Георгий ЕЛИН: Штучная модель

ШТУЧНАЯ МОДЕЛЬ

В 75-м у студента Занда был самый роскошный в Москве автомобиль — шестидверный «королевский» «Роллс-Ройс», модель штучная (из первой десятки — коллекционеры оценят), на которой тогда колесили только шах Ирана, один из «битлов» и пяток нефтяных магнатов. Даже в гараже товарища Л.И. Брежнева, собиравшего в свободное от строительства социализма время четырехколесные раритеты, такого экспоната не было, и референт «бровеносца» с безнадежной регулярностью одолевал Занда предложениями обменять «Роллс-Ройс» на любой коллекционный членовоз. Занд, хотя и подозревал, что при дальнейшем его упорстве елейные уговоры могут однажды закончиться элементарным угоном или какой-нибудь крупной гаишной пакостью, оставался непреклонен: это был подарок Судьбы, и расставаться с ним он был не вправе. Кроме того, Занд ценил достоинства лимузина: лишь однажды его заставил тормознуть постовой — откозырял, извинился за свое поведение и признался, что хотел только получше рассмотреть машину. Где бы он ни парковался, владельцы отечественных тачек окружали «Роллс-Ройс» завистливым почетным каре, так что и на охранную сигнализацию можно было не тратиться.

В то время Занд оканчивал консерваторию по классу скрипки, а первокурсником он получил Гран-при на международном конкурсе молодых исполнителей. Что Занд займет первое место, никто не сомневался: он уже слыл виртуозным музыкантом, а кроме того, зарубежный Маэстро (устроитель конкурса своего имени) в юности сам стал первым призером на аналогичном мероприятии в Москве, и все ждали от него ответного отдарка.

Маэстро был по-западному расчетлив: фамилия русского студента вдобавок имела коммерческую ценность (Занд с гордостью причислял себя к праправнукам знаменитой романистки Жоржетты), и через полгода после конкурса пригласил своего юного лауреата в европейское турне — в концертах Занд играл первое отделение и разогревал публику, а Маэстро эффектно завершал выступление. И жмотом он не был — все заработанные на гастролях деньги честно делил фифти-фифти.

Жмотом оказалось родное государство: во время между победой Занда на конкурсе и его участием в турне Советский Союз решил охранять авторские права на мировом уровне, и если конкурсную премию в виде пачек зеленых банкнот Занд обалдело привез в спортивной сумке, отделавшись терпимыми поборами, то гонорар за европейские гастроли уже полагалось получать «деревянными» чеками Внешпосылторга в советской кассе. Мудрый Маэстро, предвидя такой оборот, дал юному другу несколько ценных советов, и Занд ими воспользовался: по пути домой завернул в страну, где было много хороших банков, и в Москву приехал с пустыми руками. Естественно, от него строго потребовали объяснение, и оно вскоре прибыло в порт Одессу (Занд был искренен в своем неведении — все организовал Маэстро). Тогда Занд еще и прав на вождение автомобиля не имел, за покупкой отправился его друг, поэт-песенник Жмых, и через неделю пригнал в столицу четырехколесное чудо.

Сразу обнаружилось, что «Роллс-Ройс» сродни волшебной палочке. Пока Жмых перегонял машину, ощенилась его элитная сука-пуделиха, по недогляду жены оприходованная во дворе беспородной сворой, и появление на свет полдюжины живописных ублюдков повергло хозяев в транс: сообщать о таком приплоде в собачье общество нельзя, а топить — жалко. Недолго думая, Занд подхватил коробку с пищащей оравой, запихнул ее в лимузин, и они отправились на Птичий рынок. Вокруг сказочной машины мгновенно образовалась толпа, и за первого щенка продавцы сходу получили пятьдесят рублей (по тогдашнему курсу инженер «стоил» 120 рэ в месяц), но уже за второго им дали сто, а покупатели все наседали, протягивали деньги через головы друг друга, набавляли цену... Последний пушистый комок ушел за двести пятьдесят, и, когда «Роллс-Ройс» тронулся с «Птички», несколько человек долго бежали за машиной, пытаясь выяснить, скоро ли будет очередной щенячий завоз...

У Занда началась другая жизнь.

Лимузин анекдотично смотрелся в крошечном дворике, зажатом между хрущевскими пятиэтажками, и это побудило ускорить процесс получения нового жилья, который и так назревал вместе с беременностью молодой жены Занда. Хлопотами по дружбе занялся Жмых, обладавший обширными связями и хорошей идеей поселить товарища в том же доме, где он сам незадолго до того купил огромную квартиру.

Дом, подстать «Роллс-Ройсу», тоже был «штучный»: в двух шагах от Кремля, в тихом переулке — первый московский кооператив, организованный для ветеранов партии. Снаружи основательный и суровый, в соответствии с советской эпохой, внутри дом отвечал дореволюционным представлениям о нормальном жилье: квартиры о двух входах — парадном и «черном», пятиметровые потолки, просторные залы анфиладой, общая площадь в две-три сотни метров. Было у этого дома еще одно достоинство: цены в кооперативе не изменялись с 30-х годов и жилье здесь стоило не дороже, чем банальная квартира в современной новостройке.

К началу семидесятых первые жильцы стали мемориальными досками, густо облепившими фасад, всех пережил лишь соратник Чапаева — герой гражданской войны Усач-рубака, знаменитый своей левой десницей: одним ударом шашки пластовал врага надвое от погона до седла. На его внучке, кстати, женился друг Жмыха, популярный комедийный киноактер. Свадьбу играли в квартире невесты, до рассвета гудели всей киношной братией и под утро, как водится, дошли до анекдотов. Когда жених, давясь от смеха, стал рассказывать сто первую хохму про Чапаева, гости вдруг заметили, что дед-Усач, по-крестьянски привыкший вставать с первыми петухами, сидит с краю стола и чаек попивает. Смех пресекся, но соратник комдива со словами «Говорил я Ваське, учись, не то так дураком и потонешь» невозмутимо удалился в свою комнату. Когда и Усач отошел в историю, телезрители, смотревшие похоронный репортаж, недоумевали, почему за орудийным лафетом с гробом идут любимые мастера комедийного цеха...

После смерти ветеранов квартиры переходили к наследникам, а за неимением таковых часть жилья освобождалась вовсе, но кооперативное товарищество стойко выдерживало правило принимать новых членов лишь по их причастности к партийной истории. Бабушка Жмыха, в начале века перевозившая в ридикюле ленинскую «Искру» из зарубежья в Россию, в качестве поручителя сгодилась, а с деньгами внук собрался сразу, как только две его песни — про синий лен и брошенное в пургу сердце на снегу — вдруг запела вся страна (финансовые отчисления с каждого «живого» исполнения быстро накопились на вступительный пай).

С Зандом дело обстояло сложнее: средства ему позволяли, но партийных предков не нашлось, да и нерусская фамилия, хоть и прославленная на весь мир, при обсуждении жилищной проблемы помогала плохо. Выручила творческая фантазия Жмыха: после того, как седовласое правление кооператива вывезли в «Роллс-Ройсе» на экскурсию в Горки Ленинские, вопрос с жильем для скрипача скоро решился, и Занд с женой и новорожденным поселились по соседству со свердловыми и бончами-бруевичами.

И тут на Занда нежданно обрушилась Любовь.

...У Герды были чувственные губы, умение даже в потертых джинсах выглядеть королевой и ниспосланный Богом дар драматической актрисы. Какие бы роли ей ни давали на сцене и в кино — студенток, секретарш, сказочных принцесс или дворянок прошлого века, она всегда играла саму себя: наивную, импульсивную, капризную, страстную, самоотверженную. Каждый новый фильм или спектакль на сцене самого современного театра Москвы с участием Герды становился событием. Ее имя было культовым — даже сегодня, когда она почти не снимается, в театре занята всего в двух-трех спектаклях и у нее уже совсем взрослая дочь (результат следующей, после разрыва отношений с Зандом, эпатажной любви с настоящим восточным шахом), Герда по-прежнему во всех рейтингах самых ярких и сексапильных актрис нашего времени оказывается в первой десятке.

По богемным меркам, роман Занда и Герды длился довольно долго. Завистливые языки поговаривали, что в отношениях с мужчинами Герда отнюдь не бескорыстна, и, когда она, познакомясь с Зандом, сразу взяла инициативу в свои руки, общим хором разнеслось: все, мальчик, пропал...

Занд и впрямь пропал: в новой квартире сиднем сидела, занятая воспитанием младенца, жена-однокурсница, а его затянул бурный любовный коловорот.

Своих отношений влюбленные не скрывали, и, если бы в те времена наши газеты и журналы публиковали скандальную светскую хронику, Занд с Гердой могли обеспечить читателей клубничной жвачкой на год вперед.

Когда Занд снялся в телепередаче о юморе в классической музыке, его пригласили посмотреть черновой вариант, но он сказал, что в таких тонкостях ничего не петрит и — «лучше моей девушке покажите, она в этом больше разбирается». Приехала Герда, оценила рабочий материал и распорядилась: этот кусок вырезать — здесь Занд полную чушь несет, такой ракурс не годится — в профиль он слишком страшненький... История докатилась до председателя Госмаскульттелерадио, и тот, резонно полагая, что он один облечен правом решать, что хорошо, а что плохо, велел собрать съемочную группу и пригласить сладкую парочку, о возмутительных выходках которой ему все уши прожужжали.

В назначенный день и час Занд и Герда приехали на телецентр — прямо с дачи, в шортах и майках, по июльской жаре — легкие, молодые, красивые. В ожидании звонка прохлаждались на сквознячке, на лестничной площадке, поедая черешню из кулька и время от времени целуясь. Они слишком увлеклись друг другом и, когда мимо, отирая с лысины пот, протопал некто, изнывающий в черной тройке, влюбленные даже бровью не повели. А неузнанный председатель, появившись в просмотровом зале, немедленно вызвал охрану, приказал выгнать вон хиппующих на лестнице уродов (в ярости чинуше почудилось, будто они еще и один косяк на двоих смолили), после чего благостно растекся в кресле и велел начинать (что Занд с Гердой находятся здесь, он знал — на стоянке у подъезда его шофер еле-еле уместил казенную «Волгу» рядом с «Роллс-Ройсом»). Ну и вид был у председателя, когда ему через полчаса доложили, что скрипач с артисткой уехали, оперативно выставленные милицией...

...В последний раз я услышала о «Роллс-Ройсе», когда пассия скрипача, опаздывая на репетицию, не разминулась на Бульварном кольце с «Аннушкой» (трамвай при этом явно пострадал сильнее лимузина), и Герда, будучи натурой обязательной, убежала в театр, бросив помятую железяку посреди улицы...

Занд давно перебрался в Америку. Большой славы там не снискал, но в стране, где только симфонических оркестров три сотни, без работы не остается. В Москве бывает редко, год назад приезжал на консерваторский юбилей.

Недавно у него в Штатах гостил наш общий приятель-пианист и по возвращении с ужасом рассказывал, как Занд при нем весь вечер обрывал телефон — организовывал белый смокинг и белый же кадиллак для поездки на выступление. Пианиста бросило в жар — ему через несколько дней тоже предстояло давать концерт, а у него был лишь банальный черный фрак. Но Занд приятеля успокоил: это ему, как порядочному американцу, приходится в их игры играть, а русскому гастролеру сподручнее выйти на сцену хоть в брюках с подтяжками на виду — сочтут большим оригиналом и примут с не меньшим восторгом (в чем пианист, кстати, и убедился).

Сегодня понятие «штучность» теряет былую прелесть. Вот и знаменитый британский завод «Роллс-Ройс» пошел с молотка: его со всеми потрохами купил крутой европейский концерн.

И у нас нынче кого удивишь роскошным лимузином?

Продолжение. Начало — см. «Огонек» № 22.

Рисунок В. Буркина