ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ ЦЫГАН В РОССИЮ

Его нам обещает в будущем году музыкант Сергей ЭРДЕНКО

ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ ЦЫГАН В РОССИЮ

В начале октября по Москве поползли слухи: феноменальная цыганская группа, последние десять лет выступающая в лучших залах Европы, даст один или два концерта на сцене театра «У Никитских ворот». После чего опять вернется в свою Ирландию на ПМЖ.
Вскоре, как водится, слухи были проверены и не подтверждены. Реальность оказалась еще интереснее слухов. Группа «Лойко» распалась, и ее основатель и бессменный лидер Сергей Эрденко вернулся в Россию, чтобы создать новую команду. Вот этот новорожденный «Лойко» и творил чудеса у Никитских ворот целую неделю кряду, попутно выступая на других площадках. В том числе на вечере «Огонька» в клубе «Петрович». Наутро после заключительного концерта Сергей Эрденко дал нам интервью. Первое в России.

— В моей судьбе сыграл фантастическую роль Леша Паперный. Знаете такого?

— Ну как же! В конце 80-х к Марку Розовскому ходили слушать Лешу в «Твербуле» и вас в «Гамбринусе».

— Как-то раз мы с ним в одной компании встречали Новый год — 82-й, что ли. Знакомы до этого не были, но я пришел с гитаркой, Леша тоже, и в какой-то момент мы начали что-то вдвоем играть... И так сразу друг другу понравились, что после той ночи встречались и играли каждый день. Играли, играли, попутно я работал в театре «Ромэн», Леша — в студии Розовского, и вот однажды прихожу я к нему, сели с гитарами на подоконнике, сразу собралась толпа... и вместо репетиции получился концерт. В той толпе стоял и Розовский. Послушал и сказал: «Все, ребята, начинаем выступать!» И стал нас просто выталкивать на сцену или звать к себе, когда собиралась компания. Потом однажды говорит: «Что ты делаешь в «Ромэне»?»

— Хороший вопрос мальчику из славной актерской цыганской династии...

— «Ты, — говорит, — наш человек!» Я отвечаю, что вроде бы и там себя чувствую своим человеком. «Нам ты нужнее. Считай это официальным предложением». И вскоре я получил роль саксофониста в «Преследователе» по Кортасару, а потом и Сашки в «Гамбринусе».

— И наутро проснулись знаменитым?

— Я Сашкой просто-напросто заболел. Ездил в Одессу, выяснил, что Сашка не мифическое существо, был действительно в «Гамбринусе» такой гениальный скрипач по фамилии Певзнер. Я встречался с его родственниками, видел фотографию в музее — внешне Сашка был невероятно похож на Розенбаума... Но роль никак не шла, ну никак. И не знаю, что бы со мной дальше было, если бы не Леша Паперный. Мы как-то зашли с ним случайно в пивной бар или пельменную, где сидел соответствующий контингент. Увидев наши инструменты, они оживились, их коллективная душа запросила песен, однако просила почему-то очень агрессивно. «Леш, — говорю, — а давай правда сыграем?» И мы начали играть...

В Дублине, где мы выступали с прежним составом «Лойко», тоже в пивной, был похожий случай. На один наш концерт залетели рокеры и решили похулиганить: во время нашего концерта устроить свой, альтернативный. Зал терпел-терпел, а потом остановил нас и стал тихо скандировать: «Гоу аут, гоу аут, гоу аут» — пока компания не покинула зал... И вот когда мы с Лешей из той московской пельменной выходили...

— ...«все биндюжники вставали...»

—...не помню, может, кто-то и встал, но там была совершенно другая атмосфера. Мы вышли, и я почувствовал, что мой карман оттягивает ключ от Сашки. И потом еще много раз мы повторяли с Лешей (он тоже играл в «Гамбринусе») этот, в общем, довольно-таки рискованный эксперимент...

— Ну да, кому охота пивной кружкой схлопотать!

— Разумеется. Мы заходили в места, где нас никто не ждал, и каждый раз — каждый раз! — нам удавалось переломить агрессию и недоверие. Так что корни фантастического успеха «Гамбринуса» уходят в московские пивные.

— А какой ветер занес вас в ирландские пабы?

— Прошло года три моей работы у Розовского, и я вдруг почувствовал, что с помощью скрипки могу сказать больше и о большем, чем словами. До ГИТИСа я ведь окончил музыкальное училище в Самаре, на скрипке играю с четырех лет. И я уехал в Англию. Как многие наши музыканты в конце 80-х, я хотел увидеть мир, послушать, что там играют. И сам поиграть, если будет случай. Поехали мы с Игорем Старосельцевым, тоже актером театра, и действительно стали чуть-чуть играть — он на гитаре, я на скрипке — в маленьком баре в центре Лондона, в Челси. Хозяин бара серб, но вырос на цыганской улице, где не имело значения, кто ты и какие песни поешь. Когда в Югославии началась война, он сказал: «Сережа, что бы с тобой ни случилось, ты знай, в моем баре тебе будут рады. Денег у меня мало, но с тобой я всегда поделюсь». Слушая «Джэлэм», он подпевал нам, улыбаясь сквозь слезы... Мы играли у него, потом выступали в гораздо более известном, очень старом баре Лондона «Челси Артс Клаб», а затем переехали в Дублин, работали там в разных составах, пока осенью 92-го года не родился «Лойко», просуществовавший до нынешнего лета: гитарист Вадим Кулицкий, скрипач Олег Пономарев и я. «Лойко» родился — и сразу впервые выехал в Европу, на Берлинский фестиваль цыганской музыки. Всего на один концерт.

Знаете, я очень доверяю интуиции. Как мы с Лешей Паперным вроде бы случайно зашли в ту пельменную, так и здесь, по непонятной мне причине, я купил обратные билеты не назавтра после концерта, а через неделю. Отыграли мы концерт, на нас налетела толпа: «Где вы играете завтра? Как это нигде?!» — и всю последующую неделю мы играли непрерывно, и в огромном театре «Пантеон», и на телевидении, и в самых дорогих ресторанах... А в течение последующих трех лет — в лучших залах Австрии, Германии, Швейцарии, на сцене «Операхаус» во Франкфурте, в Штутгартской, Люксембургской и Парижской консерваториях, в Мюнхенской и Кельнской филармониях. И дело дошло до того, что нас пригласил участвовать в своей программе гениальный Иегуди Менухин. Он увидел нас по телевидению и потом в одном интервью назвал нас с Олегом лучшими цыганскими скрипачами, которых в своей жизни слышал.

А потом — сейчас рассказываю и сам себе не верю — приходит от сэра Иегуди приглашение в Брюссель, участвовать в двух его концертах.

— Вы что, со стариком сейшен играли?

— Не только с ним, но еще и с Рави Шанкаром. Только представьте: мы играем с Шанкаром, учившим игре на гитаре «Битлов», и с Менухиным, у которого брали уроки почти все лучшие современные скрипачи.

— А вам не удалось взять у Менухина урок?

— После концерта он повел всех в ресторан. И, сидя с нами за столиком, попросил у меня скрипку. Сыграл пару каприсов, так что мы отпали, поморщился: «Нет, уже не то...» и, возвращая мне скрипку, сказал: «У тебя немножко зажата правая рука. Часто болит?» Я говорю: «Да, побаливает». И Менухин стал мне говорить про дыхательную гимнастику, про йогу, которой он сам давно занимается. Он так завелся — по-моему, весь ресторан слушал его лекцию. Потом говорит: «А во время выступления, в паузах между номерами, крути смычком, чтобы руку расслабить», — и показал как. И с того дня моя правая рука перестала болеть.

— Значит, эту классную примочку вам подарил Менухин? Я думал, Чарли Чаплин.

— Большинство думает, это цыганский трюк... Потом нам повезло выступать с Менухиным в Париже, на организованном им концерте «Лучшие скрипачи мира», после которого мы имели полное право умереть. Ну о чем еще можно музыканту мечтать!.. Нам не дал умереть мой кумир Гидон Кремер: он пригласил нас на свой фестиваль в Австрию. Этот концерт был уже за гранью моего понимания. Сначала там играл Менухин со своим оркестром, потом Кремер, а в третьем отделении мы. Выходим. В первом ряду — весь цвет Московской консерватории. Трясясь каждой поджилкой, сыграли первый номер. В зале гробовая тишина — привыкли между частями не хлопать. Мы в некотором шоке переглянулись: «Что делать?» Играем вторую вещь. Тут один какой-то господин не выдержал, робко хлопнул. Соседи в партере на него цыкнули, но тем не менее на галерке поддержали. Сыграли третью вещь — и начался обвал. Просто обвал!!! И вместо положенного часа мы играли два.

Потом за кулисами звезды, сидевшие в первом ряду, нас тормошили, как школьники: «Откуда вы? Где учились?» Татьяну Гринденко, помню, больше всего интересовало мое пиццикато — «Кто показал?» А секрет был прост: мы несколько лет, как губка, впитывали все живые стили скрипичной музыки, от Ирландии до Венгрии, мы общались и с выпускниками консерваторий, и с цыганами-подколесниками, таборными, которые не знают нот, но так играют, что дух захватывает. Вот наша школа. И вообще, то, что мы играем, не музыкальный стиль, а стиль жизни: здесь мало десяти концертов в месяц, обычных для скрипача симфонического оркестра, наша норма — тридцать и даже сорок концертов. То есть постоянная жизнь в музыке, достижение такого контакта, когда вы можете играть, стоя в разных комнатах, а если это синхронно записать, все будут удивляться вашей сыгранности.

— Почему распался «Лойко»?

— Потому что мы были уже не в состоянии столько репетировать и играть столько концертов, сколько, с моей точки зрения, нужно. Потому что у каждого проявились какие-то свои предпочтения, своя собственная дорога. 1 августа мы отыграли прощальный концерт во Франкфурте, в замке Шлессхейм. На него съехались наши друзья со всего мира, потом устроили в честь «Лойко» цирковое представление, фейерверк и ужин. Я на него не пошел. Мне это было трудно... Сел в самолет и через пару часов был в Москве.

Новый состав для меня, честно скажу, не был головоломкой. Довольно давно я знаком с уникальным скрипачом Гошей Осмоловским, игравшим и джаз, и индийскую, и узбекскую музыку, и классику. Что касается гитариста, я пригласил Алешу Безлепкина — человека из нашей семьи, он работал с детства с моим старшим братом Николаем Эрденко, потом стал мужем Лилечки, моей племянницы и нашей солистки. Лиля — уникальная певица, с невероятным потенциалом, и с ее приходом в группу будет выправлен крен в сторону чисто инструментальную... Короче, прилетел я в Москву, собрал ребят, через день мы уехали в загородный дом и начали репетировать. И сделали невероятную вещь. Я сегодня всем, не исключая себя, могу дать звания Героев Советского Союза: мы за месяц сделали двухчасовую программу, ничего не повторяя из репертуара старого «Лойко». Ничего! Все с нуля. После чего, вернувшись в Москву, записали диск. За один день. И успели выпустить его, пока пробным тиражом, для тех, кто был на серии наших концертов в театре «У Никитских ворот». После каждого концерта за кулисы приходили самые разные люди и говорили, в общем, одно: такой цыганской группы в стране Советской нет.

— На этой бравурной ноте, вместо того, чтобы выключить диктофон и откланяться, я вас и огорошу залпом картечи. Была в стране Советской, в любом универмаге в секции грампластинок, на одной из полочек, обязательная бирочка: «Цыганская музыка». То, что вы делаете, чрезвычайно мало напоминает все, что на тех полочках лежало и расходилось на раз. А потом — двадцать лет ни звука... Нет, что-то делалось, но как бы в фарватере Сличенко, Волшаниновых и трио «Ромэн»... Без сомнения, «Лойко» в России гарантирован успех. Но, во-первых, связано ли это с традицией русской цыганской музыки, а, во-вторых, не является ли внедрением в массы чего-то давно известного меломанам по записям западных цыганских групп?

— Да, целый залп... Мне придется копнуть чуть-чуть в историю, чтобы вам ответить. Цыганская музыка при советской власти, как и многое другое, например, церковная культура, была вроде заповедника. Что, скажите, пластинки с древнерусскими песнопениями не расхватывались на раз? И на концерты средневековой музыки лома не было?

До революции состояние цыганской музыки в России было уникальным. Очень люблю слова Льва Толстого: «Цыганская музыка особа. Она стоит посередине между музыкой ученой и музыкой народной».

Что такое «старинный русский романс»? Не из Франции, не из Испании в Россию пришел романс — его цыгане принесли. Романс изначально — домашние песнопения молоденьких городских девушек. Цыгане взяли простенькие песенки, сделали новый гармонический строй, наполнили огромным эмоциональным зарядом — и появилось то, что с ума сводило Федю Протасова. Потому что там, где у простой девушки болит сердечко, у цыганки разрывается сердечище!..

Сегодня Лилечка принесла на репетицию песню, которую я не знаю и, наверное, никто, кроме Лили, не знает. Эту песню ей пела в детстве бабушка, Лиля ее запомнила и только теперь нам спела. Песне триста лет, а может, и все пятьсот... Я сижу — и просто падаю в обморок: сквозь цыганский мотив явно просвечивает русская народная песня...

Вы знаете, что на 99 процентов репертуар цыганских хоров в начале XIX века был русским? Почему многие из этих песен дожили до нашего времени? Потому что в цыганском исполнении у них появился второй план — которого с самого начала не было. Практически все самые состоятельные люди в России считали своим долгом иметь свой цыганский хор. Эти хоры гастролировали, в силу чего получали статус свободных. Цыгане были очень богаты. В войну 1812 года на деньги цыганского хора Соколовых содержался целый полк.

После революции то искусство, о котором я говорю, ушло. На его место пришли песни и пляски таборных цыган: кто был ничем, те стали всем. Что нашло отражение в театре «Ромэн» и в эстрадных цыганских ансамблях. Все это происходило под мудрым руководством, и форма была вроде бы народная, а содержание все более официальным. Как Зыкина и хор Пятницкого. А параллельно за границей происходило бурное развитие цыганской музыки.

Я с вами согласен, у каждого меломана на слуху Джанго Рейнхарт и Стефан Грапелли, которые своим «цыганским свингом» всем джазистам переключили мозги... «Джипси кингс» тоже до нас доходили. Но ведь это раз-два и обчелся. Мало кто знает, что фламенко, которое сегодня считается танцевальной классикой, в Испании до Гарсия Лорки было в глубочайшем подполье. Лорка перед самым приходом Франко организовал цыганский фестиваль, за что, подозреваю, был убит, — цыган ведь фашисты гнали наравне с евреями... Потрясающая история произошла в Румынии. После Первой мировой войны там валялось на свалках огромное количество духовых инструментов. Их подобрали цыгане, подобно тому, как после войны между Севером и Югом черные в Новом Орлеане подобрали с земли барабаны и трубы — и появился джаз. В Румынии, где тоже цыган избивали, а их скрипки и виолончели разбивали, возникли духовые «оркестры свадеб и похорон». Сейчас у этих оркестров появилось новое дыхание благодаря фильмам Кустурицы. Лучший оркестр, космического уровня — «Фанфар чикория». Его записи в России мало кто слышал, а в Европе он собирает стадионы, и публика себя там ведет, как на концертах «Пинк флойд», — я видел, поскольку в одном концерте с ними выступал... В Венгрии три мощных направления: салонная скрипичная музыка, «лэутары» — таборные ансамбли и самое, на мой взгляд, интересное — сельские цыгане, которые играют на гитарах, мандолинах, но чаще всего на обыкновенных жестяных бидонах, извлекая из них удивительные звуки.

Ну и чтобы поддержать нашу национальную гордость, назову Алешу Димитриевича — вот, может быть, главный цыган XX века! Не только по душе, но по стилю всей своей довольно длинной жизни. Димитриевич палец о палец не ударил, чтобы идти по лестнице вверх, он жил и умирал каждый день в парижском ресторане, и это для него было превыше всего.

Цыганская Россия напоминает мне сегодня музей. Музей революции. Мы живем, в общем, памятью о том, как пела Варя Панина или хор Соколова. Живого развития традиции нет. Но что касается бирочки «Цыганская музыка», я вас уверяю — она появится в самое ближайшее время.

В 2001 году будет уникальная дата в истории русских цыган. Пятьсот лет с того момента, когда литовский князь Александр Ягеллон издал указ об урегулировании отношений между цыганами и населением западных славянских земель. И указ этот существует на русском языке. Такая круглая дата, на мой взгляд, — магнит, который может начать со страшной силой тянуть в Россию цыган со всего мира. Когда я решил вернуться в Москву, многие меня отговаривали, была масса предложений на Западе, например, продюсер фильмов Кустурицы хотел, чтобы я собрал цыганское шоу, чтобы возить его по всей Европе, но сердце мне подсказало: «Сережа, домой!» Потому что волю я ценю гораздо выше свободы, а цыганская музыка в России — это и есть воля, в самом точном ее выражении.

Леша Безлепкин подходит на днях и спрашивает: «А что я тут должен делать на сцене?» — «Ты должен играть». — «Я понимаю, что играть. Но все говорят, с Сережей на сцене всегда что-то происходит». — «Леша, ты всего-навсего должен слушать музыку и идти у нее на поводу. Нравится — улыбайся, не нравится — морщись, устал — закрой глаза, что-то получилось — глазами себе скажи: «Ну ты даешь!» — и все...» Не надо ходить вразвалочку, бить плечами, закатывать глаза...

Ну что, скажите, со мной на сцене происходит? Вот я, Сережа Эрденко, выхожу на сцену в тех же джинсах и рубашке, в которых я хожу в жизни. Вот я беру свою скрипку. Вот я начинаю играть. И все! Меня с этой минуты нет, и вас тоже нет, рухнули все барьеры. Рухнула наша самоуверенность, будто бы про цыганскую музыку нам все известно.

Хочу организовать в будущем году международный фестиваль в честь 500-летия прихода цыган в Россию. Чтобы это стало нашим вторым пришествием. Хочу пригласить в Москву лучшие акустические группы. Например, «Брач» из Франции. Этому коллективу 20 лет, в честь него даже названо вино. «Брач» — потрясающий симбиоз цыганского джаза, традиционной музыки и Алеши Димитриевича. Думаю, что совместные концерты, запись дисков, даже выступления в ресторанах — это все даст возможность сдвинуть цыганскую музыку с мертвой точки.

— Говорят, что у цыган есть свой секрет. Не раскроете в честь грядущего юбилея?

— Секрет прост: цыгане без остатка растворяются в своих песнях. Они строят на ваших глазах очень зыбкий, но убедительный храм — строят не на века, а на пять-шесть минут. Но и это много.

На одном нашем концерте в Ирландии был протестантский священник. И он пригласил нас выступить в его церкви. До нас там ни один музыкант не выступал. Я после выступления спросил: «Скажите, почему вы нас позвали?» Он ответил: «Знаешь, на вашем концерте я смотрел на своих прихожан. У них были такие глаза, как будто они выпили по бокалу прекрасного вина. Каждый священник может лишь мечтать, чтобы во время его проповеди у людей были такие же глаза...»

Михаил ПОЗДНЯЕВ