Василий ПЕРОВ. Портрет Федора Достоевского. 1872 год
Золотая середина
Мало кому из художников XIX века удалось добиться такой посмертной славы, как Василию Григорьевичу Перову (1834 — 1882). Дело не в безусловном авторитете его как художника, а в постоянной переоценке творчества. Перова то возносят на Олимп как самого талантливого и прогрессивного живописца (в 1860-е он считался «новым русским»), то клеймят за серенькие, убогие по колориту, картины, то хвалят за психологизм, то ругают за тенденциозность.
Обличительный пафос Перова был спровоцирован не столько социальной несправедливостью, которую он наблюдал в России (хотя и ею, конечно, тоже), сколько особенностями характера. В детстве и юности Василий Григорьевич испытал немало лишений, и потому на жизнь реагировал как сигнализация на взломщика — чуть дотронься, тут же громко и противно запищит.
Незаконнорожденный сын тамбовского прокурора, он долго оставался парией среди сверстников — несмотря на то, что через год после его рождения мать и отец официально оформили отношения. Собственной фамилии у художника не было: кличку Перов он получил в школе — за прилежное чистописание. Приехав учиться в Петербург, Перов жил в женском приюте, у знакомой надзирательницы. При малейшем шуме она прятала его под кровать, так как мужчинам запрещалось в приют входить — не то что жить. В общем, к 25 годам, к моменту своего дебюта, Перов был законченным невротиком. И весь его глубокий психологизм — это описание пограничных состояний легковозбудимого человека, который чуть что — срывается на крик и слезы.
Но в портрете Федора Михайловича Достоевского эти личные качества художника явились не помехой, а, наоборот, подспорьем. Тонкая нервная организация писателя была усилена вибрирующим, как мембрана, талантом живописца. Здесь все выразительно: и сцепленные пальцы, и взгляд в никуда — словно внутрь себя, и выпуклый, как у роденовского мыслителя, череп. Мышиные красочки — наказание перовского творчества — тут как нельзя кстати.
Примечательно, что в тот же год была написана картина Крамского «Христос в пустыне»: поза Христа — такая же, как у писателя. И это лишний раз напоминает, сколь почетной в русском обществе была роль деятеля культуры. Если учесть, что соотечественники воспринимали Достоевского почти как мессию, то неброский портрет Перова, именно благодаря своей скромности, был очень сдержанным и достойным комплиментом писателю.
Людмила ЛУНИНАФото М. Мезенцева, репродукция Н. Персиевой