особого распоряжения предписывал оставить в Екатеринбурге. Крайние меры касались только царя. Так, в случае действительной опасности от врага его надлежало расстрелять без промедления. Товарищам пока вменялось в обязанность подготовить казнь Романова в секретном порядке.

* * *

Воцарилось долгое молчание. Одни перешептывались между собою, другие нервно курили.

Юровский спокойно заносил что-то в записную книжку.

Голощекин достал портсигар, закурил папироску.

— Товарищи, — сказал он, — я имею попутно внести одно существенное предложение, а именно: предлагаю отметить революционную деятельность товарища Свердлова. Благодаря его бдительности, как видите, Романов не в Германии, а за нами. Я вношу поэтому предложение — ходатайствовать перед московским правительством о переименовании Екатеринбурга в Свердловск.

— Приветствуем ваше предложение, — зашумели присутствующие. Послышались аплодисменты.

— Призываю товарищей к порядку, — громко сказал Белобородов. — Кончим вопрос о судьбе Романовых.

Белобородов остановился на минуту, вопросительно обвел всех глазами:

— Кто за казнь? Прошу поднять руки!

Все дружно взметнули руки вверх.

— Итак, собрание абсолютным большинством голосов вынесло Николаю Романову смертный приговор, — сказал Белобородов. — Кто же приведет его в исполнение?

— Поручить это товарищам Юровскому и Войкову, — раздалось несколько голосов. — И выдать на этот предмет необходимые суммы.

— А семья и приближенные? — задал вопрос Юровский.

— Товарищи, — поднялся Хотимский, — имеем ли мы право лишать жизни ни в чем не повинных детей Николая Второго? Да и отвечают ли вообще дети за ошибки родителей?

— В данный момент и при настоящих условиях, — заволновался Белобородов, — дети должны разделить судьбу их родителей.

— Правильно, никому исключения, — послышались голоса.

Председатель занес что-то на бумагу и громко резюмировал постановления собрания:

— Смерть Николаю Романову, семье и приближенным.

* * *

В кабинет вошел Юровский.

— Так ты, Петр Лазаревич, приходи сегодня в дом особого назначения к 9 часам. Я нарочно забежал сюда, чтобы тебя предупредить. Прежде чем идти туда, зайди за доктором Саковичем. Его присутствие необходимо при исполнении смертной казни.

— К нему я зайду сейчас. Он, по всей вероятности, уже дома, — сказал Войков.

Юровский повернулся к двери.

— Ну, пока...

— Да, вот еще что, — вернулся он обратно. — Петр Лазаревич, нам нужно будет представить в Москву какие-нибудь доказательства, что Романовы ликвидированы. Я уже давно об этом думаю. Я полагаю, что лучше всего отправить голову царя в Москву. Мне кажется, что это мы должны сделать обязательно.

* * *

— Ну, открывайте что ли, — послышался чей-то грубый голос.

Заскрипела тяжелая дверь. В комнату вошли красноармейцы, Войков, Юровский и Медведев 11.

Красноармейцы выстроились вдоль стены. Медведев остановился около самой двери, прячась за спины вошедших.

В комнате стало сразу душно.

Войков и Юровский подошли к государю.

Войков порылся в кармане пиджака, растерянно ощупал бумажник. Юровский с бледным лицом не спускал глаз с императора.

— Граждане, — начал наконец срывающимся голосом Войков, — св... свершилось то, что должно было когда-нибудь случиться. По постановлению Совета Народных Комиссаров все вы приговорены к смертной казни через расстреляние.

* * *

Когда все затихли, Юровский сказал:

— Теперь, товарищи, идете наверх. И помните, как это ни ужасно — другого выхода нет.

Войков и Медведев не двигались с места. С отвращением смотрели на убитых. Воздух наполнился порохом и свежей убоиной. Кругом царила могильная тишина.

Юровский вытер вспотевший лоб. Ероша волосы, прошелся несколько раз по комнате. Увидел собачку, которая с ненавистью смотрела на него. Незаметно вынул револьвер и выстрелил ей в голову.

— К чему? Это уже жестокость, — пожал плечами Войков.

— Брось. Не время философствовать. Товарищ Медведев, сходите за доктором.

По уходе Медведева Юровский еще раз прошелся по комнате, внимательно всматриваясь в мертвые лица.

Войков старался не смотреть на пол. Потом стиснул зубы и повернул голову в сторону императора. Увидел большой красный рубин на скрюченном пальце.

— Чур мой, — сказал он Юровскому.

Юровский поморщился.

— И тебе нисколько не стыдно, Петр Лазаревич?

— На этот раз, нет...

В комнату вошел доктор Сакович с бледным, перепуганным лицом. Не говоря ни слова, как маньяк задвигался от одного трупа к другому, щупая похолодевшими руками то пульс, то сердце.

Юровский внимательно следил за работой Саковича.

— Все там.., — грустно сказал Сакович.

— Товарищ Сакович, надо снять это кольцо, — сказал Войков, показывая на руку Николая Второго.

Сакович подошел к телу императора, взял его руку и сделал попытку снять перстень. Но пальцы убитого успели уже окоченеть.

— Снять нельзя, — тихо сказал он.

— Ну дайте ланцет, — рассердился Войков.

Сакович достал из миниатюрного ящика ланцет. Войков отрезал палец и снял перстень. Вынул носовой платок, чтобы обтереть кровь, но брезгливо спрятал. Наклонился над трупом Марии и вытер краешком ее батистового платья.

Посмотрел, бережно уложил перстень в замшевое портмоне.

------------------------------------------------------------

1 Голощекин Филипп Исаевич (1876 — 1941), профессиональный революционер, военный комиссар Уральского областного совета.
2 Мирбах Вильгельм (1871 — 1918), граф, немецкий посол в России. Убит чекистами-эсерами Я.Г. Блюмкиным и Н.А. Андреевым.
3 Войков Петр Лазаревич (1888 — 1927), профессиональный революционер, меньшевик, затем большевик, комиссар продовольствия Уральского областного совета.
4 Шталь — возможно, имеется в виду барон Александр Федорович фон Сталь, российский подданный, бывший прокурор Московской судебной палаты.
5 Мухин — имеется в виду Мошкин Александр Михайлович, помощник коменданта «дома особого назначения» в Екатеринбурге, где содержалась и была расстреляна царская семья.
6 Белобородов Александр Георгиевич (1891 — 1938), председатель исполкома Уральского областного совета.
7 Деревенко Владимир Николаевич (1879 — 1936), лейб-хирург, с 1912 г. личный врач цесаревича Алексея, сопровождал царскую семью в Тобольске и Екатеринбурге.
8 Сакович Николай Арсеньевич (? — 1919), комиссар здравоохранения Уральского областного совета, левый эсер.
9 Юровский Яков Михайлович (1878 — 1938), член коллегии Уральской ЧК, комендант «дома особого назначения».
10 Берзин Рейнгольд Иосифович (1888 — 1939), советский военачальник, командующий армией на северном Урале.
11 Медведев Павел Спиридонович (1888 — 1919), начальник охраны «дома особого назначения».