ВНУК ВОЖДЯ УИЧОЛИ

Сокровенный Сундаков

ВНУК ВОЖДЯ УИЧОЛИ

— Я давал в милиции подписку, что я паразит, что обязуюсь трудоустроиться, перестать бродяжничать. При этом я уже был академиком международной академии, у меня за спиной были два вуза, тридцать профессий

Вся дача профессионального путешественника Виталия Сундакова заполнена оккультными предметами из разных стран. Часть из них закрыта стеклянными колпаками и футлярами. Потому что их сила значительна, а воздействие — реально. Предметы эти нужно знать и чувствовать — некоторые не очень дружелюбно относятся друг к другу, и, если их поместить рядом, они начинают враждовать, падать, ломаться. А есть настолько опасные, что хозяин не решается внести их в дом. Виталий мечтает создать в России музей колыбельных цивилизаций, куда и поместит всю свою огромную коллекцию.

Первым делом в его доме отказался работать диктофон. Нам пришлось выйти в сад. В саду было хорошо, только очень часто пролетали самолеты. Сундаков живет близко к Шереметьево. Он поднимал голову каждый раз, когда пролетала железная птица. «Смотрю, «мальчик» летит или «девочка», — пояснил он мне. — По звуку отличаю».

— Да, ваше место жительства настраивает на путешествия...

— Меня настраивают книги. Я с детства очень много читал и представлял себя знаменитым путешественником — как спасаю прекрасных дам в прериях, продираюсь через ледяные торосы. Грезил наяву, проглатывая томами с фонариком под одеялом Лондона, Купера, Жюля Верна. Если есть настоящая мечта, то она обязательно сбудется. Нужно только не жалеть себя. Да и на что еще тратить свои силы, как не на осуществление мечты? Я и сегодня, бывает, становлюсь ребенком. Особенно оказавшись где-нибудь в джунглях, прериях или саванне. Когда я вижу то, чего не видел никто, или нахожусь там, где может оказаться только герой кино или литературы, я... завидую сам себе. Я не могу рассказать об всем, что я видел, даже самым близким людям, потому что это будет слишком не похоже на правду.

— А вот посоветуйте, пожалуйста, как, к примеру, мне, если у меня нет тысячи долларов, но желание попасть в нехоженый край есть, заделаться путешественником?

— Даосы говорят: лучше всех путешествует тот, кто путешествует не сходя с места. Самые значимые путешествия в моей жизни я совершил в детстве, читая книги. Потому что без них не было бы путешествий реальных. Иногда сыновей моих спрашивают: «Чем отец занимается?» А они смеются: «Да... путешествует!» А я в это время в соседней комнате по атласу ползаю.

Чтобы стать путешественником, нужно прожить большую и сложную жизнь. Путешествия требуют знаний, существующих на стыке многих наук — антропологии, географии, этнологии, этнографии. Потом, необходим ряд конкретных навыков — владение приемами по самообороне и самопомощи. Мы уже третий год пытаемся сделать путешественниками двадцать юношей и девушек в экспериментальном лицее.

— А они у вас какие-то экзамены сдают?

— Да. Кроме общеобразовательной программы, еще три языка, вождение транспорта, фотокиновидеодело, основы выживания в сложных климатогеографических, социальных и политических зонах.

Ну а для того, чтобы отправиться в путешествие, не имея денег, нужно быть авантюристом плюс иметь зачатки перечисленных мною знаний и навыков. Например, свое первое путешествие за пределы отечества я совершил только в 89-м году, если не считать службы на флоте... Без денег, языка, визы и паспорта пересек все границы. Мне хотелось побывать в Италии... Потом я держал ответ перед...

— Родиной? Посадили, что ли?!

— Нет, до этого, слава Богу, не дошло, но в органах с меня взяли слово, что даже под пыткой никому не раскрою, как я это сделал.

— Может, за давностью лет раскроете?

— Вы меня толкаете на преступление. Могу сказать одно: когда я рассказываю — мои истории используют для сюжетов фильмов и книг. Например, Василий Головачев, писатель-фантаст. Если вы откроете первую страницу любой из его книг, то увидите надпись: прообразом моих героев был Виталий Сундаков.

— Что-то очень туманно. Ладно, не хотите, как хотите. А путешествия тогда стали делом вашей жизни или вы параллельно где-то еще работали?

— В том-то и дело, что я не числился нигде! Я даже давал в милиции подписку, что я паразит, что обязуюсь трудоустроиться, перестать бродяжничать. При этом я уже был академиком международной академии, у меня за спиной были два вуза, тридцать профессий. Но профессия «путешественник» в нашей стране была вне закона — это бродяжничество! И отправиться в путешествие ты имел право только раз в году, в свой законный отпуск, по профсоюзной путевке или с гитарой в ближайший лесопарк. И когда я попал в Италию, у меня был шок, стресс. Самый тяжелый из всех стрессов, которые я испытывал.

— От чего? От архитектуры?

— Что вы! От их уровня жизни. Все автомобили — «иномарки», в витринах товары, абсолютно мне неведомые. Однажды я пришел в гости. Дождался, пока хозяева уснут, и только потом пробрался в ванную. Мне было ужасно неловко от того, что я не знаю, как всеми этими прибамбасами пользоваться. Я не знал простейшего: как заткнуть ванну — и затыкал своими носками. И когда я решил переключиться на душ и потянул за какую-то свисающую с потолка ниточку, то взвыла сирена и сбежались все жители дома. Оказалось, это сигнал бедствия: чтобы ты мог позвать на помощь, если тебе стало плохо в ванной. Представьте, я — голый, носком заткнул дырку слива, разложил все пакетики и говорю им: «Все в порядке, я у вас здесь осваиваюсь!»

— А в джунглях вы себя гармоничней чувствуете?

— Ну, сейчас-то я себя и в «Хилтоне» неплохо чувствую. Но тогда это был стресс. Переоценка ценностей, не духовных — идеологических. А в колыбельных цивилизациях проще было, конечно. Я же пацаном рос: огороды, сады, пустыри, все то же самое. Ну а я в юности исколесил весь Советский Союз. В одиночку, без снаряжения, карт и каких-либо средств пересекал Чукотку, Камчатку, Дальний Восток. С двенадцати лет я стоял на учете в детской комнате милиции за «несанкционированные родителями систематические путешествия по стране». И когда я в очередной раз исчезал, родители знали, что опять куда-то типа к папуасам поехал. Я хулиган был, трудно им со мной было. Когда я выходил во двор, на всех первых этажах закрывались окна и начинали плакать маленькие дети. Это сейчас я понимаю, что чем сильнее человек, тем он должен быть добрее.

— С тех пор вы побывали в стольких странах... Другой менталитет, другая кухня — с едой приходилось попадать впросак?

— Регулярно. Только что значит «впросак»? «Впросак» — это когда съел то, что заведомо нельзя, и стало плохо. А я лучше не буду есть вообще, чем стану есть то, от чего могу пострадать, это одна из заповедей путешественников. А так — пробую, конечно. Если это объективно еда... Последний раз вот неделю назад пробовал в Эквадоре...

— Что?!

— Куй. Называется так.

— И с чем, простите, этот куй едят?

— Сейчас узнаете. Захожу в ресторан и вежливо так спрашиваю: «Что можете предложить мне из национальных блюд?» «Куй», — отвечают мне так же вежливо. «А какой?» — уточнил я на всякий случай. «Вам побольше и потолще?» — оценили они во мне знатока. Так, слово за слово, чуть было не дошло до мордобоя, пока я наконец не понял, что куй — всего-навсего печеная крыса. Внешне она ничем не отличается от обычной, а по вкусу — находка для гурмана. Ее специально выращивают, кормят только травой и практически не дают воды. Очень вкусно. Минипоросенок такой с зубками, с лапками... А вообще, чего я только не отведал. Легче сказать, чего не ел. Человека не ел... вроде бы. По крайней мере надеюсь. Я ведь долго жил среди каннибалов. Меня мои гости спрашивают: «Что случилось с этой анакондой, которая висит у тебя на стене?» Я им отвечаю: «Я ее съел». — «И на что похоже?» — «На мясо крокодила». — «А мясо крокодила на что?» — «На мясо тапира». — «А мясо тапира?» — «На мясо муравьеда». — «А мясо муравьеда?» — «Ну... мясо броненосца немножко похоже на него». Разговор в жанре абсурда. Но я не особенно стараюсь все это дегустировать, просто когда нужно есть — ем; к тому же очень много приправы разной в джунглях растет, конечно, если ты уверен, что это не отрава...

— А вы-то сами как разбирались, когда впервые попали в джунгли?

— Прежде чем туда попасть, я изучил всю фауну и флору. И решил, что полевой устав армии США будет мне активным подспорьем по выживанию. Оказалось, что восемьдесят процентов из того, что там написано, — фантастика, а оставшиеся двадцать — жвачка, тушенка и соус, которые они таскают с собой в рюкзаках. А потом меня всему учили индейцы, сам не экспериментировал. Ходил голым, охотился и воевал вместе с ними. Там не существует традиции кормить гостя. Ты должен сам добывать себе еду и все необходимое.

— А на кого вы охотились? Броненосцев ловили?

— Прямо в десятку попали. Первый и последний раз я броненосца убил... заколол.

— Жалко было?

— Очень. Красивый он такой был... Но уж очень кушать хотелось.

— В Москве его даже в зоопарке нет, только чучело в Зоологическом музее.

— Да он вообще в Красной книге! А что делать-то? Вождь откусил кончик хвоста этого броненосца, вытянул жилу и повязал мне на шею. Это означало, что я как бы побратался с броненосцем, он — мое тотемное животное. И теперь я не имею права их убивать.

— А в лекарственных травах вы научились разбираться?

— Мне помогли колдуны и вожди. И вылечивали даже от того, от чего я бы даже здесь не вылечился. Всякий раз, отправляясь в джунгли, я подхватывал малярию. А шаман меня вылечил соком кури и заклинаниями. Я думал, что не сработает, но, тьфу-тьфу-тьфу, уже два года...

— У нас есть аналоги всяких тамошних трав?

— Есть. Из «аналогов» в Москве я успешно получил яд кураре. Это яд из растительных ингредиентов, а не из змеи или лягушки, как думают некоторые. У каждого охотника и воина рецепт свой, с незначительными изменениями.

— А заклинаниям вы научились?

— Конечно. Иначе бы я не был духовным внуком верховного вождя уичоли. Магия меня постоянно интересовала, мне нужно было самому убедиться, существует она или нет. Это относится ко всему таинственному, мистическому, что, возможно, в мире и существует, но не имеет явных подтверждений. Так, я наснимал НЛО (снимки мне были тут же предъявлены, НЛО как НЛО. — Н. Д.), снял фильм «Путешествие в мир Абсолютной Магии», где мне удалось показать, что происходит в результате магических ритуалов...

— Подождите-подождите, а внуком-то как стали?

— Прежде чем стать духовным внуком верховного вождя уичоли, я пять экспедиций в Мексику сделал. Надо сказать, что уичоли — очень закрытое сообщество. Я был первым из европейцев, кого они приняли. До меня все, кто к ним добирались, загадочно исчезали. Так вот, я прошел инициацию, обряд посвящения, испытания. Главное испытание — ритуал «Выиграть жизнь». Он проходит в пустыне Вирикута. Эта пустыня — самый большой нерукотворный храм в мире, где живет олень-небожитель, невидимый непосвященным. В отпечатках его следов произрастает кактус тхикури. А там, где лежал олень, — главный кактус, Пейот-олень. И вот индейцы устраивают ритуальную охоту, чтобы найти этот Пейот-олень. Находишь, выпиваешь сок этого растения, и у тебя есть пять-десять минут для того, чтобы найти тхикури противоположного пола, предназначенное только тебе. Если ты не найдешь и не съешь этот плод, растущий под землей, то ты погибнешь. Это как противоядие. Потому что ты впустил в себя жертвенную кровь Пейота и теперь должен найти его тело, иначе твое станет бездыханным... И когда я выпил сок, верховный жрец сказал, что теперь видит серьезность моих намерений. И добавил, что минут десять у меня еще есть.

— Отправляясь в пустыню, вы знали, чем грозит этот ритуал?

— Что буду искать, знал, но что ставка будет так высока — нет. Не помню, на какой минуте я его нашел, но трое суток потом меня не было на этой земле и в этой жизни. После галлюцинирования мне показалось, что прошло всего несколько часов. Все это время у меня шло общение с Татеваном, духом этой пустыни. Я задавал вопросы, он отвечал мне, показывал картинки. Но оказалось, что меня не было трое суток и вождь был вынужден сам отправиться на мои поиски. Он дал клятву, что если Татеван отпустит меня из своего мира в наш, то спустя год приведет меня вновь к алтарю в Вирикуте. И спустя год я вынужден был вернуться туда, чтобы вождь сдержал свое слово. В прошлом году я был там пятый раз. На лицо мне наносят особые метки, свидетельствующие о том, что у меня пять паломничеств. И я могу общаться со своим таукари — «дедом», находящимся в Вирикуте, не выезжая из Москвы, между нами существует духовная связь. Если мне нужен ответ на какой-то важный вопрос, например нужно было найти убийц моего отца и брата, я связался с ним и нашел убийц. Но для этого должны быть очень серьезные причины.

— А как это произошло?

— Мне не хочется об этом говорить.

— Тогда не будем, а магия — это не мистификация с их стороны?

— Нет. Мистификацию являл им больше я, чем они мне: камерой, часами. Им же этого никак не объяснить. Так же и мне происходящее было непонятно до такой степени, что даже дети надо мной смеялись. На моих глазах маг читает заклинания и вызывает смерч, а затем им управляет. Для меня это запредельное, а для него запредельное — часы. Он понимает, что это живое существо, в нем сердце бьется, двигается что-то, но при этом оно твердое, просто ужас, и он его в руки брать боится. А когда «оно» умерло — завод остановился, — они скорбно говорят: «Умер твой друг Тих-Тих». Я завел «тих-тиха» и стал Спасителем — я же воскресил мертвого. А магия для меня — необъяснимое явление, как и для всех нас. Это то, что мы не можем объяснить. Как только мы находим чему-то объяснение, оно перестает быть магическим.

— Что они еще творили, кроме смерча?

— Исчезали при мне и появлялись на расстоянии. Находили под землей нужные корешки. Не глядя на землю, по звуку, издаваемому этим растением. Они говорят: «У каждого растения индивидуальный звук... вот и ищи, послушай и ищи. Звуки разные: когда растение мужчина — звук такой, когда растение женщина — другой».

— А исчезают-то они как?

— Тоже очень просто. Подходит к ручью глубиной в двадцать сантиметров, тонет в нем с головой и появляется во весь рост на том берегу. «Как это?» — я спрашиваю. «Стань водой», — отвечают мне. Вот так все просто.

— Об этом же писал Кастанеда.

— Да. А уичоли — это и есть то племя, куда он стремился попасть. На самом деле то, что пишет Кастанеда, он почерпнул не у индейцев, а слушая лекции Виктора Бланка, исследователя и ученого и, кстати, моего товарища. У него есть все книги Кастанеды, подписанные автором в благодарность за полученные знания.

— Вы сталкивались с такими опасностями, просто дух захватывает. А чего вы боитесь? Какой самый страшный страх?

— Страх за семью. Больше всего боюсь, когда возвращаюсь из мест, удаленных от цивилизации, что произошло с моими родными и близкими и с моей страной. Потому что за месяц-два здесь может произойти все, что угодно.

— Значит, ваши родные за вас боятся меньше?

— Надеюсь, что да. Моя жена говорит: «А зачем мне такой муж, с которым может что-то случиться?» Эпатаж, конечно. Волнуется. Но я волнуюсь больше. Примеров тому много, грустных. У меня год назад убили отца и брата. Среди бела дня, в центре Москвы, в собственной квартире. И друзей я здесь хороню чаще, чем там. Или авария, или криминал...

— Наши «джунгли» пострашнее тамошних?

— Конечно. Иначе я не звал бы друзей из этих «джунглей». Но я зову не в дупла, не на деревья и не в пещеры. Я зову к утерянной шкале ценностей, к духовной первооснове, к равновесию, к партнерству с природой. И мне значительно сложнее адаптироваться здесь, чем там. Потому что там — все настоящее, там триединое божество управляет людьми, это — Объективность, Целесообразность и Реальность.

— А любовь?

— Вечные чувства везде одинаковы. Но там меньше негативных эмоций. Например, есть общества, которые не знают, что такое зависть, жадность, навет, воровство, просто не могут себе это даже вообразить. И часто бывает, что, сам того не желая, ты провоцируешь у них появление этих чувств. Например, я подарил от всего сердца зажигалку — предмет, который не в состоянии воспроизвести ни один из членов племени. И они говорят: «Ну дай мне такую же». Я отвечаю: «У меня больше нет». Они не понимают: «Ну тогда сделай мне... такую же»... Им не объяснить, что ты можешь обладать тем, что не в состоянии сам воспроизвести. Это, конечно, еще не зависть, но уже ее зародыш. Я подобные ситуации всегда старался минимизировать.

Мы в своем «цивилизованном» мире напридумывали технологий, вещей, приемов, инструментов, примитивно заменяющих данные нам от рождения возможности. Поставили протез вместо руки, он красивый, ему не горячо, не холодно, он функционирует, заменили мозг компьютером, зрение — биноклем и т.д. И уверяем сами себя: мы же повысили эффективность! — не зная, что при этом потеряли. Я оказался вдруг инвалидом и уродом среди них. Спрашиваю: «Почему завтра будет холодно?» А они: «Потому что капля росы капает с листа с глухим звоном, слышишь?» Я, кроме себя, ничего не слышу... И надо учиться слушать. Вдалеке показалась птица, и они говорят: «Сейчас она сядет на эту ветку». И птица садится именно на ту ветку, на которую они указали. Я спрашиваю: «Почему?» Отвечают: «Потому что, если ты идешь к остановке и там только один стул, ты сядешь на этот стул». Мне трудно это понять. Они поясняют: «Ну, это такая-то птица, солнце светит вон оттуда, летит она оттуда, это же очевидно». Для этого нужно просто наблюдать. Сядь и один день понаблюдай за облаками — и ты узнаешь об облаках больше, чем если прочитаешь две тысячи книг.

— Они испытывают какие-нибудь страхи?

— Конечно. Самый главный страх — так и не понять, кто я, зачем я и для чего я здесь. Если человек не задумывается над этим, думаю, что это не вполне человек.

— А они задумываются?

— Они только об этом и думают. И все остальное подчинено именно этому.

— И какие у них цели?

— Прожить свою жизнь в соответствии с инструкцией по ее эксплуатации. А «инструкция по эксплуатации» у нас Библия, у кого-то Коран, и так далее...

— А в таких удаленных племенах, где нет письменности?

— У них есть космогония. Она значительно ярче, очерченнее, целесообразнее. Их мистерии понятны им, а моим соотечественникам непонятны девяносто процентов христианских мистерий: почему священник так ходит, почему он эти слова произносит, почему на нем такие одежды, в чем смысл этого таинства? Для представителей колыбельных цивилизаций земля, вода, птицы, ветер, звезды — это такие же живые существа, как и они сами, только значительно более старые, а значит, более мудрые. И в общении с солнцем, ветрами, травами ты вдруг попадаешь в ситуацию не монолога, а диалога, и понимаешь, насколько это серьезно и реально. Солнце для кого светит? Для всего живого. А ты прячешься от солнца, не встречаешь и не провожаешь его как гостя, обижаешь его и лишаешься его покровительства. Это — космогония. А в реальности ты получаешь сбой биоритмов, болячки и заболевания, меньшую сопротивляемость организма, меньший успех в социуме.

— А расскажите об опасностях в джунглях. Вот Даррелл, например, писал, что для того, чтобы встретить какую-нибудь живность, надо очень сильно постараться.

— Совершенно верно. Это заблуждение, что с каждой ветки там на тебя обязательно что-нибудь падает. Охотник может три дня проходить и ничего не принести. Но очень много опасностей незримых. Если в джунглях ты остановишься, замрешь и просидишь часа два, то увидишь и насекомых, и змею, и птица прилетит... Нужно просто остановить время. Опасности там другого рода: малярия — это комар, ты его можешь и не увидеть. Если ты месяц пробыл в джунглях и вернулся без малярии, то ты просто не был в джунглях.

— Неофитов вы брали с собой когда-нибудь?

— Да-а... В последний раз взял...

— Малярию привез?

— Нет, другая проблема была. Нападение. Со стороны галимпирос латинос. Пришлось с индейцами эвакуировать моего подопечного, а мне самому уводить галимпирос в джунгли, просидеть полночи на дереве, а потом вернуться к месту, где меня ждал индеец с пирогой.

— А кто такой этот «галимпирос»?

— Торговцы оружием, наркотиками, которые уходят в джунгли от правосудия и живут по законам джунглей. Разбоем промышляют. Если он тебя убьет и заберет себе твой спичечный коробок, то считает, что разжился. Пуля стоит дешевле спичечного коробка. А если она стоит дороже, тогда тебя надо зарезать. Простая арифметика.

— Как на нас влияет нагота?

— Замечательно. Свобода приходит нагая. Самую протяженную безводную пустыню мира Атакама я пересекал голышом. Если бы нам нужна была одежда, мы бы в ней рождались. Природа не дура. У народов колыбельных цивилизаций другое отношение к одежде, чем у нас. Люди из нашего мира, видя фотографии туземок с палками в носу, говорят: «Ой, как это безобразно». Но я могу это объяснить. У них все функционально. Полоски на щеках у воина не просто так, а потому что этим они насекомых отгоняют. Но вот понять, почему у нас представители «сильного пола» вешают на шею удушающий лоскут цветной материи и считают, что это красиво, — не могу. Это же смешно! Вот он тряпочку себе повесил — и такой серьезный! А наши взаимоотношения полов?! Наши церемониальные танцы, которые мы должны сплясать, чтобы познакомиться? А уж чтобы дело дошло до половых взаимодействий, нужно такие кренделя выписывать!.. А у яномама в амазонской сельве женщина берет свой гамак, привязывает рядом с твоим, и она твоя жена.

— Ну а если она привязала гамак, а мужчина не согласен?

— Как это? Женщина всегда знает, согласен мужчина или нет.

— Что ж наши-то мужчины такие непонятливые? Ты ему говоришь — вот мой гамак, а он говорит — фиг тебе, ты не моя!

— Так потому, что он сразу начинает думать: «Так... Кто девушку ужинает, тот и танцует... Это значит, теперь это... и это... и, потом, завтра, я этого не смогу»... Спекулятивный ум начинает работать!

Вообще у нас масса забавных условностей. Почему я к руке могу прикоснуться, а к другой части тела — нет? В чем разница?

— А у них есть какие-то запретные места?

— Нет. А чем отличаются палец на руке и на ноге?! За руку я потянул или за грудь? Я сначала экспериментировал и заметил: беру за грудь — смущается, когда беру ее за руку, как за грудь, она тоже смущается и отнимает руку. Дело не в том, за что ты взял, а как ты взял, с каким чувством! Мы ведь все это чувствуем, другое дело, что мы считаем это не важным. У нас «сто поправок на ветер». А человек не флюгер, он может не знать этих условностей. Я так иногда попадал впросак... Оказывается, эта женщина теперь моя жена. Почему жена? Потому что она мне дала лук со стрелами своего погибшего мужа, а я его взял. А это круче, чем привязать гамак. Это символично — будешь теперь кормить меня и моих детей, вот тебе лук моего мужа.

— На вас «жены» не обижаются, когда вы уходите?

— Они знают, что я буду уходить, настает время расставаться, и все отворачиваются. Никто не провожает, и никаких слов не говорят. Потому что не хотят влиять на твое решение. Раз ты мужчина и принял решение — они не вправе вмешиваться. А слова, жесты могут на тебя повлиять.

— А ваша законная супруга никогда не хотела вас в путешествиях сопровождать?

— Нет, конечно! Это тяжелый труд. Малярия, воспаленные лимфоузлы, кора болячек на лице, травмы, физические нагрузки, переакклиматизация. Когда я возвращаюсь, она даже по снаряжению видит, что со мной там происходило, я уж не говорю про мой внешний вид.

— А она легко смирилась с тем, что вы путешественник?

— А куда деваться? Когда мы познакомились, я уже был путешественником. Да и вообще, сколько я себя помню, всегда им был.

Наталья ДЮКОВА