ОДНАКО ВРЕМЯ…

Михаил ЛЕОНТЬЕВ:

ОДНАКО ВРЕМЯ...

Михаил «Однако» Леонтьев по своей наидревнейшей профессии вовсе не журналист, а экономист, выпускник знаменитой «Плешки» — нынешней Российской экономической академии им Г.В. Плеханова. Он и в журналистику пришел как экономический обозреватель. Об этом как-то подзабыли, а зря: скандалы и разборки проходят, а вот экономические проблемы, их породившие, — увы, остаются. Обзор, сделанный экономистом Михаилом Леонтьевым, как раз об этих проблемах

В России был самый своеобразный критерий успеха приватизации: лишь бы она вообще произошла — и произошла без крови.

И вот прошла уродливая (а она другой не бывает) первичная приватизация. Собственность пусть в плохих, но в чьих-то руках. Ну и дальше что? Пусть на веки вечные так и остается? Извините, но так нельзя. Нужно создавать вторичный рынок, чтобы собственность уходила от менее эффективного хозяина к более эффективному. Вот тогда начинается нормальная жизнь и все течет естественным порядком. Ведь в чем смысл «невидимой руки» рынка по Адаму Смиту? Не в том, что она очень уж добрая. А в том, что она обеспечивает наиболее справедливый процесс перераспределения ценностей. Очень жаль, что наши реформаторы не использовали этот козырь при агитации за реформы в России. Стране, помешанной на идее справедливости, можно было бы просто рассказать о справедливой невидимой руке. Мало того, что о руке не рассказали, — трагедия России в том, что механизм движения капитала у нас почти сразу после первичной приватизации был заблокирован. Он блокирован и по сей день.

Вообще-то капитал очень безнравствен и аполитичен. И бесстрашен. Не существует ситуации, при которой капитал бы не пошел на привлекательный для него рынок. Классический пример — Китай. Плохая политическая надстройка в этой стране? Переварим. Эта страна — твой противник? Плевать. Вряд ли французам или голландцам нравится ситуация с правами человека в Китае, но «Томсон» и «Филипс» собирают именно там. Редкий политик в мире не сказал пары слов об опасности сильного Китая. Тем же американцам политически очень невыгодно усиление Китая, посему очень невыгодна модернизация его экономики и инфраструктуры. Но американский капитал идет в Китай, потому что это выгодно американскому капиталу.

И наоборот, если страна не структурирована, не подготовлена для выгодных вложений — ее президент может быть сколь угодно мил мировому политическому бомонду, страну могут хвалить за вклад в дело мира на Ближнем Востоке — но никто не вложит сюда ни цента. Для мирового инвестиционного рынка эта страна просто не существует.

Всем нравятся обустроенные испанские курортные городки и не нравятся раздолбанные «жемчужины Золотого кольца». Но ведь Испания имела свои городки такими же разбомбленными сравнительно недавно. Что произошло? Почему строятся дороги, отели и прочая? Ничего особенного: создана выгодная экономическая конъюнктура для вкладываемого капитала. Чуть больше экономической свободы, меньше взяток и бумажек, чуть ниже налоги и выше гарантии собственности — все, капитал потек и его не остановишь. В том числе и никакими светскими разговорами о непригодности испанцев к труду — а пригодности к сексу и фламенко. Одно из лучших доказательств силы рыночной экономики как раз в том, что она заставила работать страны, чья леность, коррумпированность и криминализация были притчей во языцех во всем мире. Вспомните, что только не говорили о тех же испанцах, а также португальцах и итальянцах — и ничего, пашут. Наш чиновник, рассуждающий о том, что Ростов Великий не обстраивается мотелями из-за особой лености и пьянства русских, лукавит. Качество нашего населения по определению не может быть очень уж низким — иначе б не делали ракеты. Ростов Великий не обстроен мотелями и не увит дорогами только по одной причине: очень плохая экономическая конъюнктура. А сила либеральной экономики в том, что она мобилизует все плюсы национального характера того или иного народа и заставляет попридержать минусы. Чеченцы уважают только силу? Уверяю вас: дайте чеченцам жесткие и честные правила либеральной игры — увидите достойных, разумных, адекватных людей. Русские склонны к общинности? К долготерпению? При свободном рынке это национальное конкурентное преимущество. Но только при свободном и при рынке, а не его имитации.

Я ведь упоминал однажды в эфире, что по уровню экономической несвободы мы ровненько между Бангладеш и Замбией — двумя уже далеко не бедными и вполне рыночными, но весьма взяточными странами. Да, наши чиновники постепенно нащупывают грань разумного. Да, мы уже привыкаем и ищем пути выживания. Но инвестору ты ничего не объяснишь: две-три лишние инстанции и взятки на его пути в России по сравнению с его путем в Италии — и он уже пишет в своем блокнотике: очень большие трансакционные издержки! Что в переводе на обычный язык означает: лишние, ненужные телодвижения. Лишние траты, лишние нервы. Все — его никакими коврижками не затащишь строить мотель в Ростове Великом. Он поедет строить его в Палермо.

Ведь еще одна трагедия в том, что все наши как бы не рыночные структуры государства стали игроками рынка. И есть два пути — либо отделить этих рыночных игроков от государства, либо оставить все, как есть. Если выбрать второе — возможна постепенная эволюция: я, чиновник, собираюсь грабить этот рынок долго, потом его будет грабить мой сын, а после — мой внук. Стало быть, мы заинтересованы в некоем порядке на этом рынке. Что ж, можно пойти и по такому пути. Но это, извините, феодализм. Это все равно отсутствие гарантий прав собственности — и возможность ее силовым путем перераспределить: тот важнее, у кого крыша выше.

О гарантиях прав собственности разговор особый. Вот здесь в экономической игре государство не может уйти со сцены. На днях я прочитал один очень хороший документ, который распространил экономический советник президента Андрей Илларионов. Либерал, которого кое-кто называет даже либеральным экстремистом. Там речь шла о тотальном уходе государства отовсюду. И я вдруг подумал: а ведь в России уже есть один регион, где подобное дерегулирование произошло, но ничего хорошего из этого не вышло. Это Чечня. И сказал об этом Андрею. Он не обиделся, а спокойно ответил:

— Да, в Чечне дерегулирование к добру не привело. Но там ведь не было и нет гарантий собственности — в этом все дело.

И я подумал, что Чечня — просто богом данный нам великолепный полигон (жалко, что такой ценой — но все же). Чистейший эксперимент: попытка рынка минус гарантии прав собственности равняется бандитский анклав. Чечня в данном случае сыграла роль модели большой России — в некоем ускоренно-гипертрофированно-заостренном варианте.

Правила игры между бизнесом и государством сейчас в России вроде бы резко меняются. Но ни государство, ни бизнес (который, безусловно, буквально вчера вступал в весьма тесные отношения с государством!) — никак не могут нащупать корректную интонацию — куда и как эти правила менять! А ведь главная задача России сейчас — экономическая, политическая, физиологическая, экологическая, геополитическая, какая угодно — это отделить бизнес от государства. Чтоб они существовали отдельно и каждый занимался своим делом. Бизнес и власть очень красиво и горячо говорят о новых правилах игры, но толку?! В единственно возможную сторону — в сторону отделения бизнеса от власти — никто добровольно идти не хочет.

Однажды я ссылался на известный отчет Маккензи о нашей экономике. Он, с одной стороны, страшно комплиментарен для России. Это там, где говорится, что мы и на наших разваленных производствах способны достичь производительности труда примерно в две трети от американской. А с другой — он убийствен для нас. Это в той части, где отмечено: за десять вроде бы реформаторских лет производительность труда в России стала вдвое ниже, чем была в СССР.

Мировой опыт показал, что во время рыночных реформ происходит много неприятных событий. Иногда умирают целые отрасли. Часто становятся депрессивными целые регионы. Распадаются страны, в них происходят политические катаклизмы. Не происходит во время рыночных реформ лишь одного: никогда не падает эффективность экономики и производительность труда.

Если у нас она упала — значит, рыночных реформ в России практически не было.

Относится ли это к российскому информационному рынку? В полной мере.

Информационный рынок — такой же рынок, как и любой другой, информация — такой же товар. Я категорически не согласен с теми, кто говорит о свободе слова только как о некой гуманитарной ценности, не имеющей отношения к рынку. Свободу информации гарантирует только конкурентный рынок. Нет конкуренции — нет спроса на качественную информацию — значит, можете ставить крест на свободе слова. Классический, хотя уже подзабытый пример — дело с «Bank of New York», как оно освещалось в западной прессе. Этот скандал не касался напрямую жизненных интересов среднего читателя или зрителя, и поэтому западное общество не требовало сколь-нибудь качественной (тем паче конкурирующей) информации — что ж там такое у России было с этим банком? И публика (казалось бы, в супергражданском обществе!) спокойно скушала суррогат в худшем советском стиле. Когда любой товар перестает пользоваться спросом — резко падает его качество.

Очень хорошо видно, сколько наших СМИ абсолютно неликвидны, если оперировать рыночными понятиями. Они не производят качественный продаваемый информационный или музыкальный продукт, за которым бы охотились кабельные и спутниковые телесети во всем мире — как охотятся они за CNN или MTV. Тот, кто не производит такой продукт — видит свою ликвидность, свою продаваемость совсем в другом. Это исполнение политического заказа — тебе платят за раскрутку кого-то или наезд на кого-то. Либо политический шантаж — тебе платят за то, что ты обязуешься кого-то оставить в покое. Почему у нас нет ни одного канала, который бы продавался в кабельных сетях всего мира, как Discovery? Да все потому же: нет конкурентного рынка в этой сфере.

Ведь в тех отраслях, где у нас хоть какое-то рынкоподобие — в пищевой отрасли, в пивоварении, да даже в масс-медиа, но на рынке музыкальных радиостанций есть и качественные продукты, и голову никто никому не отрывает. Заданы нормальные рыночные условия игры. Хотя, если честно, в больной экономике отдельных здоровых секторов не бывает. Всякое временное благополучие, если не лечить экономику целиком, здесь относительно. Помните, в СССР одно время было огромное производство яиц, чем вожди очень гордились? Потом все равно все это накрылось. Где-то порвалась какая-то кормовая цепочка — и привет...

Если государство сейчас взялось переструктурировать рынок неликвидных СМИ — ничего страшного в этом в принципе нет. Бывают в жизни такие ситуации: например, рухнула банковская система — государство проводит одноразовую национализацию, а потом распродажу.

Публика увлечена происходящим на телеканале ОРТ, а ведь телеканал — очень локальный пример неэффективности частно-государственной структуры. Структура не может далее развиваться в таком виде, ее надо отдать или частнику, или государству. По всем канонам экономики — лучше частнику. Государство не может быть эффективным владельцем и управленцем собственности в сфере информации. Едва ли не в большей степени, чем где бы то ни было. В России, к счастью, многие уже поняли: все частно-государственные химеры экономически бессмысленны, технически неуправляемы и нравственно уродливы. Они душат конкурентный рынок и не дают развиваться ни себе, ни людям. А пресса, которая не производит продаваемый информационный продукт, а торгует политическим — тоже немаленькая обуза для экономики. Ведь в стоимость каждой гайки и каждой морковки в России заложены огромные деньги на весь этот белый и черный пиар. Раз в стране есть такая бешеная активность, раз есть дорогие услуги такого рода — они ж должны быть кем-то оплачены? Вот огромные деньги и утекают из экономики в совершенно нерентабельную отрасль.

И кто пойдет вкладывать в страну, где надо заряжаться на такие издержки?

Михаил ЛЕОНТЬЕВ