«ХИНДИ — РУСИ БХАЙ, БХАЙ!»

«ХИНДИ — РУСИ БХАЙ, БХАЙ!»

Я была в отчаянии. До отпуска оставалась неделя, лето заканчивалось, ребенок парился в душной Москве, а я не знала, куда ехать. То есть ехать-то можно было куда угодно, но на те деньги, которые я наскребла к этому времени, нельзя было вывезти ребенка даже в дешевую Болгарию. Тимке тогда было девять, ему полагались какие-то бешеные скидки при наличии «второго взрослого», но как раз его-то и не наблюдалось практически все эти девять лет. Поэтому приходилось считать этим «вторым» как раз его. Нет, вру. Второй взрослый — мой старшенький, которому уже стукнуло двадцать один, наличествовал и как раз в момент моих отчаянных метаний в поисках денег, вариантов и горящих дешевых путевок меланхолично собирался в очередную поездку в Индию, которой он был болен уже давно и уже давно чувствовал там себя гораздо более дома, нежели дома. И вот он-то и произнес сакраментальную фразу: «Что ты мечешься? Поедем со мной в Индию, на Индию тебе денег как раз хватит». То, что я никогда не мечтала поехать именно в эту страну, еще мягко сказано. То, что я потащусь неизвестно куда, неизвестно как без русскоговорящего гида, забронированной гостиницы и аккуратных экскурсий, — не могло мне присниться даже в страшном сне. Но... я согласилась, абсолютно уверенная, что так не бывает, что нельзя купить билеты, что никто меня вот так, с бухты-барахты, ни в какую Индию не выпустит.

Через два дня сын принес билеты и паспорта с заветной визой.

Шесть часов полета до Дели не помню совершенно, потому что находилась словно в анабиозе от страха. Желая меня подбодрить, старший сын сказал: «Ты, главное, не зацикливайся ни на чем. Индию надо принять всей душой и не вступать с ней в конфликт. Если ты будешь против чего-то бунтовать, даже мысленно, тебя это будет преследовать всю поездку». Поскольку я предполагала, что бунтовать, хотя бы мысленно, мне все-таки придется, я затряслась еще больше. Еще один член нашей «экспедиции» — приятель сына Костя с бритой головой, тоже уже давно «ушибленный» Индией, мягко произнес: «Не волнуйтесь, Вера Викторовна, все будет хорошо». И мы приземлились.

Влажный, густой, какой-то даже тягучий воздух заставил меня задохнуться. Несколько секунд я словно заново училась дышать. Запахи были совершенно чужие и словно осязаемые — пахло какими-то неведомыми цветами, благовониями, специями. Краски ошеломляли. Все слишком яркое, даже небо, какое-то сине-красно-фиолетово-розовое великолепие резало глаз. Толпа индусов в самых немыслимых одеяниях стояла возле выхода и с детским восхищением смотрела на нас. «Чего они?» — с ужасом спросила я. «Да успокойся ты, им просто интересно», — ответил сын и пошел договариваться с таксистом. Когда я увидела, на чем мы поедем, ужас захлестнул меня с головой. Немыслимой желто-красной расцветки нечто с трудом можно было назвать средством передвижения. Оно было явно старше меня. Но деваться было некуда — стада этих невиданных животных паслись возле современного аэропорта незатейливо и грациозно. Выбирать было не из чего. Однако «антилопа-гну» оказалась весьма прыткой, была оснащена неким кондиционером и внутри отличалась от своих московских собратьев лишь разноцветной фигуркой какого-то божества в веночке из живых цветов, кокетливо стоящей возле водителя. С трудом переваривая обилие впечатлений и почти оглохнув от какофонии звуков (каждое транспортное средство издавало какой-то условный сигнал, и это дисциплинировало транспортные потоки лучше всяких регулировщиков), я очнулась в холле какой-то гостиницы размером с пятикопеечную монету. Номер был еще меньше, но с туалетом и душем (единственное непременное условие, которое я поставила), на потолке мерно крутился огромный вентилятор, месивший густой воздух, сочившийся из крохотных окошек, выходящих, как оказалось, в какой-то узенький проход между домами.

Оказывается, мы поселились на старинной торговой улице под названием Мейн-базар — пристанище торговцев всех мастей и полоумных иностранцев: старозаветных хиппи, новомодных яппи и «мохеровых» теток-«челночниц». Все это кипело, двигалось, кричало и пахло. Круглые сутки.

Когда жарким вечером, судорожно сжимая ручонку очумелого Тимки, я оказалась в этом водовороте, я думала, что не выйду оттуда живой. Только представьте себе: узенькая улочка с многочисленными ответвлениями, каждый квадратный сантиметр тротуаров которой занят какими-то кафешками, чанами с жарящейся, парящейся едой, лотками торговцев и спящими прямо на земле людьми, по ней в обе стороны идут толпы деловитых индусов, праздношатающихся туристов, коров с позолоченными рогами и разносчиков еды, барабанов и цветов (цветы — это отдельная история: никаких букетов, на огромных медных тарелках, поставленных на голову, разложены цветки, соцветия и лепестки немыслимых расцветок и одуряющего запаха), и едут автобусы, машины, моторикши и велорикши. Я скакала как очумелая, пытаясь вытащить ребенка то из-под коровы, то из-под автобуса, а невозмутимо шагающий рядом старший сын мне говорил: «Да успокойся ты! Иди нормально, они тебя объедут!» Когда я на вторые сутки пребывания в этой виртуальной реальности впервые закрыла рот и возвратила глаза с затылка на их исконное место, я поняла: действительно объедут. И обойдут. И проскользнут в миллиметре от тебя, мило улыбаясь и не дотронувшись и не толкнув.

«Тебя будут разводить, — предупреждал сын. — Ты белая — значит, богатая. И ты — толстая белая, значит, очень богатая». Я старалась не «разводиться», но все равно платила больше, чем договаривался с моторикшей сын, провожая нас с младшеньким на очередную прогулку. Я давала деньги нищим, хотя меня предупреждали, что это — профессиональные нищие, работа у них такая. Я купила в лавке за бешеные деньги какого-то бумажного петуха, который понравился Тимке и которого мы потом в отдельном пакетике таскали по всей Индии только потому, что я не могла противиться мягкой улыбке моторикши, остановившегося возле этой самой лавки после того, как он три часа терпеливо ждал, когда мы осмотрим Кутб-Минар — старинную мусульманскую святыню и самый столб из неизвестного металла, по поводу происхождения которого до сих пор спорят ученые. Существует поверье: тот, кто сможет обхватить этот столб руками, прижавшись к нему спиной, получит исполнение желаний. Уперлась только один раз, заглядевшись на кобр, как цветы торчащих из каких-то горшочков, позволила улыбчивому факиру надеть на шею удава. Терпеливо ждала, когда меня сфотографируют, содрогаясь от омерзения и страха, а потом, когда выяснилось, что за это удовольствие я должна заплатить 100 рупий, завопила, как торговка на базаре: «Не дам!» А ведь меня предупреждали — кричать нельзя: миролюбивые и кроткие индийцы очень пугаются. Сын меня выкупил у факира за какие-то смешные деньги.

Мы ползали по Дели целыми днями и ночами, обливаясь потом и литрами поглощая газированные напитки и ледяную лимонную воду. Меня удивляло все: звезды с ладонь, когда сидишь в маленьком ресторанчике на крыше «прохладной» ночью при 28 градусах; обезьяны на стенах Парламента; храм Лотоса, где все ходят босиком и молчат, глядя в бездонную вышину, и где четыре прудика выходят на четыре стороны света, а вода в них разного цвета; немыслимая красота храмов с огромными парками; газоны, по которым не только можно ходить, но и лежать, есть, спать, жить и по которым бегают многочисленные чип-и-дейлы; роскошные виллы и пятизвездочные гостиницы, рядом с которыми бродят священные и поэтому беспривязные коровы; узкие улочки старого города и роскошные проспекты, на обочинах которых по ночам спят прямо на земле какие-то люди; мужчины в юбках и с голыми торсами, обтирающиеся полотенцами и писающие, приподнимая эти юбчонки, прямо в центре города у какой-то выемки в стене; женщины в разноцветных сари, открывающих самые некрасивые места, сидящие боком, чинно сжав колени и не держась ни за что руками, на задних сиденьях мотоциклов, мчащихся по бурлящим улицам; кошки, похожие на египетских богинь, неподвижно, как статуи, сидящие в каждом кафе; детское простодушие аборигенов...

А потом мы решили поехать в Пондишери (Путтуччери) — местечко на самом юге Индии. Поездом. Я наивно купила четыре билета в купе с кондиционером и успокоилась. Купе по-индийски — это наш плацкартный вагон, в котором собственно «купе» отделяется от прохода и боковых полок занавеской не первой свежести. Выяснилось, что в этом километровом поезде нет ни ресторана, ни даже буфета. А мы хотели пить после безумной пробежки, как заблудившиеся в пустыне. Тонкой струйкой некипяченая вода бежала из крана в тамбуре, но я ее не выпила бы и тем более не дала бы ребенку под страхом смерти.

Мы прибыли в Мадрас уже готовыми ко всему, поверили на слово старшему сыну, что смотреть тут совершенно нечего, и отправились в Пондишери. Океан примирил меня не только с окружающим миром. Он примирил меня со всей прожитой жизнью. Он дышал, пыхтел и переливался всеми цветами радуги. Наш «гест-хаус» находился в пальмовой роще, и как только заканчивались пальмы, начинался огромный пустынный пляж. Я жалела, что не могу там жить всегда. Я завидовала седому, загоревшему до черноты швейцарцу, который, как мне рассказали, вот уже года три жил в бунгало прямо на пляже. По утрам он стоял на песке на голове, вечерами лежал в гамаке на терраске. Аборигены относились к нему как к гуру. Он бесстрашно заплывал куда-то к горизонту, а я плавала только вдоль берега, время от времени проверяя: достает моя нога до дна или нет — приливная волна запросто может утащить, и утонешь за милую душу прямо на глазах изумленной публики. Мы с младшеньким резвились возле берега, подпрыгивая на волнах, и то пару раз натерпелись страху. Я хотела там жить всегда. В нашем номере (с душем, туалетом и вентилятором) жили поющие ящерицы. Пели не хуже соловьев. Правда, днем в нашем цивилизованном жилище было душновато, и мы приходили в настоящее бунгало, покрытое пальмовыми листьями, в котором жил старший сын со старшим товарищем.

До Пондишери от наших пляжных хором было несколько километров. Там есть что посмотреть и что купить (в шмотках из чистого хлопка, купленных там, хожу вот уже третье лето). В окрестностях Пондишери находится и знаменитый Ауровиль — целый город в джунглях, построенный последователями знаменитого гуру Шри

Ауробиндо. Город занимает довольно большую площадь и совершенно автономен — свои ветряные и солнечные электростанции, джунгли, речка, поля, домики и интернациональное население. Там живут месяцами и годами, молясь и медитируя, зарабатывая на жизнь нехитрыми художественными промыслами (я привезла оттуда чудную обезьяну, сделанную каким-то интернациональным умельцем из целого кокоса). Но я практически ничего там не видела, кроме красивых пейзажей и многовекового священного дерева, поскольку решила поехать туда на велорикше. Надо сказать, что моторикша — вполне цивилизованный грузовой мотороллер с кабинкой, в которой помещаются четыре человека, а велорикша — велосипед с крытой коляской, как в старорежимных пролетках. Поскольку частично дорога, «ведущая к храму», поднималась в гору, бедный старик был вынужден не крутить педали, а тащить велосипед с прицепом на своих изможденных плечах, без конца утирая с тела пот большим белым полотенцем. Я испытывала все муки ада, чувствуя себя то ли Салтычихой, то ли злобной янки из фильмов про угнетенных негров. Удерживало меня от желания соскочить на землю и впрячься в оглобли велосипеда вместе с дедком только предупреждение старшего сына ни в коем случае этого не делать, иначе дедок потеряет работу. Я еле дожила до конца пути, отдала какие-то немереные деньги смотрящему на меня с ужасом старику (видимо, выражение моего лица ему не понравилось) и сказала, что никогда, ни за какие деньги больше этой пытки не вынесу.

Мы собирались продолжить наше путешествие через джунгли, но тут мой младшенький заболел тоской по родине. Его тошнило, рвало, он не хотел смотреть на океан и прыгать на волнах. Он хотел домой. Два дня мы пытались его лечить, а потом, перепугавшись, купили билет. Ребенок выздоровел, как только мы сели в самолет, летящий в Москву.

Мы вернулись на родину. С тех пор я побывала в Египте, Греции, Турции. Хорошо. Но мало экзотики. Я хочу в Индию. И ничего не говорю своему старшему сыну, который в очередной раз набивает рюкзак, собираясь в дорогу и бурча: «Холодно здесь у вас...»

Вера ЖЕЛТОВА