БАБУШКИ

Старость, как смерть или любовь, нельзя пережить за кого-то, нельзя миновать. Неприятная вещь — старость, но я попыталась все-таки к ней приблизиться. На самом деле, ведь современный мир — «старый» мир, и если на улицах мы видим в основном молодые лица, то потому, наверное, что старики сидят дома. Каково им там?

В одном из московских центров социального обеспечения, обслуживаются на дому 60 человек, из них 58 женщин. Всех их, называя просто «бабушками», обслуживают социальные работники, санитарки, медсестры.

Социальный работник (мужчина соцработник — явление исключительное) играет роль «родственника от государства» — совершает необходимые покупки, готовит еду, сдает в стирку белье, организует ремонт квартиры, пишет письма, решает юридические вопросы, водит к зубному врачу и хоронит. У каждой соцработницы — шесть-восемь «личных» бабушек, и к каждой она должна прийти минимум два раза в неделю. Все это — за 250 р. в месяц.

...Мы идем с Татьяной Владимировной, заведующей медико-социальной службой, на контрольный обход бабушек. Но контролировать мы будем не их, а соцработников: заботливы ли? вовремя ли приносят продукты?

Бабушка также обязана находиться дома в дни планового посещения соцработником. На практике же получается так: бабушка приспосабливается к сериалам, соцработники — к бабушкам. Когда идет сериал, бесполезно приходить — дверь открыта не будет.

Каждый соцработник имеет тетрадь, в которой описывает свои действия.

Вот страничка из такой тетради:

— купила продукты: хлеб, картошку, молоко, лук;

— принесла белье;

— покупала (в смысле выкупала — М.К.);

— написала письмо.

Сами услуги бесплатные, оплачиваются только покупки и счета. Подопечная, в свою очередь, тоже имеет тетрадь, в которой отмечает визиты. Вот эти тетради мы с Татьяной Владимировной и проверяем. После проверки бабушка пишет расписку, что претензий не имеет. Или имеет.

«Тяжелый человек Галина, — жалуется бабушка Елена Сергеевна, — будет у нее настроение — поздоровается, не будет — нет. Наташа лучше. Она всегда здоровьем интересуется, про жизнь расспрашивает».

Кстати, о жизни. Пришла соцработник к одной бабушке, а та не открывает. Уйти из дому никак не могла — ходить давно разучилась. Стучали, звонили — без толку. Приготовились хоронить, позвали дворника, взломали дверь, а бабушка сидит на кровати. «Задумалась я, милые, о жизни», — сказала она.

На шкафу у бабушки Елены Сергеевны замечаю большой фотопортрет бородатого мужчины в очках. «Это... Хемингуэй, кажется», — всплывает в памяти. «Вы любите Хемингуэя?» — спрашиваю Елену Сергевну, краснея от глупости вопроса. Правда, она этого не увидит, она слепая. «Его любил мой сын», — говорит Елена Сергеевна и выходит из комнаты. «Не спрашивайте о сыне, он погиб, был водолазом, утонул», — шепотом предупреждает Татьяна Владимировна. Но слепая возвращается и сама показывает мне «своего водолаза», безошибочным движением достав фотографию из альбома. С почти такой же большой, как хемингуэевская, фотографии на меня смотрит ее красивый несуществующий сын.

...Их вещи — мебель, чашки, телевизоры, коврики, тапочки — кажется, твердо решили стареть одновременно с ними. Только грусть в этих предметах. И сожаление, что так быстро прошла жизнь, а будущее неясно.

У бабушки Анны Алексеевны, шаркающей к двери десять минут, тяжело опираясь на палку, весь стол заставлен коробочками и пузырьками с лекарствами. Пахнет лекарствами, пахнет старостью. Анна Алексеевна перебирает пилюли, рассказывая, какие и от чего помогают.

— Хорошо вас обслуживают, бабушка? Не жалуетесь?

— Ой, да что ты, милая, грех жаловаться!

Откуда и в каком именно возрасте появляется этот особенный старушечий жаргон? Ведь не говорили же они всю жизнь — «ой, да что ты, мила-ай, грех-то какой!»

В процессе беседы Анна Алексеевна снимает платок. Меня в отличие от Татьяны Владимировны она не знает, поэтому стесняется. Она искоса смотрит на меня, неожиданно лихо встряхивая седыми кудрями, а во взгляде извинение: «Ничего, что я так выгляжу?»

Иногда бабушки капризничают, совсем как дети: например, закажут один набор продуктов, а принесшей его соцработнице скажут: «Фи, гадость!» Впрочем, в «Правилах поведения» этот вариант теперь официально предусмотрен и бабушкам запрещено себя плохо вести.

За пять часов мы проверяем десять бабушек. Лучше запоминаются те, которые не ноют, не жалуются, находя в своем положении даже какую-то странную прелесть. Впрочем, отрицательное запоминается тоже.

...Бывшая продавщица вино-водочных изделий в режущем запахе мочи, среди грязных тряпок смотрит сквозь злые слезы на свои беспомощные, раздувшиеся от патологии сосудов ноги. «Лучше б я сдохла!» — кричит она и нам, и себе, и своей комнате, и беспокойному коту, прыгающему из угла в угол. Хозяйка недавно так серьезно занедужила. Не успела привыкнуть к беспомощности. Медсестру, приходящую к ней, раздражает стремление продавщицы самой назначать себе лекарства. Продавщица же уверена, что ее неправильно лечат. «Что она мне принесла?!» — кричит она и палкой пытается сшибить нелюбимый пузырек с тумбочки. «Бабушка, ведь это доктор прописал, не медсестра», — уговариваем мы страдающего человека. «Я же говорю — они мне не по-мо-га-ют!!!» Она, кажется, хочет заплакать. Боже, только не это! Никогда я не стала бы соцработником.

...А вот Елена Лазаревна тоже ходит очень плохо, но все же сама ползет к двери, оставив сидеть присутствовавшую соцработницу. Такая вот особенная гордость. Она даже мечтает получить абонемент в бассейн, полагая, что плавание полезно для ее больных суставов.

...Анна Ивановна всю жизнь работала в метро диспетчером. Сейчас она может только сидеть на кровати, узнавая ухаживающих так, как это делают собаки: без слов приподнимая голову, кивая, издавая звуки разного смысла. Иногда ей мерещится, что ее хотят сдать в Дом престарелых. Казалось бы, чего там бояться? Неужели казенные стены Дома престарелых хуже ее одинокой квартиры, дощатый пол в которой весь пропитан мочой? Но она очень не хочет в Дом престарелых, и, когда ей мнится, что ее туда отдают, бабушка начинает выть — сначала тихо, а потом все громче и неутешнее.

У ее подъезда сидят на лавочке бабушки помоложе, попроворнее, поздоровее.

— От Глуховой идете? Ну и как она там? В Дом престарелых не собирается? Сдали бы ее в Дом престарелых!

— Да не хочет она в Дом престарелых. Плачет, — отвечаю.

— Мало ли что плачет! А если она за газом не уследит? А если воду не выключит? Провоняла весь подъезд, и тараканы тоже... Мало ли что она не хочет!

Что поделаешь, она им всем мешает, их винить нельзя. «Молодые» жестоки.

Многие из «государственных» бабушек живут в соседних домах, некоторые — в одном подъезде. Они все друг про друга знают, хотя могут никогда не видеть собственной соседки. Как дети, настойчиво и ревниво они требуют сравнения у социальных работников — кто больше сохранил навыков самообслуживания, у кого характер легче, кого больше любят соцработники...

— Тренировочный костюмчик бы мне купить, — мечтает бабушка Екатерина Васильевна, — как удобно в нем! Вон Клава же ходит. Только не идет он ей. Не идет... А еще гулять не выводят меня. Лена была — выводила, а Люда приходит — не выводит.

— Я к вам в праздники приду, бабушка, — обещает Татьяна Владимировна, — обязательно вас выведу.

Это для нас праздники и выходные — хорошие дни, а для бабушек — хуже будней, потому что не придут ни Валя, ни Наташа, и два-три-четыре долгих дня бабушки будут сидеть дома одни. «Я, когда была соцработником, — говорит Татьяна Владимировна, — в свой первый обход в каждой квартире ревела».

Все, конечно, оттого, что мы желаем видеть только один период жизни человека — где-то от 20 до 50 лет. На эту часть человечества ориентированы производители одежды и компакт-дисков, фильмов, и еды, и всего-всего-всего. Старость мы стараемся не замечать.

С помощью несложной веревочной конструкции Наталья Михайловна открывает входную дверь, не сходя со своего стула на кухне. Она и рада бы сойти, но проклятая оболочка отказывается служить.

Это бабка так бабка! Восемьдесят шесть лет, не ходит, но разве скажешь, что немощная. Все что нужно — у нее под рукой. Тумбочка застелена чистой салфеткой, на ней стоят баночка с водой, чашки, лежит горстка лекарств, всякие старушечьи мелочи.

За окном огромный тополь.

— Скоро будет все зеленое, — говорит она, — мало будет солнца.

И вдруг говорит:

— Наступает возраст, когда начинаешь зависеть даже от деревьев.

Единственная из всех, она напоила нас чаем с вареньем, с удивительной ловкостью извлекая посуду с расстояния вытянутой руки. Отличная старуха.

За ней иногда приходят ухаживать родственники. Нечасто. «Вы бы, Танечка, принесли мне какое-нибудь вязание, что ли, — говорит Наталья Михайловна, — а то лето впереди, они уедут...»

Впрочем, соцработники будут ее навещать почти через день...

(Большинство имен в очерке изменены.)

Фото В. Горячева