Беседа с психологом Ларисой Прохоновой о буднях нашей жизни — политике, войне, насилии и катастрофах
СГОРЕВШАЯ БАШНЯ КАК ПИЛЮЛЯ ОТ СТРЕССА
Весь август, до самого пожара в Останкино, телевидение почти каждый день сообщало нам, что психологи работают не покладая рук — с пострадавшими от взрыва в метро, с родственниками погибающих моряков. Если бы телевидение не исчезло на время, оно сообщило бы, что психологи работают и с зеваками на пожаре...
— Послушаешь новости и кажется, что к каждому пострадавшему от теракта, к каждому раненому солдату приставлен психолог, это действительно так? И кто вас приставляет — МЧС или Минздрав, МВД или Минобороны?
— Думаю, что власти просто стараются выдать желаемое за действительное. Есть, конечно же, экстренные бригады, но кто и куда их посылает, не знаю. А вообще основная задача психологов — борьба с психосоматическими заболеваниями, которые могут возникнуть в результате стресса.
— Американская мода... У них есть психологические службы, значит, и у нас должны быть, рассудили чиновники. Но зачем эти психологические службы вообще нужны? Вот ведь и во Вторую мировую войну на Москву падали бомбы, да и война велась с много большим размахом, а стрессов никаких не было и никаких психосоматических заболеваний не было тоже.
— И насморков не было! Потому что стресс вызывает выброс в кровь адреналина, а он зовет к действию. Но тогда это действие было организовано государством для достижения определенной цели. Каждый человек в тылу и на фронте знал, что в конце концов враг будет разбит и победа будет за нами. И знал, КАК это сделать — в том же «Огоньке» можно было прочесть рекомендацию: «Сколько раз увидишь его, столько раз и убей!» Сейчас этого нет и таких рекомендаций нет.
— Так не следует ли государству организовать и сейчас это действие? По Эренбургу: «Сломим гордость надменного чеченского народа!» Или по Виктору Суворову: «А ломать будем поголовным изнасилованием!»
— Ну вот я и поняла ваш тип психологической реакции на стресс!
— А сколько вообще таких типов есть?
— Всего два — агрессивный и депрессивный. У вас агрессивный.
— Откуда он у меня взялся, интересно?
— Из детства, скорее с младенчества. Вам мама рассказывала, как вы вели себя, когда мочили пеленки?
— О, страшно скандалил!
— Ну вот, а есть тихие дети, лежат себе и обижаются на судьбу, что к ним никто не подходит. Из вас вырос «агрессор», из них — люди, склонные к депрессии.
— И именно им нужны вы, психологи, это у них разные фобии и чеченский синдром, а потом и психосоматическая язва желудка?
— Дело в том, что синдрома чеченского нет. Равно как и вьетнамского, и афганского. Это просто синдром проигравших войну, помните «Три товарища» у Ремарка...
— Да, помню, но ведь сейчас-то уж точно победа за нами!
— Здесь все не так просто. Замечено, что для солдата бой, в котором он ранен, проигран. И даже в том случае, если он видел свой флаг над столицей противника. Но он поправится и за свою кровь отомстит, а в современной войне страдают-то в основном мирные жители, которые не могут ответить ни террористу, ни пилоту бомбардировщика. А стресс возникает тогда, когда человек носит эту обиду в себе. И тогда многие теряют веру в себя или правительство, начинают бояться входить в подземные переходы, а вы, агрессоры, начинаете бросаться на ближнего с монтировкой лишь только за то, что он перед вами в пробке застрял. Так ведь убить и сесть можно, а это хуже, чем язва желудка.
— Но я-то вот ни на кого с топором не бросаюсь. Просто если меня что-то сильно волнует, пишу об этом материал.
— Вам ваша профессия помогла оказать самому себе психологическую поддержку. Вы выплеснули свой гнев на бумагу, на что-то созидательное. Это и есть метод нашей работы — заставить человека конвертировать в созидание свою невозможность ответить самодуру начальнику, трамвайному хаму или террористу-взрывнику. Пусть это будут даже куплеты сомнительного содержания про того же начальника. Клерк спел их сослуживцам в курилке, и ему легче стало.
И еще нужно помнить, что наша наука не всесильна. Нам противостоят мощные силы — ТВ, например. Вот вы упомянули Вторую мировую войну. Но ведь тогда в тылу не видели душераздирающих репортажей с места боев или террористических актов, не слышали завываний безграмотных комментаторов. А смотреть это и слушать — тоже стресс.
— Кстати, о телевидении. Мы и подошли к последнему громкому событию августа — пожару на телебашне. Многие дамы просто в отчаянии: как мы теперь сериалы посмотрим?! И это ведь тоже стресс?
— А вот и нет! То есть вечером в воскресенье они, конечно, понервничали, но не больше, чем если бы у них молоко убежало. И потом, что такое, собственно, есть сериалы? Домохозяйки подчас утверждают, что, переживая за судьбу разных принцев и золушек, они отключаются от повседневных проблем. Но, говоря профессиональным языком, они загоняют эти проблемы внутрь себя еще глубже. Те три-четыре часа, которые они проводят у телевизора, они крадут у тех мелких созидательных дел, в которых могло бы выплеснуться напряжение. Так что если они недельку не посмотрят сериалы, пойдет только на пользу.
— Но какие созидательные дела могут быть у домохозяйки?
— Ну, например, заставить наконец мужа окна покрасить, тоже ведь маленькая победа над бытом. Так что остановка телевещания скорее благо, чем зло. Появились даже шуточки: «На недельку до второго отдохнем от Киселева». Не слышали? А это уже хоть и микроскопическое, но созидание. Дети, которые несколько лет подряд смотрят нескончаемые приключения Чипа и Дейла, теперь вышли на улицу рисовать этих милых зверьков пульверизаторами на заборах, да мало ли что еще интересного было за эту неделю.
Мои коллеги-психологи и психотерапевты, честно сказать, опасались, что в сентябре после бурного августа будет наплыв пациентов, ведь последствия стресса проявляются не в момент самого стресса, а после. Но история с телебашней как бы заменила нам всем фронтовые сто грамм после боя, дала выход энергии, которая раньше тратилась на пережевывание новостей.
— Значит, стресса не будет?
— Не будет.
Кирилл КОЛИКОВ
В материале использованы фотографии: Владимира СМОЛЯКОВА