Кажется мне, для журналистов определенного толка нужен какой-нибудь свой, особый союз журналистов. Нечто вроде детского сада или резервации. Потому что у нас разные профессии, и иметь что-либо общее с избалованными детьми, которые радуются всякому горю своей страны и боятся только окрика, я не хочу
При развитом социализме был анекдот:
«На мавзолее тени Наполеона и его маршалов наблюдают военный парад.
- С такими ракетами, сир, мы не проиграли бы Ватерлоо! — замечает Ней.
- С такой бронетехникой, сир, англичане бежали бы! — вторит Мюрат.
- Кончайте, ребята! — горько замечает Наполеон. — С такой прессой, как у них, вся страна была бы уверена, что мы победили...»
Продолжая эту байку, заметим, что с такой прессой, как «Московский комсомолец», Россия «проиграла» бы любую войну. И не надо, не надо мне говорить, что вину бездарных генералов и больной власти опять переваливают на невинную прессу. Все есть — и генералы хуже некуда, и власть, по сравнению с которой «семибоярщина» выглядит синклитом мудрецов и народных героев. Но есть в России пресса, которая с такой чистой ребяческой радостью приветствует всякую трагедию страны, словно сотрудники этой прессы проживают в прекрасном и безопасном далеке. Но, увы, мы все в одной лодке. И потому сравнить это истинно детское ликование (которого не спрячут никакие скорбно поджатые губы) можно только с восторгом маленького виановского героя, поджегшего занавески в своей квартире: «Здорово горит! И пожарные приедут!»
Когда в стране молодеет власть, это не худший вариант. Худший — когда молодеет пресса. Меня долго волновал вопрос, что за люди работают в «МК», как умудряются они так приплясывать на любом трупе. Моему воображению рисовался прошедший все и вся снайпер или как минимум байкер, все повидавший циник, способный с аппетитом позавтракать на свежем трупе. Каков был мой ужас, когда судьба в зарубежной поездке свела меня с одной из сотрудниц крутого издания! Девочке было семнадцать лет, и когда нам выпало счастье ехать на одну из местных гор по безопаснейшей канатной дороге, она так пищала «Мама!», что писк этот поныне стоит у меня в ушах. Особенно, когда я читаю ее очередной опус с названием вроде «Пенсионер закусил головой собственного внука».
Вот в чем дело, понимаете? Они дети. Дети, которые с наслаждением поют садистские частушки вроде «Пара влюбленных лежала во ржи, кто-то в буханке бюстгальтер нашел». Дети, которые во время наводнения или урагана громче всех ликуют, потому что в школу не надо.
Я люблю детей, но отчетливо вижу их недостатки. Они не боятся смерти, потому что не знают жизни. Они любят собираться стайками и назначать вожака. Любой взрослый зек скажет вам, что нет издевательств страшнее и порядков жесточе, чем в камерах малолеток. Дети обожают находить изгоев и травить их всем стадом, потому что другие принципы объединения им еще неведомы. Дети боятся палки и уважают силу, а с сознательной самодисциплиной у них плохо. И нет у них нравственных тормозов, которые подсказывают, что смеяться над мертвыми неприлично, а писать заметку о трагедии с названием «Балконы опадают в полночь» — примерно то же, что плюнуть в могилу.
А еще дети очень любят сплетни. Кто с кем ходит, кто что про кого сказал. И им никто не объяснил, что сплетничать дурно. Дети не читают серьезных книжек и не смотрят умных фильмов, а любят только фильмы, в которых он его хрясь, а тот его бдыщ. А больше всего дети любят силу. Сильному они простят что угодно — хоть жадность, хоть ябедничество. Зато слабому не простят ничего, будь он трижды идеальным товарищем и образцом щедрости. Любые его действия трактуются с априорной неприязнью: делится конфетами — слабак, это он нас покупает! Не застучал обидчика — хиляк, это он трусит! Помогает родителям — маменькин сынок, не помогает родителям — белоручка, а если он еще и рыжий, толстый или очкастый — такому ребенку положительно лучше не родиться на свет!
Но в том-то вся и беда, что мы, по счастливому выражению критика Вл. Новикова, где-то с 1991 года живем в безнадежно детском мире. Потакаем худшему в себе и читателе, радуемся катастрофам, искусством интересуемся лишь в связи с тем, кто кого и за сколько, а уважаем лишь тех, кто способен с отеческой лаской оттрепать за уши вплоть до полного их отрыва.
Именно «МК» стал первым публиковать прослушку, чем горячо гордится. Я понимаю Александра Минкина, которого все-таки не ради прослушки читали и в действиях которого прослеживается своего рода метафизический вызов: Господи, ты столько раз обманул мои надежды, ты растоптал все мои иллюзии, — так вот же, смотри, что я с собой делаю назло тебе! Мы все помним раннего Минкина, который, кажется, всерьез полагал, что у России появился исторический шанс. Когда шанс переместился в те же сферы, что и Межрегиональная группа, и русская демократия, и перестроечная пресса с ее миллионными тиражами — Минкин стал публично топтать и терзать прежде всего самого себя, а уж потом всех остальных. Мне не нравилось, как он травил Станкевича. Но изворотливость Станкевича мне нравилась еще меньше, да и Минкин, со всеми его безумствами, куда ярче и талантливее упомянутого поклонника оперы. Но когда у Минкина появились последователи, среди которых первый Александр Хинштейн, — меня затошнило. От обилия слива — и, главное, от комментария к нему.
Ведь это ж надо, чтобы человек публиковал информацию, добытую заведомо нечестным путем, часто составляющую тайну следствия, — и при этом еще восклицал: «О лгуны! О времена и нравы! О циники, о убийцы, о изменники Родины!» — и все это в адрес персонажей, чья вина не доказана, а компромат явно передан конкретными службами с конкретной целью. Я еще могу понять журналиста, публикующего незаконно добытые переговоры, в которых речь идет непосредственно об угрозе теракта. Но журналист, который публикует абсолютно невнятную беседу (иногда одного из собеседников вследствие скрэмблера вообще не слышно) и комментирует ее с тенденциозностью сталинского следователя — особенно если этот журналист пользуется документами прикрытия от прокурорской сауны, — вообще не имеет права произносить слова «порядочность». По крайней мере применительно к себе.
Именно «МК» начал создавать свои бессмертные заголовки типа: «Жаркое из человечины», «Маньяк из Подольска любил детей до смерти», «Выпускница кулинарного техникума сварила рагу из родной матери», «Сторожевые собаки съели пятилетнюю девочку», «Солдаты изнасиловали даму двухметровой палкой». «МК», видимо, считает, что должен напугать всех до смерти, потому и сообщает ежедневно с восторгом: «Земля в Москве заражена радиацией на пять метров в глубину», «По Москве бродит маньяк-интеллигент», «Отравленную селедку посолили нитратом натрия», «Квартплату в Москве стали брать детьми», «Заминировать Москву легче легкого», «Будет новая кровь»...
Чувствуете детскую радость, подхихикивающую, подмигивающую интонацию? Ровно в той же тональности «чем хуже, тем лучше» выдержаны все тексты — интонацию эту, одновременно надрывную, как блатная истерика, и глумливую, как подростковый анекдот, насадил в «МК» первый ведущий субботней колонки происшествий Владимир Кравченко. С тех пор мало что изменилось. И касается это не только колонки происшествий — нет в России события (кроме, разумеется, праздников «МК» и мероприятий городских властей, тут уж без смущения: «На празднике «МК» умирали только от счастья», «Жить с «МК», пить с «МК», родить от «МК»), которое не освещалось бы с тем же ребяческим злорадством: «Все равно ничего не выйдет». Ни у кого, никогда. Войну в Чечне не остановят, зарплату не выплатят, премьера не утвердят, а если утвердят, он такого наворотит...
И вдруг. Будто кусок из другой газеты: интервью с Еленой Батуриной (все помнят, чья она жена?). И оно называется «Чувство любви в нас свежо, как и прежде». Словно и не «МК» читаешь, газету «Семья»: «Лошадьми увлекаетесь уже давно? Как вы думаете, кем станут ваши дочери, имея в качестве примера для подражания таких активных родителей? У Юрия Михайловича есть оппоненты и даже враги. Вы разделяете его отношение к некоторым политикам? Вас не пугает, что может случиться покушение? Наверное, у вас совсем нет времени на «простые женские радости» — стирку, уборку, стояние у плиты? Какое у мэра любимое блюдо? У вас на даче, кроме лошадей, есть какие-нибудь животные? Кто занимается имиджем Юрия Михайловича, подбирает ему костюмы и галстуки, следит, чтобы он, не дай Бог, не надел коричневые ботинки к голубому пиджаку, как это любил делать Горбачев?» Не уследила Раиса Горбачева, что поделать. Интервью напечатано на следующий день после ее смерти, в том же номере, где на первой странице некролог.
«Московский комсомолец» самозабвенно уважает Юрия Михайловича Лужкова, потому и пишет о нем с придыханием: «Два месяца пресса не сводит глаз с Юрия Лужкова», беспокоится о его благополучии: «Кто подрубил Лужкову крылья?», «Что у Лужкова делают перебежчики?». Перебежчики, естественно, из самого жуткого места: из Кремля. Про семью и команду президента «МК» пишет в таких тонах, что я, сам терпеть не могущий всякой семейственности, готов прижать оплеванных к груди и омочить слезами их бедные головушки: «В Кремле готовы поддержать кого угодно, лишь бы не мэра Москвы», «Подземные ходы президента».
И вдруг начинаешь догадываться: где-то года с 1998-го, с самого его начала, веселые мальчики и девочки получили и принялись выполнять серьезный конкретный заказ. На наших глазах сознательно выстраивается оппозиция: власть российская — власть московская. У российской никогда ничего не выйдет (детский восторг: «Ельцин чуть не сорвал битву за урожай!», «В нашей стране все делается через задницу. Кроме клизмы», «Погубит ли предвыборная лихорадка Россию», «Позор продолжается», «Голодуха в России», «Москва запаслась гробами на три года»). У московской выйдет все (солидное взрослое поддакивание: «Фашисты не запугают Лужкова», «Лужков: «Я — толстокожий»), если, конечно, не помешают: «Лужкову запретили высоко летать». Березовский идет в Думу за неприкосновенностью, потому что боится, а Батурина — потому что ее живо волнуют проблемы калмыков. И так далее. И до тех пор, пока в России не поменяется власть, «МК» — что хотите даю на отсечение — будет продолжать свою политику охаивания любых кремлевских инициатив, будь они трижды уместны, и противопоставления им инициатив московских, будь они стопроцентно самодурскими.
Любимое развлечение всех детей — травля. Происходит она, как правило, при четком сознании своей безнаказанности — Пастернак называл это «буйством с мандатом на буйство». Дети с каким-то сладострастием делают пакости — это их взрослит в собственных глазах. Им свойственна, кроме того, непоколебимая уверенность, что у всего и всегда бывает виновник. Главное — указать негодяя.
Всем памятна кампания по дискредитации Павла Грачева: типаж этот сам по себе не может вызывать сочувствия ни в ком и ни в каком разе, но вся вина его, если раскопать гору вылитого на него комсомольцами дерьма, заключалась лишь в том, что он купил себе на казенные деньги «Мерседес». Ужас-то какой! Министр обороны решил ездить на «Мерседесе». Во всем мире министры ездят на велосипедах, а этот!.. Кончилось все тем, что Грачев спасся бегством, бросив на ходу свой «Мерседес», который тут же — вот ирония судьбы! — купил себе «Московский комсомолец» для своего главного редактора. Слава богу, наконец-то машина попала в надежные руки. О чем «МК» с удовлетворением всем и сообщил. А помните, с каким восторгом писал «МК» о том, как на похоронах Холодова толпа освистала Костикова — пресс-секретаря президента? Не будем напоминать детям о том, что похороны — не место для свиста. Костиков-то уж точно не был виноват в гибели корреспондента, а вина Грачева и до сих пор не доказана... Павел Гусев, после откровенной клеветы, даже руку пожал ненавистному министру, извиняясь и имея при этом вид столь жалкий, что часть команды «МК» немедленно покинула родное издание. Правда, ненадолго. Люди, привыкшие к подобным нравам, больше нигде, как правило, не приживаются.
Впрочем, чего требовать от Хинштейна, если даже Юлия Калинина — один из немногих, если не единственный журналист «МК», которого уважают и с мнением которого считаются в остальной прессе, — пишет злорадно, что после каждого публичного выступления Ельцина заворачивают в плед, успокаивают уколом и вновь на сутки отключают от действительности...
Да, он болен. Мы все это знаем. Это его трагедия. Но не потому ли он болен, что больна страна — и это страшно давит на человека, отвечающего в ней за все? Кого интересует, поднимите мои статьи 1991-го и 1993 года — вы не найдете в них практически ни одного доброго слова о Ельцине. «МК» тогда был основным оплотом Ельцина — как, впрочем, и на выборах 1996 года. Но сегодняшний Ельцин — старый и больной человек, пинать которого безнравственно, но так легко и безнаказанно. Где ж ребенку удержаться от такой забавы («Ельцин перейдет на компот», «Пропишут ли лекари Ельцину спирт?», «Ельцин не попал в Вену. Дрожали руки», «Ельцин не дошел до гроба, но был к нему близок», «Ельцин становится трансвеститом» и наконец: «Рядом с домом Ельцина был бордель для иностранцев»)? Тем более что дети абсолютно уверены в своем бессмертии. Они никогда не состарятся и никогда не умрут, да и корью не все из них болели...
«МК» довольно болезненно реагирует на критику — как, впрочем, любые издания лужковской группы. Достаточно вспомнить, в каких выражениях это издание полемизировало с «Независимой газетой». Не стану цитировать, хотя помню, — какой смысл лишний раз будоражить самолюбие Третьякова и тиражировать мерзости... Помню также, как поплатился за критику в адрес «Комсомольца» Михаил Леонтьев — о нем немедленно написали, что этот небритый хулиган не выходит в эфир без стакана коньяку. Поэтому у меня мало иллюзий насчет предполагаемой реакции «МК» на эту статью. Ну, напишут для начала, что мы затхлое малотиражное издание, завидующее большому и свежему. Они про всех так пишут. У них тираж большой. Игра на детских и низменных подспудных стремлениях массы — прибыльное дело. Дальше напишут, что тявкать на «МК» нас заставил Березовский, привстал на постели и сказал слабым голосом: «Фас!» Потом возьмутся лично за меня. Во-первых, я толстый. Во-вторых, наверняка продался Березовскому. В-третьих, наймит семьи. В-четвертых... тут теряюсь. Это благородство более-менее предсказуемо, а у свинства пределов нет. Можно написать, что я сошел с ума или страдаю хроническим гепатитом. Можно — что импотент, онанист, гомосексуалист, а лучше бы все это вместе. Что ноги у меня потеют. Что в детстве меня били, поэтому я и не люблю детей, вон и своих двоих давно растлил.
В общем: «МК» умоет всех!» — один из мировоззренческих, как я понимаю, постулатов «МК».
«Какого ж тогда черта один журналист ругает других?» — спросите вы. Отвечаю. Надежды на исправление нравов определенного рода прессы у меня действительно мало. Но в наше время о журналистах чаще всего судят именно по «МК». И, узнавая нас в метро или в очереди, все чаще злобно шипят: у-у-у, журналюги... ваши бы разговоры опубликовать, то-то вы бы запели...
И потому, кажется мне, для журналистов определенного толка нужен какой-нибудь свой, особый союз журналистов. Нечто вроде детского сада или резервации. Потому что у нас разные профессии, и иметь что-либо общее с избалованными детьми, которые радуются всякому горю своей страны и боятся только окрика сильного дяди, а слушаются лишь того, кто дает им конфет, я не хочу.
Вор должен сидеть в тюрьме, ребенок — на горшке. А содержимое этого горшка называется не журналистикой, а совсем иначе.
Дмитрий БЫКОВВ оформлении использованы заголовки «МК»