Наступила великая стагнация. Продавцы не хотят продавать по дешевке, потому что потом на эти деньги не купят нужную им площадь. А покупатели, ясное дело, не могут достать эти недостающие и недоставаемые деньги
ЗДРАВСТВУЙ, ЗДРАВСТВУЙ, Я ВЕРНУЛСЯ!
Сразу после Нового года, ссылаясь на противоречия в положениях об оформлении старых и новых документов о собственности на жилье, приватизацию последнего в Москве остановили. Правда, в середине февраля прием документов у бедных граждан возобновили. Но ни одного нового свидетельства о приватизации метров пока не выдали. У уже состоявшихся квартирных собственников ум стал плавно заходить за разум: не аннулируют ли задним числом наши права собственности? Те, кто еще вчера приватизировать жилье не торопился, покусывают локти: а вдруг никогда больше?
На фоне этого безудержного веселья пришла еще одна хорошая новость. Новое положение о московских очередниках, которые получат жилье бесплатно, но будут законодательно поражены в праве его приватизировать. Живи, пока живой — и радуйся. Но продать, совершить нотариальную мену, подарить, завещать — не в этой жизни!
Умным людям любой законодательный запрет ничего плохого не сулит. Как показывает история, доходность полулегальных сделок с недвижимостью гораздо выше, чем доходность легальных. Бюджет недополучит налоги с «белого» квартирного бизнеса? Да кого он интересует, этот бюджет? Разве что западных кредиторов...
Почитатели законов (это те, кто все законы почитали) поняли, что пришла пора вернуться к испытанным методам продвижения по рынку недвижимости в этой стране.
ПРИВЫЧКА ЖЕНИТЬСЯ
Когда в конце восьмидесятых нерушимый стал вдруг распадаться быстрее, чем все ожидали, — пуганые советские граждане заторопились выехать на землю. Чаще всего обетованную. Приватизации и легальной купли-продажи жилья еще не было. За высказанную вслух мечту о рынке жилья еще давали срок. Вслух никто и не мечтал. Но оставлять проклинаемой и покидаемой стране нажитые непосильным трудом метры? Просто так? Не получив за них хоть что-то?!
Метры стали оставлять законным мужьям и женам. В страшных муках скопив штуку баксов, я решила стать одной из этих жен. Сделать это легче всего было у главного московского бюро обмена жилплощади. На легендарном Банном переулке. Успех зависел от количества часов простоя у ворот. Там из уст в уста передавалась информация о марьяжных предложениях. Иногда она курсировала от знакомых к знакомым. Метры на таком рынке стоили фантастически дешево. На первой сделке за тысячу долларов мне достались четырнадцать метров в многонаселенной коммуналке на Малой Бронной. Сейчас в это невозможно поверить: семьдесят два доллара за метр в московском центре!
Полученные деньги мой первый благоверный потратил на билет в Израиль и несколько цветных телевизоров «Рубин». По его глубокому убеждению, это был лучший стартовый капитал для тамошнего бизнеса. Я так никогда, наверное, и не узнаю, действительно ли в Израиле «Рубины» в таком дефиците?
Квартирный бизнес казался тогда рисковым и страшно криминальным. Продавцы боялись кидал, которые пропишутся и не заплатят. Покупатели боялись всего. Платой за страх была разница между ценой покупки жилья у первого супруга и ценой продажи его жаждущему и страждущему следующему. Она могла достигать 300 — 500%. Если бы даже всеобщая и бесплатная приватизация жилья по Гавриле Попову не состоялась вовсе — русский рынок недвижимости все равно бы взошел на привычке жениться.
Бесценная информация о нормах поведения в брачный период аккумулировалась там же, в Банном. Выуживать ее надо было у титанов тогдашнего рынка законных обменов — навсегда испуганных маклеров. Как-то раз экстравагантный вид моего консультанта по квартирным вопросам превзошел границы допустимого настолько, что на нас начали оборачиваться. Я не выдержала:
— Леонид Моисеевич, у вас же есть деньги. Почему бы вам не купить себе костюм?
Леонид Моисеевич не обиделся. С достоинством подтянув тренировочные штаны с вытянутыми коленками, он сказал фразу, которая, без сомнения, войдет в анналы:
— Оленька, вы еще молоды и не понимаете. Скромность не украшает. Она оберегает.
СКРОМНОЕ ОБАЯНИЕ МЕНЯ
Сунув коготок в огромную коммуналку на Малой Бронной, я призадумалась: а не расселить ли ее к едрене фене?
Приватизация жилья уже стартовала в Москве в девяностом по схеме Попова. Очень быстро была остановлена до девяносто третьего — до введения в силу федерального закона (довольно мало отличавшегося от Гаврилиной схемы). Но через цепочку обменов расселение в принципе можно было сделать.
Неумолимый покупатель не был намерен получать квартиру по частям. Успех операции зависел от согласия и только от согласия всех и каждого поехать в однокомнатку в спальном районе. Увы, согласия не было. Население коммуналки оказалось слишком привычным к нечеловеческим условиям совместного проживания и посему не видело смысла куда-то двигаться.
Вдобавок большинство обитателей чудовищно запущенной квартиры поговаривали о некоей мифической очереди. Каковую им завещали предки, попавшие на жилищный учет сразу после Великой Октябрьской революции. Идеологические беседы и экономические выкладки, доказывающие бесперспективность ожидания государственного жилья, успеха не принесли. Две пожилые пары выказывали твердое намерение выехать из своих зачумленных углов только вперед ногами.
— Через год ваша квартира уже не будет представлять никакой ценности для расселения! — увещевала я непреклонных.
— Да нам и не нужно. Всю жизнь здесь жили и не померли, — отмахивались старички, — зато в центре.
— Зачем вам этот центр? — искренне изумлялась я. — На работу вы не ходите, по Тверской вечерами не фланируете. Зачем?!
— А булочная напротив! И вообще, мы привыкли! — вступали в содержательный диалог очередные соседи.
Мировоззренческую стойкость поколение Октября демонстрировало не меньшую, чем партизаны на допросе. Правда, ровно до того момента, как на свои законно приобретенные четырнадцать метров я поселила веселую компанию сторонников коллективной собственности. Сами себя ребята называли проще. Цветы жизни. Кухня сразу пропиталась их цветочными ароматами. А в коммунальном сознании жильцов произошли некоторые изменения. Проснулись забытые чувство хозяина и интерес собственника: а вдруг за эти зачуханные метры в центре и вправду можно получить отдельный сортир в Бирюлево-Загорье или Коровино-Фуникове?!
Вскоре разъезд ко всеобщей радости сладился. И уже в начале девяносто третьего я получила от продажи образовавшейся в его результате моей отдельной однокомнатной квартиры девятнадцать тысяч у.е. чистой прибыли.
Нет, на поток я дело ставить не стала. Грянула всеобщая, уже по федеральному закону, приватизация. За ней слишком уж отчетливо маячил конец высокой доходности. Я немножечко поснимала сливки на коммуналках — пока окончательно не был отработан механизм разделения долей совместных собственников — и поняла, что для меня это скорее хобби и развлекуха. Которая скоро канет в Лету. Рынок становился просчитанным и скучным. Он насытился еще до того, как вступили в силу все законные акты его регулирования. Стабильность цен воцарилась жутчайшая, почти западная. Доходность бизнеса в таких нечеловеческих условиях при самом хорошем раскладе не превышает пяти процентов — а это, извините, не по мне. Последний экономический кризис опять мог стать апофеозом рискового бизнеса. Но не стал. Цены вяло шевельнулись, скорее провоцируя ситуацию, чем реально определяя свои возможности, и замерли.
На этот раз рынок не оживили даже предвыборные обещания Юрия Лужкова довести стоимость квадратного метра до позорной отметки в сто долларов. Предновогодний ажиотаж — успеть купить хоть метр до того, как Починок получит право спросить, откуда деньги, — оказался предсмертной конвульсией. Строители ужаснулись, риэлторы переквалифицировались в управдомы, покупатели проголосовали и...
И наступила великая стагнация. Сделок совершается крайне мало. Только при полной невыносимости друг для друга разъезжаются обитатели коммуналок и разведенные супруги. Продавцы не хотят продавать по дешевке, потому что потом на эти деньги не купят нужную им площадь. А покупатели, ясное дело, не могут достать эти недостающие и недоставаемые деньги. В итоге все сидят на своих квадратных метрах, как в окопах.
Но внезапно и вдруг некоторые вещи в преддверии нынешней весны стали с нездешней силой навевать воспоминания о моем первом брачном периоде.
БРАКОДЕЛИЕ
Не столь давно московские (да вроде и некоторые другие) очередники стали получать жилье по субсидиям. Любопытный механизм, доложу я вам.
Вот ты лет десять-двадцать-тридцать караулишь свое конституционное право на жилье. Вот тебя вызывают в инстанцию и предлагают выбрать. Или еще лет десять-двадцать-тридцать ждать — или заплатить тридцать процентов рыночной стоимости квартиры — и с новосельицем! Город (так уж и быть) заплатит семьдесят. Ты только найди остальное. Легко сказать... Мало того, что подлинную рыночную цену этой квартиры тебе не дано выведать никогда, а соответственно ты и не узнаешь, тридцать процентов ты добавил или таки все сто. Но главное — у среднестатистического москвича этих тридцати процентов физически нет. Что-то покоится под обломками пирамид, а что-то просто не заработано и не накоплено. Признаем откровенно: ленив этот самый москвич по натуре. Привык к халяве. Все больше к государственным программам соцобеспечения присосаться норовит. Откуда у него деньги, скажите на милость?
А вот гости столицы — они другое дело. Времени в очереди стоять у них нет, а деньги есть. Нужно их для счастья немного. Изморенные многолетней очередью москвичи цены на фиктивные браки установили невысокие. Не выше полутора тысяч американских долларов. Ну, а далее прыткий иногородний (кстати, иногда и московский) супруг выкупает у города твою платно-бесплатную площадь. Как вы ее будете делить — дело интимное, супружеское. Незапретное. Неподсудное.
Карлсон вернулся! Государство делает все, чтобы рынок фиктивных браков в этой стране не накрылся НИ-КОГ-ДА!
Однажды дом девятнадцать по Тверскому бульвару отписали «Мост-банку» под расселение. Бог знает какую форму собственности для банка установили, теперь уже не докопаешься. Однако жильцам запретили приватизировать квартиры на основании того, что дом, дескать, является архитектурной ценностью и подлежит капитальному ремонту.
Видела я тот дом: капитальному ремонту действительно подлежит. А что касается архитектурной ценности — м-м-да. Может быть, у мэра просто эстетические вкусы такие исключительные.
Квартиры в том доме поначалу расселялись. Из расчета «метр на окраине за метр в центре». Хотя это было явно антирыночное соотношение — большинство жильцов привередничать не стали, разъехались. Капремонт, правда, затянулся в буквальном смысле до скончания века. По ходу дела государство перестало расселять этот дом «метр за метр», а приватизировать и продать эти метры по-прежнему было нельзя. Зато за дверьми успевших расселиться коммуналок загадочным образом зародилась новая жизнь. На зависть оставшимся аборигенам полная посудомоечных машин, евроремонтов и развеселых плясок по ночам.
И вот уже покатилось, покатилось от соседа к соседу неприличное, но емкое определение «бордель». Не иначе как от зависти. Иные от зависти заглючили: стали блажить, что собственными глазами видели в евроотремонтированных квартирах людей, очень похожих на средней руки чиновников мэрии и работников банка.
И что же? Прописка в этом доме до сих пор запрещена. Приватизация метров тоже. Но за семь лет расселения Твербуля не позволить жильцам наладить семейные отношения?! Да это уже крепостное право какое-то!!! Ни один наш гуманный суд такого издевательства над жильцом даже этого дома не допустит!
Дорогие мои жильцы дома номер девятнадцать! Дорогие очередники, лишенные права на приватизацию, но обязанные выкупить треть бесплатной квартиры! Все мои сограждане, которых могут лишить права приватизировать, продавать, менять, дарить и завещать свои метры!
Напрягите память. Вспомните, как выкручивались ваши отцы и деды. И позвоните мне в «Огонек». А то давненько я что-то замуж не выходила..
Ольга БУХАРКОВА