— Следующий, — раздался строгий, но вместе с тем приветливый голос
БУДУЩЕЕ В ПРОШЛОМ
Очередь к налоговому инспектору одного из территориальных подразделений города М., стоящего на реке опять же М., была относительно маленькая и состояла из парня с пшеничными усами, испуганной женщины с как бы заплаканными глазами, горделивого кавказца с московской регистрацией, а также лица библейской национальности, терпеливо улыбающегося.
Заняв подобающее место на длинной жесткой скамье, я только чуточку прикрыл глаза, как в любимой песне шестидесятников «Бригантина», и мне сразу же вспомнилось все.
А именно — молодость босоногая лет двадцать тому назад. И как я тогда неизвестно зачем изучал английский язык на каких-то квартирных курсах в окружении сплошных ОТЪЕЗЖАНТОВ, отчего среди некоторых моих знакомых прошел слух, будто я и сам НАМЫЛИЛСЯ ЗА БУГОР, но это совершенно не соответствовало истине, которая для меня всегда заключалась в том, что, в какую тебя страну Господь поместил, там и живи, покуда не помер.
Тоталитаризм ведь кругом цвел, граждане, как майский тополь, мешающий астматикам дышать. А мне вдобавок никак не давалась сложная глагольная форма FUTURE IN THE PAST, которую я, если быть честным до конца, до сих пор использую чисто механически, ну никак не понимая, какое это может быть БУДУЩЕЕ В ПРОШЛОМ или даже совсем наоборот.
Мы много говорили об этом с моим американским другом (назовем его для конспирации Джоном). Джон служил в городе М. иностранным корреспондентом, пока его не выставили за перманентную клевету, суть которой была в его заведомо ложных измышлениях, будто бы в СССР постоянно нарушаются так называемые права человека, отчего отдельные граждане этой великой страны сидят по тюрьмам, лагерям, а также психушкам. Но прежде чем его выставили, Джон успел рассказать мне одну странную вещь, совершенно мною в те времена не понятую и не оцененную.
Этот разговор, как сейчас помню, произошел около памятника В.И. Ленину, который до сих пор украшает Октябрьскую площадь города М. Мы вышли с упомянутых курсов, куда я привел Джона, с одной стороны, для выполнения его журналистского СТРАНОВЕДЧЕСКОГО (изучения страны) долга, а с другой — чтоб покрасоваться перед отъезжантами, что я тоже не лыком шит.
— Эта учительница, как ты думаешь, кому она платит налоги? — задумчиво спросил Джон.
— Чего? — вытаращился я. — Какие налоги?
— За ее частную преподавательскую практику...
— Ты, видать, совсем, Джон, с ума сошел! — помнится, выразился я несколько резче. — Как она будет платить налоги, когда она нигде не числится?!
— Что такое «не числится»?
— То есть она... как бы это тебе объяснить... Ну, она, по-вашему, free-lancer. Нет, неправильно... Она не «свободный художник», а вообще... нигде не числится... Короче, власти не знают о том, что она преподает.
— А почему они этого не знают?
— Да потому, что откуда бы им все-то уж совсем знать? Что, у них своих забот мало, чтоб еще какую-то там училку тараканить?
— «Тараканить» — это я понимаю, — сказал Джон. — Но почему она не платит налоги, этого я понять не могу.
— Да ты смотри... Ну вот, ты что? — засуетился я. — Ты же сам это... пишешь, что тоталитаризм цветет у нас кругом, как майский тополь, spring poplar, как говорится...
— Налоги нужно платить все равно, — с твердостью упомянутого В.И. Ленина, до сих пор стоящего на упомянутой площади, заявил мой друг.
— Это у вас, может, и нужно, потому что у вас негров линчуют, а у нас это совершенно ни к чему, потому что все наши негры целые! — рассердился я.
— А вот этого я уже не понимаю, — приостановился он. — Ты, что же, хочешь сказать, что у вас экономическая свобода?
— Да у нас вообще свобода, а у вас, я вижу, тоталитаризм, раз даже такой, как ты, на налогах заторчал, — продолжал сердиться я.
— Ты знаешь, а может быть, ты и прав, как ни странно... — лицо Джона попало в тиски неведомой ни ему, ни тем более мне мысли. — Мы действительно ЗАТОРЧАЛИ, и наша налоговая система ужасна. Никого на свете я не боюсь так, как своего налогового инспектора. Только это я и имел в виду, когда говорил, что налоги нужно платить. Для собственной безопасности нужно платить. А у вас жизнь и так тяжелая.
— Что американцу карачун, то русскому здорово, — помнится, пошутил я, после чего старина Джон вынул карандашик и аккуратно записал смысл моей остроты в блокнот.
Мы захохотали.
Потом его выставили.
А я остался...
— Следующий, — раздался строгий и вместе с тем приветливый голос.
Я открыл глаза и шагнул прямо из прошлого в широко распахнутую дверь.
Евгений ПОПОВ
В материале использованы фотографии: Г. Брускин. Инсталляция «Рождение героя». Фигура М. 1990.