КЛАН

Когда журналисты проявляют интерес к артистической семье Лазаревых, то, как правило, разводят их по парам — либо Лазаревы-старшие, либо младшие. Желая нарушить традицию, я предложила отцу и сыну Лазаревым поговорить об их отношениях, о жизни вообще, сделав вид, будто любимые их женщины — Светлана Немоляева и ее невестка Алина — здесь вовсе не при чем.

— Александр Сергеевич, как вы относитесь к пристальному вниманию журналистов к вашей семье?
— Я считаю, что любому человеку, будь он актер или кто-то другой, не стоит уж очень раскрываться и выворачивать свою личную жизнь наизнанку. О чем-то надо молчать (хотя бы для того, чтобы интерес журналистов к тебе не пропал). Должен быть какой-то уголок, надо держать какое-то расстояние. Нельзя все нараспашку, несмотря на то, что наша профессия для публики предназначена. Но это — когда ты на сцене или на экране.

Но и здесь я считаю, что откровенные постельные сцены — это неприлично. Шурке предлагали сценарии, где есть подобные сцены, и он от них всегда отказывался. Да и нам с матерью было бы страшно смотреть на это...

— На мой взгляд, у вас с сыном очень много общего — имя, профессия...
— И внешность! И голос! Моя мама никогда не различала наши голоса по телефону, и другие тоже. В юности Шурке звонили девчонки и спрашивали: «Это Саша?» «Саша», — честно отвечал я, и они выдавали мне какую-нибудь трепетную тираду.

Если говорить не о профессии, а о чисто житейском, то мы и тут очень с ним похожи, потому что для нас на первом месте — семья.

— А в профессии у вас, по-моему, и амплуа одинаковое — герой-любовник.
— Я бы сказал, что больше неврастеник. Герой-неврастеник. Но при этом очень романтичный.

— Саша, а вы считаете себя героем-любовником?
— Этот вопрос мне задают часто, и каждый раз я отвечаю: нет, я так не считаю. И мне бы не хотелось таковым себя ощущать, потому что герой-любовник — это амплуа, а амплуа — это рамки. Слава Богу, в театре у меня разноплановые роли.

—...Шурка у нас поздний ребенок, нам было тогда столько, сколько ему сейчас — 30 — 31 год. А его дочка Полина, между прочим, уже ходит в школу, ей 8 лет... Мы со Светланой к нему до смешного трепетно относились, баловали. А уж о бабушке-то, Светланиной маме, и говорить нечего.

— Она и занималась его воспитанием?
— Нет, няня. Мои родители жили в Ленинграде, Светланины — киношники, им некогда было сидеть с внуком. Сын частенько ездил с нами на гастроли и на съемки. А если мы пристраивали его на лето в какой-нибудь хороший детский санаторий в Сочи, Евпаторию или Анапу, то это было просто трагедией — плакал, не хотел никуда уезжать. Он очень домашний мальчишка.

— Я очень не хотел расставаться с ними. Я бы предпочел сидеть все каникулы за пыльными кулисами, в тесных гримерках, лишь бы только с родителями.

— А как вы относились к их славе?
— Я был очень горд ею до тех пор, пока не столкнулся с необходимостью доказывать, чего я стою в этой жизни. И был период, когда фамилия мешала. Я другой человек, я сам по себе. Одно время даже псевдоним брал.

— Немоляев?
— Нет. Трубецкой. Но это быстро прошло. Сейчас я горд своей фамилией.

— Кем бы вы хотели видеть свою дочку?
— Честным, талантливым и добрым человеком. И чтобы соблюдала заповеди господни.

— Вы верующий?
— Не могу назвать себя верующим, но среди людей светских вообще очень мало тех, кто верит по-настоящему. Я стараюсь к этому приблизиться.

— Есть ли у вас особенные семейные праздники?
— Особенных нет, но мы довольно часто собираемся все вместе, чтобы отметить дни рождения, какие-то семейные успехи. Недавно вот было десятилетие совместной жизни Шурки и Алины. Все праздники мы отмечаем обязательно. И Шурка всегда охотно принимает в этом участие. Я чувствую, что это мы со Светланой в него вложили. Не втолковывали, разумеется. Просто он в этом рос, все видел. Или не видел. Например, он никогда не видел ссор между родителями.

— Вы стараетесь подражать родителям в семейной жизни?
— Все это происходит независимо от меня, само по себе. Не хочется громких слов, но если в моей семье пока все складывается и будет складываться, как в семье моих родителей, то для меня другого счастья не надо. И кроме этого, вообще ничего не надо.

— У вас не вставала проблема отцов и детей?
— Только в отношении музыки. Музыка, которую слушал я, категорически не нравилась отцу. И все.

— Так что, можно говорить о практически полном взаимопонимании?
— Да. Но все-таки идеальный вариант существования отцов и взрослых детей, какие бы замечательные отношения у них ни были,— это жить порознь.

— Мы со Светланой были всегда очень заняты — много играли, часто снимались. Надо было зарабатывать. Материально нам никто не помогал, наоборот, мы всегда старались как-то помочь родителям. И сейчас мы стараемся помогать Шуркиной семье. Алина, его жена, недавно ушла с работы — надо побыть с Полей, пока она втягивается в школьный ритм. Так что работает один Шурка — спектакли, съемки... Знаете, некоторые люди работают от злости: когда их поругают, они «заводятся» и начинают блестяще все выполнять. А Шурке нужна похвала, от этого у него появляются крылья...

— Александр Сергеевич, а вас что-нибудь когда-нибудь в сыне раздражало?
— Мы очень уж волновались за его отметки и ругали его, если приносил двойки и тройки. А зачем?! Не нужно было этого делать, ведь учителя далеко не всегда бывают правы. Сейчас нашу внучку мы никогда не браним за плохие оценки. Ведь человека определяют не школьные баллы. Например, у меня в школе были проблемы с точными науками. Сейчас я понимаю, что был просто идиотом, когда напрасно мучил сына.

— А что для него было самым желанным подарком?
— Он был весь вооружен и военизирован, любил пистолетики, автоматики, машинки...

— Саша, что для вас было самым желанным подарком в детстве?
— Собаку хотел все время.

— Была?
— Нет, жизнь актерская не позволяла...

— Сейчас мечта осуществилась?
— Нет. Сейчас квартира не позволяет — настолько мала, что даже животное будет жалко. Но, думаю, все-таки собака будет. Ведь и дочка просит!

— Вы всегда считаетесь с мнением отца?
— Безусловно. Это мощный человек, с мнением которого считается вся наша семья.

— А о себе вы можете такое сказать?
— Не знаю, надо у отца спросить.

— Я считаю, что мой сын — личность. Разумеется, со своими недостатками, но — личность.

Фото И. Гневашева, В. Персиянова («Собеседник»), Л. Кудрявцевой, М. Штейнбока и из архива семьи Лазаревых