— ИСЧЕЗ…

Присел, подпрыгнул и

— ИСЧЕЗ...

— Как ты думаешь, отец Александр боялся смерти? — этот вопрос я задавал последним в каждом из трех интервью с людьми, считающими себя духовными учениками Александра Меня.
9 сентября 1990 года, в 6.30 утра, Мень был убит по дороге в храм. Незадолго до этого дня, работая с Александром над фильмом о предстоянии человека смерти, я спросил:
— А вы боитесь смерти?
— Да, — он помолчал. — Как боли!..

Зимой 1988 года я с женой и двумя маленькими детьми приехал впервые к Меню в Новую Деревню. Когда мы пришли, ему предстояло отпевать привезенного покойника. Вместо этого он беседовал с нами о наших семейных проблемах. Настоятель храма несколько раз обращал внимание отца Александра на то, что пора бы заняться панихидой. Наконец после очередного напоминания Мень, обернувшись к настоятелю, не повышая голоса, спокойно, по-бытовому произнес страшные в их непостижимости евангельские слова:

— Предоставьте мертвым хоронить своих мертвых...

Не свят ли человек, который уделяет все свое время незнакомым, абсолютно — я это знал достоверно — посторонним людям, от которых он никак очевидным образом не зависит?

Святость доказывается чудесами и исцелениями по молитве, обращенной к святому. Совсем не обязательно, чтобы святой был официально канонизирован. Знает ли Россия об исцелениях и чудесах, связанных с именем отца Александра?

А ведь очень многие свидетельствуют о них в письмах на радио, в выступлениях на вечерах памяти отца Александра. Известен, к примеру, недавний случай с Карлосом Торресом, венесуэльским священником, который после обращенных к отцу Александру молитв исцелился от рака. Медицинское обследование Торреса, проведенное после исцеления, показало, что метастазов нет. Болезнь испарилась.

Такое чудо видно всем, его можно даже потрогать руками. Но разве не чудо, что отец Александр крестил тысячи людей, каждый день говорил проповеди, написал десятки книг, создал первые в России малые группы для изучения Библии, первые воскресные детские школы, первые группы милосердия в больницах? И как он все это успевал — непонятно. Без видимого напряжения, вроде бы играючи, он привел миллионы людей к тому ощущению, которое Владимир Соловьев назвал «соборностью», к тому состоянию, которое Булат Окуджава свел в формулу: «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке...»

В один из вечеров я ехал с отцом Александром на Ярославский вокзал (он направлялся к себе в Пушкино, мы жили по той же дороге). Мень спешил. Его поезд должен был вот-вот отойти. Он попрощался и — побежал. Но как!

Я не мог подозревать в этом полноватом человеке с неизменным тяжелым портфелем в руках такой поразительной быстроты. Толпы на платформе не было. Затеряться было негде. Между тем он в прямом смысле исчез.

Словно в стихах Даниила Хармса: «присел, подпрыгнул и — исчез». Это было настолько неожиданно, что я расхохотался.

Лишь сейчас я понимаю, какая колоссальная, в прямом смысле сверхъестественная энергия в нем была. Незадолго до смерти он писал: «Я воспринимаю это время как Суд Божий... Думаю, сделать что-то можно лишь с помощью свыше».

Поистине его энергия представляла собой переход количества в некое новое качество.

Николай Тимофеев-Ресовский говорил: «Самое главное в жизни — отличать существенное от второстепенного». Что в отце Александре самое главное? Чему в канун третьего тысячелетия нашей эры он учит? Кому нужна сегодня в России, где убивают сотнями каждый день, где страх смерти стал привычным, память о злодейски убитом уже давным-давно священнике?.. Я спросил об этом председателя общества «Культурное возрождение» Владимира ИЛЮШЕНКО, поэта Александра ЗОРИНА, режиссера и писателя Марка РОЗОВСКОГО — людей, живущих ежечасно с мыслью об отце Александре.

ВЛАДИМИР ИЛЮШЕНКО:

— Священников у нас не убивали с 30-х годов. Отец Александр стал первым в новейшей истории России. Но трагедия не только в этом. Он убит, а борьба против него продолжается. Его книги, за редчайшими исключениями, не продаются в храмах и монастырях и даже сжигаются, как это проделали в Екатеринбурге по приказу местного епископа. Почему? Потому что Мень стал самой яркой фигурой открытого христианства, то есть открытого любому человеку, любой религии. Я видел, как отец Александр выступал вместе с муллой — впервые за годы советской власти. Оказалось, что их почти ничего не разделяет в главном — в отношении к Богу.

Очень многие говорят — я знаю это как ведущий программы на Христианском церковно-общественном радиоканале, — что пришли к Богу благодаря тому, что читали книги Меня, слышали записи его выступлений.

Духовный рост происходит медленно. По словам отца Александра, мы — неандертальцы духа. Но всего за десять лет благодаря ему пришли ко Христу тысячи людей. Придут миллионы. Книги Меня для них — руководство к действию.

Что же касается страха смерти... Отец Александр мог бы сказать:

«Я знаю — от Бога ничего дурного не исходит. Не от Бога пришла смерть. И за смертью последует новая жизнь...»

МАРК РОЗОВСКИЙ:

— Я не был знаком с ним. Не был его учеником. Он не привел меня к религии, но способствовал и способствует моему духовному поиску. Я понял из его книг то, что не сказано с такой ясностью кем бы то ни было в России конца XX века.

Существует макрокосмическая гармония мира, созданная неведомым нам Вседержителем. Нам дана возможность влиться в эту гармонию. За эту гармонию надо бороться.

В этом смысле уроки отца Александра — это уроки действенного противостояния злу. Когда его критики, формально служа Христу, подстраивались под власть (что делают и сейчас), он, несмотря на опасность и вопреки предупреждениям, показывал, что зло можно победить только духовным усилием. Вот почему при его жизни недоброжелатели говорили — формулировка стала летучей и вошла в наш спектакль, — что Меня «стало слишком много». Когда речь идет о борьбе со злом и смертью, надо, чтобы нас было слишком много...

В самом деле, он к концу жизни своей так стал влиять на людей, что ни один из политических лидеров не мог мечтать о подобном влиянии. Его популярность росла на наших глазах. Он уже получил время на телевидении. Уже сделался поводырем для многих слепых. Его испугались потому, что еще немного — и за ним пошло бы большинство...

АЛЕКСАНДР ЗОРИН:

— Один человек — и многие сотни, тысячи... Рядовое убийство — и серия катастроф, потрясающих весь мир. Но тут — самая прямая связь. Опыт «Курска» стал уникален беспримерным по массовости числом россиян, испытавших чувство сострадания. А отец Александр — первый, кто в современной России, в масштабах, небывалых для страны, с давних пор бескомпромиссной (кто не с нами, тот против нас), — открыто учил людей именно состраданию, сочувствию.

Жестокость и бессердечие, кажется, начинают обретать сегодня противовес. Бывшая закрытой, подозрительной, непроницаемой, Россия постепенно становится прозрачной. Прививку этих ощущений россиянам сделал отец Александр.

Первые слова, которые написал более полувека назад четырехлетний Алик Мень, были: «Побеждай зло добром». И сегодня добро приумножается на наших глазах. Тысячи россиян собирают посылки матерям, женам и детям погибших моряков. Многое должно было случиться с Россией прежде, чем эти чувства стали всенародными.

А смерть... отец Александр был выше страха смерти.

После записи трех интервью бреду мимо кремлевских стен и Манежа. Вспоминаю, как выступал в этом огромном выставочном зале вместе с отцом Александром. В то время по Центральному округу Москвы ходил маньяк, убивавший девушек, одетых в красное.

Мень говорил о том, что христианин не должен защищать сам себя с помощью физической силы. И тут я, не удержавшись, неожиданно для себя прервал его:

— Представьте, что вы отсюда едете в троллейбусе и видите из окна, что за вашей дочерью, одетой в красный плащ, идет человек. Ваше отцовское чувство говорит вам, что здесь — опасность смертельная. Ваши действия?

Он ответил моментально:

— Христианин не должен защищать себя. Но христианин не имеет никакого права оставить без защиты беззащитного.

Один из учеников отца Александра сказал мне, что удар по затылку с рассечением черепа до мозга не очень болезнен: «Мозг боли не чувствует».

Не верю.

Отец Александр, смертельно раненный, возвращаясь к своему дому, отказался от помощи кого-то из прохожих. До сих пор остро чувствую, как он шел умирать, пересиливая боль.

Победил мучения.

Преодолел страх.

Может, именно вот эта победа над болью и страхом — главное в нем сегодня?

Может быть, главное — то, что он сближал религии, народы, вообще людей?

Или главный урок Меня — в том, что он продемонстрировал, как сегодня можно быть порядочным человеком.

А может, самое главное — что он способен был гениально пробуждать в людях стыд?

Однажды в порядке журналистской провокации я заметил ему:

— Отец Александр, а ведь у вас очень сексуальные губы!

Он очень смутился. Я не представлял себе, что Мень может так смутиться.

Сконфуженный, он пробормотал:

— Но ведь это генетика...

Не помню, чтобы когда-нибудь мне было так стыдно за себя.

Александр МИДЛЕР