HOMO METROPOLITENUS

Что прячет московское метро

БЕЗ ДНА

Официальная медицина никак не хочет признать за работниками метро каких-то профессиональных заболеваний. Ну и что, что остеохондроз? У всех остеохондроз. Слух и зрение захромали? Меньше надо телевизор смотреть. И потом, профессиональные заболевания есть у всех, длительный труд вообще человека не красит...

И уж тем более в профессиональных заболеваниях отказано пассажирам, смешно даже такое слушать — заболел от поездок в метро.

Кто знает, может быть, когда-нибудь новые поколения людей станут более устойчивы к пребыванию в метро. Как-никак изобретение это недавнее и адаптироваться к нему люди еще не успели. Вероятнее всего, это уже будут МЕТРОЛЮДИ.

Война с собой. Ежедневная

В чем же проявляется то невидимое, но весьма значительное по своей силе разрушительное влияние метро на психику, а через нее и на физиологию людей?

Начнем сначала. Любой психоаналитик объяснит вам, что в человеческом сознании, а тем более в подсознании слово «подземелье» имеет резко негативное значение. Так уж сложилось. Благодаря этому человек, спускающийся вниз по эскалатору, вынужден находиться посередине между собственным сознанием, говорящим что-то типа: «Ничего ужасного не происходит, я просто еду в метро на работу...», и подсознанием, которое буквально кричит: «Нет, я не хочу, там страшно, я хочу наверх, под землей только мертвецы!».

Преодолев стресс № 1, связанный с погружением под землю, пассажир тут же подвергается стрессу № 2 — пребыванию среди массы спешащих, раздражительных, отчужденных людей.

В архаичных слоях нашей психики запечатлелось: если толпа людей, но все улыбаются, здороваются — значит, праздник, а если толпа людей, но все суетливы, настороженны, молчаливы — значит, война, или пожар, или еще какое-то стихийное бедствие. Опять психика напряжена до предела. А теперь подумайте — на какую из этих толп больше похожа толпа в метро? А вы говорите — легко быть пассажиром.

...Но и это еще не все. Еще совершенно не изучен тот факт, что подземный транспорт как магнитом притягивает умалишенных всех пород. Предполагается, что психи тонко чувствуют мощные электрополя подземных дворцов и получают от пребывания в такой атмосфере кайф — наподобие того, какой получает крыса, которой в мозговые «центры удовольствия» вживили электроды. А, например, шизофреники, те вообще получают дополнительное удовольствие и возбуждение от созерцания механизированной жизни метро. Как известно, в шизофреническом сознании все объекты мира связаны между собой в причудливые блоки, которые очень трудно, практически невозможно, разблокировать. У нормального человека объект так же легко выходит из мозга, как входит в него, а у шизофреника застревает, мусолится, разжевывается. Именно поэтому мышление и речь шизофреников отличаются навязчивостью, неадекватностью. Так вот, попадая в метро, шизофреник видит абсолютную подчиненность живого — механическому, видит униформированных сотрудников, возвратно-поступательные движения механизмов, организованные с помощью техники (эскалаторы, составы, переходы) толпы людей, и ему становится приятно. Он со своей блоковой психикой, как говорят психологи, попадает в родственную среду. Вот почему на станциях метро, если приглядеться, так много задумчивых людей с устремленным в никуда взглядом.

Метролюди. Поведение

Кстати, по поведению в метро любого, а не только уже совсем сумасшедшего человека можно составить его, что называется, «психологический портрет». А то и психиатрический.

Известно, например, что в пустом вагоне веселые и общительные люди предпочитают центральные, самые длинные, сиденья, и на них стремятся сесть поцентральнее. К углам центральных сидений жмутся люди посдержаннее, но все-таки вполне доброжелательные, а в углах вот сидят либо очень закомплексованные люди, либо индивидуалисты. У дверей справа по ходу поезда любят стоять люди с властными чертами характера, склонные к самодемонстрации. У открывающихся дверей, как это ни странно, встают люди с потенциальной манией преследования.

У самих сотрудников метро проблемы еще глубже, так как они все-таки проводят в подземельях времени больше, чем пассажиры. Например, дежурные по станции. Казалось бы, чего там, стой да следи за поездами. В действительности у дежурных со стажем происходит искажение восприятия окружающего, а именно — нарушение причинно-следственных связей. Обычный человек, неметрополитеновец, думает, что приход и уход составов, конечно, некоторым образом корректируется дежурной, поддерживается ею, но в целом осуществляется независимо. То есть дежурная уйдет, а метро все-таки останется. Ан нет. Дежурные со стажем часто страдают убеждением, что именно от них, от движений их рук зависит — придет поезд или не придет. То есть причина и следствие у них могут меняться местами, и дежурная по станции из-за своих убеждений становится похожей на шамана, уверенного, что от звучания бубна идет дождь. Это кажется и смешным, и невероятным одновременно, но кажется так только потому, что мы не обращаем внимания на скрытое за фасадом обыденности.

Поэтому мало кто знает, что машинисты от работы в туннеле часто страдают скрытой (конечно, скрытой, в метро очень жесткий профессиональный отбор) клаустрофобией, бессонницей, страхами. Дежурные у турникетов, вынужденные целую смену напрягать внимание, высматривая пассажиров, пытающихся пройти без оплаты, и отслеживая пьяных, пытающихся выдать себя за трезвых, страдают неврозами.

Может быть, потом, когда метро станет еще комфортнее, рабочий день короче, а homo sapiens окончательно превратятся в homo metropolitenus, официальные психологи наконец отдадут должное закрытой ныне теме.

ДВОРЕЦ СЪЕЗДОВ, ДОМ СВИДАНИЙ

Важнейшим видом транспорта для нас является МЕТРО

Каждый день лишних три миллиона человек уходят под землю и перегружают самое красивое в мире метро. Ежедневно здесь кишит девять миллионов человеческих единиц. А должно кишеть — шесть. Метрополитеновцы до сих пор с ужасом вспоминают недавнее 850-летие. Тогда люди собрались праздновать праздник в количестве 15 миллионов. Все потом проспались и ничего, а доблестные работники двое суток ходили с белыми лицами. Давка может возникнуть в любой день на почти что любой станции метро — такова неумолимая теория вероятности. В досужих разговорах мы не любим наше метро и даже боимся его.

Но наш человек, что бы он ни говорил, на самом деле любит подземку. Когда у него стоит выбор между ней и каким-нибудь наземным атавистичным видом транспорта, он, скорее всего, выберет первое. Если сплюсовать машинистов с пассажирами, получится, что москвич проводит в метро около сорока минут в день.

Итак, сорок минут. За это время с помощью подземной электрички можно оказаться на другом конце Москвы. Только зачем это делать, если метро — это и есть Москва, тень столицы. Люди, которым не дано ориентироваться в городе, отлично чувствуют себя в метро — в маленькой модельке, где каждый шаг можно сверять по карте. Здесь есть жизнь. В первую очередь политическая.

Я вот раньше не понимала, что значит «оппозиция ушла в подполье». Теперь точно знаю, где это. Это партия власти сидит в аккуратненьких кондиционированных кабинетиках, а для коммунистов метро — как самый демократичный вид транспорта — стало хорошим прибежищем. Их любовное гнездышко — на «Октябрьской». Здесь красные собираются и копят силы, чтобы потом выхлестнуть возмущение наружу, куда-нибудь к Музею Революции. Еще оппозицию можно найти в сердце столицы, если в него погрузиться метров на сорок — на «Площадь Революции». Знакомые бронзовые фигуры грозят винтовками. Да, была бы я постарше, вспомнила бы, что во время войны все их сняли и спрятали, как большую ценность. Но я этого не знаю, и слава богу.

Раньше красные еще любили «Маяковскую». Здесь, как-никак, в 41-м состоялось торжественное заседание, посвященное 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции — единственное подземельное совещание в мире. Но теперь «Маяковская», наравне с «Кропоткинской», объявлена памятником архитектуры, поэтому собираться массовке непозволительно. И здесь теперь собираются только странные люди на роликовых коньках. Какую уж они тут отмечают годовщину — не знаю. Видимо, только детям, жителям XXI века, глубоко плевать на все памятники, поэтому они цинично используют «Маяковскую» для своих роликовых сходок.

Радикалы — тоже люди. На земле им холодно, поэтому они с удовольствием спускаются под нее. «Новогиреево», например, — любимое место баркашовцев. Простое население немного побаивается этой радикальной станции, и совершенно напрасно. Они просто пугают обывателя страшной свастикой и суровыми лицами, да как дураки ходят строем.

Борьба на ветках идет не только за голоса избирателей и чистоту русской крови. Карманные воры давно поделили сферы влияния. Самая престижная — кольцевая линия. Особенно опасайтесь за имущество на «Новослободской» и «Белорусской». Местные воры — несколько молодых мужчин. Они с невероятными сумками и чемоданами обступают чаще всего женщину, вздорно толкаются, напирают и воруют. Кстати, если для вас главное не деньги, а любимый кошелек, обратитесь к метрослужащим. Обычно воры сразу вытаскивают деньги и на следующей станции кидают кожаную улику под поезд. Каждый вечер работники станции выгребают целые горы опустошенных кошельков.

Что у нас еще интересного? Ну, на «Тверской», как на Тверской. Что сверху, то, извините, и снизу. Для изучения человеческих контактов интересна станция «Таганская». Здесь ежедневно собираются взрослые с виду люди и обмениваются фигурками из киндерсюрпризов. Здесь же, на кольцевой, постоянно дежурят люди из модельных агентств, вылавливая из толпы длинноногих пассажирок. То на «Савеловской», то на «Рижской» я часто вижу большие компании глухонемых. На «Октябрьской» и на «Арбатской» — стиляг-рок-н-ролльщиков. На «Спортивной», на «Черкизовской» и на «Динамо» — естественно, фанатов футбола. Все они здесь тоже некоторым образом живут, и проводят вовсе не по сорок минут в день, а гораздо больше. Что уж говорить о торговцах, нищих, музыкантах, бабушках, которые спускаются вниз не для того, чтобы ехать, а для того, чтобы заработать на хлеб насущный!

...А вообще метро намного благоприятнее для жизни — здесь всегда приемлемая температура, светло, достаточно кондиционированно. Во время войны вообще в метроподземельях родилось двести семнадцать малышей. Все это сказочки, что метрополитен морально и материально устарел, потерял былой размах и теперь именуется подземкой. Неправда. Он просто проверяет нашу готовность к жизни. Устойчивость и сопротивление времени. Например, время показало, что станции, наскоро обделанные туалетной плиточкой, долго не выдерживают. «Каховская», «Водный Стадион», «Каширская»... Их пришлось ремонтировать часто-часто, и вышло дороже, чем мрамор. Метро не терпит ничего фальшивого. Нужно любить людей, чтобы сталкиваться каждый день нос к носу с жизнью и друг с другом. Оно хочет, чтобы мы любили друг друга.

А любовь здесь, в метро, неземная. Машинисты даже возводят влюбленных метролюдей в особую категорию. Степан Иванович, бывалый машинист, рассказывает, что самое ужасное для него — прощание любимых. Это он не в общечеловеческом смысле, это он по работе. «Уже все зашли, а они еще прощаются. Вот наконец она медленно, не отрывая глаз от своего принца, вплывает в вагон, а рук не разнимают. Причем отъезжающая стоит на краю выхода, а провожающий — на краю платформы. Я захлопываю двери. Они испуганно отшатываются друг от друга. Только перевожу дух — опять прилипли к стеклу по разные стороны. Провожающий потом еще идет, бежит вдоль поезда. Ужас! Обо мне бы кто подумал, о моих чувствах...»

А недавно на станции «Китай-город» ходили Деды Морозы, сорок бородатых особей. Конечно, нас, метровых старожилов, это не удивило. Здесь Новый год всегда, потому что погода всегда хорошая.

ЧЕЛОВЕК С ХВОСТОМ

Стучит? Стучит, стучит... Я проездила в метро целый год из 20 лет своей жизни. Каждый день — по полтора часа. Конечно, я иногда бегала, спала, делала уроки и выходила замуж, но это все было лишь между прочим — между поездками в метро.

Метро захватывает. Особенно слабонервных. Однажды на Таганке я познакомилась с молодым человеком. Симпатичный мальчик обчитался Кортасара, обсмотрелся Бессона с его «Подземкой» и возвел в культ кольцевую линию. Потому что символично — на кольце нет конечной станции.

— Конечной станции нет, — говорил мне, сверкая глазами, мальчик, — если я буду жить по кругу, то буду жить вечно. Присоединяйся! Давай жить вместе.

Я вышла на «Павелецкой» — моя жизнь радиальна и вполне конечна.

Каждая ветка по-особенному пахнет. Энергетика у вальяжной серой линии и мельтешащей красной различна. Людей с Арбатского направления никогда не перепутаешь с краснопресненцами. Со временем люди привыкают к своей ветке. Так и говорят — «я лет двадцать живу на зеленой ветке». И ведь с каждой станцией истории какие-то связаны, жизни целые.

Например, население бордовой ветки каждый день проезжает станцию-призрак — то ли недостроенную, то ли закрытую станцию «Волоколамская» (между «Щукинской» и «Тушинской»). Например, один раз поезда перестали останавливаться на станции «Кировская», которую огородили фанеркой. А все почему — там разместили ни много ни мало Генеральный штаб Красной Армии. Тогда, в сорок первом, в стране началась война. Вот и сейчас люди нервничают. А когда от населения что-то прячут, оно волнуется и начинает думать. Один раз даже дискуссию в вагоне устроили. Говорили, что станция эта правительственная и ведет она не иначе как к чьей-то даче, другие уверены, что это какой-то маленький военный полигончик для секретных испытаний.

Я вообще о метро много знаю. Даже не про скорость поездов и двигатели эскалаторов, которые потребляют переменный ток напряжением 380/400 В (хотя это я тоже знаю). Иду я как-то, например, по станции «Коломенская», думаю о коллоквиуме, вредном начальнике и еще о чем-то вечном. Наконец в ожидании поезда устало подпираю колонну и замечаю, что вокруг нее крутится мужчинка. В возрасте уже, благообразный, седой, в плаще до пят. Причем крутится как-то осознанно, не торопясь. Я поняла, что нахожусь в центре какого-то знаменательного события. Тем более что мужчина, сощурив глаза, попросил отойти от колонны. Я обиделась — колонны в метро в собственность не продаются — и потребовала объяснений.

— Понимаете, я не хочу навешивать на вас лишнюю информацию.

— Нет, отчего же, навесьте, пожалуйста, расскажите, чем вы занимаетесь на глазах у всего народа, что за пассы такие руками производите?

— А не побоитесь? Ну пойдемте, — сказал он, и мы пошли вдоль платформы. — Вглядитесь в туннель.

Я близоруко уставилась в указанном направлении.

— Теперь наверх. Ничего не видите?

Я подробно описала станцию «Коломенскую», вплоть до электронных часов.

— Все вы так! — раздосадовался мужчина. — А между прочим, подумайте, мы вот с вами сейчас разговариваем и куда это, по-вашему, девается?

— Оседает на подкорку, а ненужное, как и положено, вылетает в другое, в левое ухо.

Он ухмыльнулся:

— Вылетает... Да, вылетает и никуда это не девается из метро. Информация, мусор сказанных слов, выдуманных мыслей, плохая энергетика — все это, как голубка, бьется о потолок, сбивается в стаи и прицепляется к людям. Причем цепляется, как вы сами сказали, все ненужное. Вот вы проехали в метро, вам душно, тяжело давит. Так это давит как раз груз информации.

— Голубка то есть, — уточнила я и поправила кепку, — что же с ней будем делать?

— Информация, как я заметил, отрицательная, тяжелая, она прикрепляется сзади к людям, — я так и не поняла, почему сзади, — и у них начинаются сбои в организме. Нарушается проницаемость клеточных мембран. Вы слышали, наверное, — все болезни от нервов. А нервный импульс — это электрический разряд. Это все равно что компас на корабль подложить.

— То есть вы утверждаете, что у меня, обычной московской журналистки, сейчас под пальто запрятан маленький такой энергетический хвостик?

Он скептически улыбнулся.

— Маленький?! Да он у вас тянется через всю платформу! Как вы себя чувствуете, скажите честно?

— Чувствую неважно, всю ночь заметку писала.

— С таким-то балластом, — он с сочувствием похлопал меня по попе, в том месте, где у меня как раз и был энергетический хвост.

— Что же делать?

— Обрывать.

И мы пошли обрывать. Для этого сначала Михалыч, добрый человек, переключил мой хвост на себя. Он вообще именно этим и занимается: переключает энергетические атавизмы людей на себя. Он умеет их притягивать. Для этого надо было сначала обучаться в МИФИ, долго работать со звуковыми волнами в каком-то секретном ящике и иметь пробабку колдунью (по его утверждению). Все это добрый волшебник Михалыч рассказывает мне, накручивая мой собственный хвост на колонну. (Круговыми движениями в мифологии разрывали кольцо злых духов, в христианстве — ограждались от нечисти, в физкультуре — разминали туловище). Долгих девятнадцать оборотов проделал и наконец — остановился. Теперь самое главное — сконцентрироваться. Энергетическая сила организма должна превысить силу хвоста. Михалыч сосредоточился, сделал усилие — так что жилы, ей богу, вздулись — и оторвал.

Я облегченно расправила плечи.

— Получилось, — Михалыч выглядел счастливым, как будто у него сын родился. Вернее, как будто сам родил.

— А что, часто не получается?

— Да бывает. Потом ходишь, маешься, голова раскалывается, и главное от чего? От чужих неприятностей.

— Зачем тогда вам это?

— Да-к никто больше не умеет. А так освободишь какого-нибудь хорошего человека — он какую-нибудь оперу сочинит на легкую-то голову. Я же когда хвост у человека снимаю — он улыбается сразу, ему жить легче. А сам даже не замечает, что у него хвост оторвали.

— А почему именно на «Коломенской»?

— Это самая энергетически чистая станция. Я тут себя лучше чувствую. А хвосты собираю по всему метро и везу сюда — отрывать.

Я еще раз окинула взглядом поле боя. Оборванные хвосты безжизненными лианами валялись вокруг колонн. Но это только временно. Потом они опять засобираются, поднимутся вверх вместе с пылью и снова к кому-нибудь прицепятся. Поэтому работы у ныне безработного Михалыча невпроворот. Он каждый день делает людям жизнь легче.

Фото М. Штейнбока, Н. Медведевой