ДЖУНГЛИ ЗОВУТ

Путешествия

Своего класса как воин он не подтвердил: в его хижине так и не висит ни одной отрезанной головы. Но и хижина, и люди все равно ждут его. Его, члена племени и помощника вождя. Русского путешественника Олега Алиева. Что интересно — он сам тоже хочет вернуться в свой дом в глухих джунглях Новой Гвинеи...

На видеокассете его племя выглядит просто замечательно. Все чем-то украшены, размалеваны, все чем-то выделяются. Сидя в монтажной, он время от времени вздыхает. «Вот моя группа воинов», — вроде как дембель о своем родном отделении. «Вот вождь — действительно классный воин», — это как о командире. «А вот колдун духов гоняет», — это на старшину похоже.

А я все хочу понять, отчего он вновь хочет туда — в мир сырости и бесконечья насекомых, в мир убожества и ранней смерти, в мир каждодневного труда и каждодневной борьбы за простое физическое выживание. Каким там медом помазано — в деревне Урулуг племени данидугун, где еще в шестидесятых-семидесятых годах процветало массовое людоедство?

— Да, там жизнь не мед и не сахар, — говорит Олег. — И действительно — бесконечный труд и бесконечная борьба за жизнь. Одно с другим связано. Ведь там нет ни государства, которое могло бы помочь, ни Красного Креста или гуманитарной помощи. Люди могут рассчитывать только на самих себя. Что сегодня наработал, что добыл — с тем до завтра выжил. Вот первое отличие от нашей здешней жизни: там нет этого понятия — плохо работать. Плохо работаешь — не плохо живешь, нет. Просто не живешь.

Ну, у нас тоже не сахар, возражаю я. Мы тоже нынче поставлены в такую ситуацию, когда сколько натопаешь — столько и налопаешь. У нас государство хоть и есть, но занимается больше собственным выживанием, нежели гражданами, вынужденными искать источники существования вместо законной не выплачиваемой зарплаты.

Верно, соглашается он. У нас тоже в каком-то смысле джунгли. Но в них мы угодили вроде как домашние животные, необученные выживать в экстремальных условиях, отданные в жертву разнообразным хищникам, и оттого растерянные, беспомощные и злые. Там выживание — норма существования, у нас оно — символ распада прежних норм жизни.

Олег Алиев — известный русский путешественник. Но если одних тянет, скажем, на север, в горы или на сплав по рекам, то он «специализируется» на первобытной экзотике. Пигмейская Африка, Борнео с племенами охотников за головами, папуасы Новой Гвинеи.

— Мне это было интересно всегда, — говорит он. — Но в рамках моей нынешней работы в компании «Всемирные географические исследования» это к тому же и польза — сбор сведений о вот таких уходящих реликтах планеты. Нам, конечно, не спасти подобные тем, что я видел, осколки первобытных и древних культур — цивилизация постепенно забирается в самые глухие уголки земного шара. Но мы хотим успеть хотя бы заснять их, зафиксировать для этнографии, для истории. Ведь это, как машина времени: взял видеокамеру, снял кассету-две — и смотри, как жили твои собственные предки, когда еще ютились по пещерам.

И между прочим, у них есть чему поучиться.

— Например?

— А например, верности слову. У них если дал слово, если пообещал что-то, то обязан выполнить. Даже не дискутируется иная возможность. Иначе не выжить. Нужность человека для племени определяется не по красноречию, а по делам. Там нет возможности проверять сказанное. Там все заняты выживанием, и о человеке судят не по словам, а по тому, как он участвует в этом общем процессе.

Потом, например, у них нет такого, чтобы ты с кем-то договаривался отдельно, за чьей-то спиной тайком шептался, сколачивал заговоры и вел интриги. Или, например, чтобы ты мог дать взятку.

Я фактически был членом семьи вождя и, конечно, делал ему какие-то личные подарки. Но он никогда ради моих интересов не шел вопреки интересам племени. Если люди заворчат по какому-то поводу — когда я, скажем, отговариваю их идти в набег за головами, — вождь всегда становился на сторону людей.

Там не существует воровства. Они вообще не знают чувства собственности в нашем понимании. Они не копят богатств, а все накопление — типа выращивания свиней — идет на удовлетворение непосредственных жизненных нужд. Причем они делятся друг с другом.

С нашей точки зрения, до курьезов доходит. Я, например, приношу печенье девушке, которая мне нравится. Так она идет и раздает его всему племени, причем вполне добровольно, хотя в итоге самой ничего не остается.

Или, скажем, своей жене я подарил китайский брелок, с помощью которого можно подстригать ногти. Она была в полном восторге от такой чудесной вещи — но через несколько дней смотрю, а брелок уже в руках у одного старика. И лишь когда вещица обошла все племя и все ею насладились, тогда жена по праву повесила ее на шею.

Нет, конечно, какие-то предметы присваиваются. Но по старшинству. И субординация очень важна. Я самые дорогие вещи дарил вождю и старым заслуженным воинам.

Это, в общем, понятно, говорят специалисты из «Всемирных географических исследований». Такое поведение диктуется тяжелыми условиями природы. Логика проста — сегодня ты не поделился, а завтра тебе придется плохо по какой-то причине — и уже не помогут тебе. Обманул — в следующий раз тебе не поверят, и ты останешься один.

Нарушение закона сурово карается, но для этого не надо армии и полиции. Сама природа — и полиция, и прокуратура, и суд одновременно. Выносящий к тому же в основном только смертные приговоры.

— А у нас нет ничего святого, — продолжает уже в своей русской «ипостаси» Олег Алиев. — Ложь бушует вокруг — сверху донизу. Даже порядочные люди все же фиксируют свои договоренности на бумаге — если за нарушение не грозит уголовная ответственность, то рассчитывать на честность можно далеко не до конца.

— А кстати, как у них с уголовными преступлениями?

— Внутри племени нет таких. Уголовное право просто не применимо. Наверное, кому-то хочется и жену соседа, и вещь какую-нибудь — люди все же везде люди, — но никто никогда не посмеет пойти в этом дальше мыслей. Даже драк я никогда не встречал. Может, потому, что все трудятся, и у людей просто не успевает накапливаться эта избыточная энергия безделья и агрессии к себе подобному.

Что касается охоты за головами, то за это, конечно, сажают — когда какая-нибудь история дойдет до городских властей. Когда, например, миссионеров съедят, как было за несколько лет до меня. Тогда приходят солдаты, карают всю деревню, а непосредственных виновников злодеяния отправляют в тюрьму. Но это равно смертной казни: папуаса больше пяти дней держать в запертом помещении бессмысленно — он просто умирает.

— Но и это, — продолжает уже Алиев — член племени, — я бы не назвал чистым убийством. Наши убийства — да, аморальны. Убийства без повода, убийства по пьяни, убийства по найму. Убийство невооруженного, неготового к этому человека. Там же, если воины отправляются в другое племя на охоту за людьми, они в той же мере сами становятся объектом охоты. Даже, пожалуй, в менее благоприятных условиях — те-то знают свою местность, знают, где можно устроить ловушку. Те в принципе готовы ответить на такой вызов. Сколько раз было, что охотники, уже возвращаясь после удачной битвы с мясом и головами противников, вдруг оставляли в какой-нибудь засаде свои собственные головы.

Такой уж обычай. Мужчина не станет мужчиной, не будет таковым признан, если не принесет головы. Он не получит хорошую девушку, он не получит равного с другими статуса и своего места в иерархии.

Да и отношение к смерти у них гораздо проще, чем у нас, европейцев. Я сам много каких ее лиц повидал и стал к ней легче относиться. Там знают три варианта смерти: от старости, от войны и от колдовства — если причина непонятна. И там тебя если не съедят, то почетно похоронят, когда ты пал в бою. Куда более унизительно умереть здесь от руки пьяного бомжа или быть размазанным под колесами машины...

А так — они такие же люди, как и мы. Я не замечал между нами больших разногласий в трактовке добра и зла. Я вот поездил по всему миру и знаю точно: законы морали везде практически одинаковы. С поправками, конечно, на обычаи и особенности — но понятия добра и зла в принципе идентичны у всех. В своем племени я видел людей разных — и хитрых, и недобрых, и завистливых. Но не видел подлых...

Здесь все подлее. А там больше достоинства.

Но я ловлю себя на мысли, что Алиев описывает некий золотой век с античными героями. Вот они, герои, — пузатенькие, хилые какие-то, болезненные... — А я и не говорил, что там царит золотой век. Это мир жестокий. Но честный. Потому и влечет...

Фото О.Алиева
(«Всемирные географические исследования»)

На фото:
Труд, каждодневный труд. Над подготовкой оружия, ловушек, приспособлений для охоты.
Простая родительская любовь не чужда и людоедам.
Между прочим, здесь нет ни спичек, ни зажигалок с пьезоэлементами. А в двух часах лета — города с компьютерами и автомобилями.
Нет, это уже не человечина. Но точно так же это делается и с себе подобными.
А семейственность и умение удовлетворить женщину среди охотников ценятся не менее, чем умение принести побольше голов.