ФИТНЕСС ДЛЯ ВИЦЕ-СПИКЕРА

Существуют два десятка известных всей стране женщин, от которых наши соотечественники любят получать советы. Может быть, и не очень любят, но получают регулярно. Их спрашивают о многом: как при такой бешеной жизни им удается оставаться женщинами/ сохранить семью/ мужчину/ фигуру или лицо? В той или иной ситуации. Как правило, они от нас своих мыслей не прячут и на предложенные темы охотно размышляют.

ФИТНЕСС ДЛЯ ВИЦЕ-СПИКЕРА

Вот именно размышляют. Потому что никто ни разу не попросил их ПОКАЗАТЬ, КАК они всего этого добиваются. Ирина Хакамада, единственная из этих мыслительниц, не отказалась показать на себе, как это делается: она пригласила вашу корреспондентку на свою ежедневную тренировку в спортклуб

Когда я вошла в зал, Ирина уже бежала по тренажерной дорожке. По скромным моим прикидкам, километров пять она уже пробежала. Ничего не осталось другого, как пристроиться рядом.

— Держите спину, а то не будет никакого эффекта, — предупредила Ирина, когда я встала на соседнюю беговую дорожку.

— Кстати о спинах, за спиной успешного мужчины обычно стоит сильная, выдающаяся женщина. А кто стоит за вашей спиной?

— Ох. Если бы за моей спиной что-нибудь сильное стояло, то, наверное, было бы намного легче. За спинами женщин чаще всего никто не стоит. Ну, кроме семейной поддержки, это понятно, семья поддерживает — уже легче. Но с точки зрения команд и финансовых кругов, здесь все тяжелее.

— А что вам в жизни давалось с трудом?

— Мне с трудом удавалось и до сих пор удается заставить мужское сообщество считаться с женщиной в политике. Это делается каждый раз в надрыв. Нужно на пределе сил демонстрировать свой характер и последовательность, чтобы заставить уважать и считаться с вами как с профессионалом.

— И сколько лет вы на это «убили»?

— Семь лет, с 93-го года, но я не считаю, что уже все доказала. Это остается на уровне подкорки, какого-то древнего инстинкта мужского сообщества. И заключается в следующем. Во-первых, считается, что женщина изначально глупа, баба — она курица. Как это было у мужчин в голове, так и осталось, только завуалировано вежливыми фразами.

Во-вторых, если женщина-политик как женщина не похожа на топорище от топора, имеет еще какое-то обаяние, то в этом случае возникает второй штамп — она не серьезный работник, потому что невозможно якобы быть симпатичной и серьезной одновременно. И вот эти два предубеждения, тупых комплекса, они, конечно, мучат страшно, и преодолевать их в сегодняшней политике почти невозможно. Есть только надежда, что придут новые политики, новые девушки, молодые женщины — и лет через двадцать-тридцать эта ситуация изменится.

— У вас близкие подруги есть? У умных и красивых женщин обычно с подругами проблемы!

— Вы правы. Близкие подруги у меня есть, и я с ними даже иногда езжу отдыхать. Они меня видят очень редко, слышат очень редко, они обижаются. Дружба — это тоже работа и взаимное уважение друг к другу, и меня дружба мучит тем, что даже когда я хочу расслабиться, посидеть спокойно и пообщаться, то все равно разговор скатывается на политику, спрашивают, зачем вы там, в парламенте, очередной зоопарк устроили и чем этот ваш Шандыбин хуже, чем Марычев? Конечно, это все надоедает. Так и хочется сказать: поговорите со мной о чем-нибудь другом. Подруги есть, но их немного. Вообще, чем мы взрослее становимся, тем друзей труднее приобретать... лучше сохранить старых. А старых сохранить тяжело. Потому что я очень занята.

— Но бывает же так, что вы дома что-то приготовите, народ позовете...

— Очень часто. К нам приходит огромное количество народу, но приходят, скорее, приятели. Мы приятны друг другу. У нас даже есть общие темы. Чаще всего это политологи или журналисты. Или художники. Но это не дружба. Это — приятельские отношения, которые в моде в Москве. Во всей России все очень много ходят друг к другу в гости, а в Москве вообще все общество достаточно сословно перепутанное, и все друг с другом общаются — через различные клубы, мы вместе справляем дни рождения и Новый год, но это все, конечно, не дружба в чистом понимании этого слова. Дружба... это почти как любовь.

— Взаимные обязательства, а не посиделки.

— Ну конечно. И, как правильно и гениально кто-то сказал, в дружбе самое сложное — пережить успех другого. А все считают, что дружба и ее основной критерий — это когда люди умеют друг другу сочувствовать. В России традиционная привычка: сочувствует — значит любит, и если вас спрашивают, как у вас дела, то лучше не говорить, что у вас все хорошо. В отличие от Америки, наоборот, нужно долго и нудно жаловаться. Тогда вас будут жалеть и станут относиться к вам хорошо.

— И люди потянутся...

— Потянутся: «Вот и у меня тоже все плохо, а у подруги — еще хуже, ну и слава тебе, Господи». А вот если у вас что-то двигается, то это застилает другие проблемы. На этом и проверяется дружба.

— А бывает так, что вам кто-то в двенадцать ночи звонит и изливает душу?

— А как же! Подруги — в любое время. Иногда звонят и совсем малознакомые люди. Может быть, это связано с тем, что я женщина. Однажды в Новосибирске совершенно незнакомый мне до этого предприниматель изливал мне душу. Начал с бизнеса, а закончил тем, что мучит его в личной жизни, в семье, и я все это выслушивала...

— Как психоаналитик...

— ...да, и это нормально, бизнес — достаточно закрытая сфера, общение у них в очень узком кругу, и женщина-политик вызывает у них особое доверие. И вообще в России есть такая человеческая традиция: в поезде, в самолете могут вам излить всю душу, потом расстаться — и больше вы никогда не увидитесь. Мы очень откровенное общество, и в этом наше определенное преимущество.

— А у вас бывало такое желание — излить душу?

— Я вообще очень открытый человек, и всем, что я переживаю, мне обязательно нужно с кем-нибудь поделиться. Чаще всего муж является спасителем моей души и состояния духа. А раньше я все изливала подругам. Теперь я этого не делаю. Наверное, потому что последняя моя попытка сделать это продемонстрировала, что меня не слышат. Этот образ «успешной Ирины Хакамады, которая где-то очень высоко», заслоняет какой-то другой человеческий пласт. Меня в принципе слушают. Но не слышат. Жизнь сейчас, видимо, у всех настолько тяжелая, что все погружены в себя. У всех моих подруг жизнь тяжелая. Это поколение, которое на изломе, — сорок, сорок пять лет. Женщины в этот момент переживают огромное количество стрессов, связанных с возрастом. Огромное количество проблем в семьях, участились разводы или назревают семейные кризисы. Одинокие, у меня есть такие подруги, мучатся тем, что сами вынуждены зарабатывать деньги и воспитывать детей. Очень тяжело, когда нет уверенности в завтрашнем дне.

— Вы никогда не пользовались своим женским обаянием в служебных целях?

— Ну... так, легко, в качестве некоего инстинкта. Любая женщина, если она женщина, пытается быть обаятельной с партнером, от которого ей нужно добиться успешного результата. Но целенаправленно я этим не занимаюсь. Потому что, когда поднимаешься на определенный уровень, здесь уже «считаются» совсем другие ресурсы. Обаяние здесь уже не играет. Это на первых ступенях, когда большую роль играет случайность, «нравится-не нравится», — тогда что-то может пройти, а серьезное профессиональное окружение заставляет использовать только профессиональные ресурсы.

— Считается, что профессиональная деятельность в политике и общественной деятельности — это сублимация личных отношений. А вам-то чего не хватало, у вас вроде все замечательно?

— Это не сублимация комплексов, потому что иногда легче себя реализовывать все-таки в других областях. Быть политиком, особенно публичным политиком, то есть человеком, обеспечивающим связь между партийной программой и народом, которому нужно объяснить, что мы хотим, почему мы стремимся к власти, — этот политик, модератор, посредник между обществом и своей партией, он фактически реализует абсолютно публичную миссию. Это — некий дар, это не каждому дано — уметь общаться с совершенно разными людьми и на простом языке объяснять самые сложные проблемы. Я в себе это обнаружила, мне это понравилось, и я начала этим заниматься. Как только я почувствую, что это закончилось, что этот дар мне больше не помогает, я уйду, действительно.

— И чем вы будете заниматься, не задумывались?

— Посмотрю. Я задумывалась, и часто. Наверняка это будет бизнес-проект, который будет связан с тем, что я уже умею, и одновременно с зарабатыванием денег.

— Вам не страшно среди мужчин-политиков?

— Я привыкла работать в мужском обществе, и назвать это состояние страхом нельзя. Но я всегда готова к очень жесткой борьбе, и от этой готовности я, конечно, устаю. Но я нахожусь в спортивно-боевой форме.

— Это заметно... Сколько мы с вами уже пробежали? Ого! Три километра?!

— Не «ого». А пока еще только три.

— А какой спорт вы любите?

— Я люблю играть в теннис, бегать, лучше за городом и по лесу, а не на тренажере, это намного лучше и полезней, люблю кататься на горных лыжах, а еще немножко научилась кататься на роликах.

— И где же вы катаетесь?

— Возле дома. Но у нас очень мало приспособленных для этого дорожек.

— А вы вообще в город часто выходите, по магазинам?

— Почти каждый день. Все, что в доме, все покупается мной — продукты и так, по хозяйству.

— В обычных магазинах?

— В обычных, ковыряюсь, как все, выискиваю какой-то нужный стиральный порошок.

— Давайте передохнем. Я тут тоже недавно в магазине ковырялась, так там бабушки обсуждали: «Все политики — сволочи, реальных цен не знают, и как они составляют бюджет?»

— Мужчины-политики в магазин не ходят, это точно, а женщины — ходят и борются за то, чтобы цены как-то гармонизировать. Но женщин в парламенте мало и их доля падает. И это зависит в том числе от тех же самых бабушек. Наше население, когда избирает, оно ориентируется больше на мужчин, а потом обижается почему-то на женщин. Потому что женщин мало и они заметнее. А на самом деле женщина все-таки больше хозяйка. Она «тащит» дом, кем бы она ни была, хоть президентом...

Мы тем временем покружили по залу, присматриваясь к тренажерам.

— Вот этот тренажер мне нравится. А как на нем занимаются?

— Руки вот сюда. Одну ногу ставите вот сюда, а другой поднимаете этот валик.

— Орудие пыток какое-то. Вы не боитесь выглядеть со стороны несколько, так сказать, чудной? У вас есть имиджмейкер, стилист?

— Нет. Никого нет — ни имиджмейкера, ни стилиста, ни психолога. Как считается, у любого известного политика обязательно эта тройка присутствует. Я не нуждаюсь в стилисте, потому что мне достаточно своего вкуса. Я сама создала нужный мне образ, в котором комфортно себя чувствую. И люди его приняли. Может быть, кому-то он не нравится, но это тоже хорошо.

— А я даже в парикмахерской слышала «постригите под Хакамаду».

— Ну и слава богу. Значит, «пошел» имидж. Психолог мне не нужен по одной простой причине — я ставлю перед ними такие задачи, которых они сами решить не могут. Например, я перед психологом ставлю задачу — чтобы Ирина Хакамада при такой фамилии и своей полуазиатской внешности, при таком тембре голоса и при таких манерах, достаточно интеллигентных, а я человек все-таки воспитанный и культурный, понравилась бы широким массам простых людей. Так, например, как нравится... кто у нас «народная певица»?

— Пугачева.

— Нет, народная. Зыкина! Так вот сделайте так, чтобы меня полюбили, как Зыкину, но при этом я бы осталась Ириной Хакамадой. И, конечно, все психологи ломаются. А имидж можно подправлять периодически, это делается за счет социологических исследований, а постоянного специалиста держать невозможно. У нас все эти профессии стали неадекватно дорогими — неадекватно их профессиональному уровню, потому что, когда начинаешь с ними общаться, понимаешь, что я сама с таким же успехом, а может и большим, могу назвать себя имиджмейкером или психологом.

— Ваш муж не сильно переживает то, что он вас редко видит?

— Он сам редко дома бывает. Поэтому все эти встречи-расставания «как в последний раз» — это даже приятно, это оживляет чувства. А потом, что значит «редко»? Он меня ночью видит. Я дома постоянно ночую. А когда я уезжаю в командировку, это дает возможность поскучать. Он и сам тоже уезжает часто. А субботы и воскресенья мы всегда проводим вместе.

Мы часто удивляемся друг на друга. Мы так жаждем этого совместного уик-энда... А потом, когда он наступает, получается, что два «трупа» лежат — один на одном диване, другой — на другом. Включен телевизор, мы перебрасываемся двумя-тремя фразами, обнимаем Машу, она идет спать, потом мы замечаем, что каждые полчаса мы задремываем... дикая усталость. Потом смотрим друг на друга: что мы делаем? Может, встать, взбодриться как-нибудь?.. И опять задремываем. Мы вчера тоже так лежали «трупами» на диванах и перекидывались фразами. Я заварила тонизирующий чай. Мы его выпили и умиротворенно заснули окончательно. Мой муж занимается бизнесом на фондовом рынке. Там акции скачут с утра до вечера. И у меня тоже стрессы сплошные. Нас, наверное, спасает то, что мы всегда отдыхаем вместе. Когда мы «доходим до ручки» окончательно и понимаем, что поднять эти два «трупа» с диванов уже невозможно, тогда нужно на два-три дня сменить обстановку и куда-нибудь уехать.

— Муж на свои деньги на бирже играет?

— На свои. Он самостоятельный игрок, он не работает ни на какую фирму. Ему так приятнее. А если он проиграет, он отвечает только передо мной. Но риск там страшный. В 98-м году он проиграл. И мы продали квартиру. Все думают, что мы живем такой спокойной жизнью, а народ мается. Мы так же маемся. Потому что, если политик не ворует, на какие деньги он может нормально жить? На эту зарплату, что ли?

— Как вы к проигрышам относитесь?

— Проигрыш — значит, судьба. Надо сосредоточиться и взять себя в руки, найти какой-то новый проект. Мы так живем уже давно. Вся Россия так живет. Всему российскому народу можно уже памятник ставить. Если в эти условия посадить американца или европейца, то он не выживет, свалится с инфарктом уже через неделю. А мы так живем годами. Может, с этим и связана некая ностальгия по прошлому, все-таки там было стабильно, а сейчас — «либо пан, либо пропал»... Людям психологически стало очень тяжело.

— Вы в казино не играете?

— Я не счастливчик. Мне все дается огромным трудом. Это только создается впечатление, что все легко. За каждым продвижением вперед стоят огромный труд и интрига. А интрига — это еще хуже, чем труд. Когда ты вкалываешь и знаешь, что за этот труд ты получишь результат, — это одно, а когда ты работаешь и знаешь, что результат может быть не получен только потому, что против тебя сработала определенная группа людей, которая сильнее тебя, — это добавляет еще такого стресса...

— А со стрессом вы как боретесь?

— Я люблю поспать, особенно если у меня депрессия. Когда я была маленькой, родители сразу узнавали, что Ирина получила двойку, это было очень просто — если я приходила из школы и сразу ложилась спать. У меня организм в этом плане очень здоровый, он начинает отключаться от действительности, когда понимает, что чего-то не может пережить, — иначе болезнь. Сейчас у меня нет возможности спать сутками, потому что так проспишь все на свете, ведь стрессы каждый день и депрессии — периодически. Поэтому я вместо сна стресс «выбиваю» спортом. Иду в клуб, чтобы в летаргию не впасть. Надо же еще и «выглядеть», и слабость свою никому не показывать. В России не любят слабых.

И будто в доказательство своих слов Ирина стала энергично подтягиваться на руках на каком-то на редкость замысловатом тренажере. А я почувствовала зверский голод и тут же в тему спросила:

— Дома вы что-нибудь готовите?

— Семью я чаще всего балую «заморочками» такими... непонятными, я обыгрываю рис, овощи — в любых вариантах. Я не люблю мясо. В последнее время я не очень люблю и рыбу. Может, это связано с возрастом или с китайским чаем, который я пью по литру в день, для того чтобы выводить шлаки. Говорят, что он забивает аппетит. Но аппетит у меня почему-то не падает, когда я вижу какие-нибудь булочки, пирожные... Только я их все равно не ем. Не позволяю себе. Потому что все-таки рождение ребенка после сорока сильно влияет на обмен веществ. Это до тридцати можно рожать сколько угодно детей и легко сохранять фигуру, ничего для этого не делая, но я родила в сорок два, а здесь уже начинаются проблемы. И теперь приходится себя ограничивать.

— А суши вы готовите?

— Суши готовить трудно, потому что ингредиенты очень дорогие: японский хрен, горчица и уксус... Плюс еще должна быть очень свежая сырая рыба. Ну что вы, это просто с ума можно сойти! Проще пойти в японское кафе «Якитория», там все очень недорого и демократично. А другие японские рестораны очень дорогие. То есть если кто-то пригласит — я с удовольствием, а за счет своего кармана это невозможно. Ну что, перейдем на велотренажер?

Велосипед — это хорошо. Это хотя бы понятно.

Только очень странно бежать и никуда не прибежать, ехать на велосипеде, оставаясь на месте. Виртуальный спорт какой-то...

— Вам не кажется, что в последнее время у нас страна как-то стала больше на Восток ориентироваться?

— Она стала ориентироваться по принципу национальных интересов. Не только идеологических, а прежде всего экономических. Там, где нам выгодно, мы стали заключать договоры и стратегические соглашения со всеми странами, независимо от их ориентации. Внешняя политика сейчас рациональна, сбалансированна и похожа на политику США. Если мы едем в Северную Корею, туда тут же едут американцы. У нас налаживаются серьезные экономические отношения с Китаем, понятно, что в геополитическом отношении это очень серьезный в будущем для нас партнер — почти полтора миллиарда населения и темпы экономического роста семь процентов. И США тоже разыгрывают эту карту. То, где нам выгодно продавать оружие, например Ирану, мы решаем эти проблемы, исходя из того, что это нам выгодно, несмотря на позицию США. Мы заставили считаться с нами западных партнеров, которые нам ставят слишком много условий.

— Японцы вами гордятся?

— Японцы меня любят. Они гордятся тем, что я выживаю в политической элите и умудряюсь продвигаться вперед. Для них некая гордость и то, что настырность и последовательность в моей японской крови являются залогом моего успеха.

— А есть ли у вас недоброжелатели и были ли с кем-нибудь конфликты?

— Да, во время выборов. Мне и моей семье угрожали физической расправой. Но это, скорее, работали «на страх»... И еще у меня есть огромное количество конфликтов в текущей политической жизни — как с оппонентами, так и просто с мужчинами, которые пытаются уничтожить «женщину в политике». Бесконечная борьба.

— Путь самурая.

— Вы угадали. У меня есть брат, сводный, по отцу. Только мы двое носители этой древней фамилии, которая имеет самурайские корни. 800 лет назад наш род назывался Огасавара. Он жил на острове Хонсю, и во время периода империи Мэйдзи им предоставили землю. И земля была по форме похожа на самурайские брюки. И после этого по виду этого поля род стал называться Хакамада, потому что «хакама» — это самурайские штаны, а «да» — это поле. То есть поле в виде самурайских штанов. И вся деревня потом стала называться Хакамада. Но истинными носителями рода остались только мы, я и мой брат, а все остальные — они уже просто из той местности. У меня родился сын, у него фамилия русская, от мужа, а у моего брата родились дочери... И мы с ним теперь думаем, как нам сохранить наш самурайский род.

— Вы бывали в буддийских монастырях, где обучают монахов?

— Я была в Киото в древнем храме, но само обучение монахов — закрытое, его наблюдать нельзя. Но с самими монахами встречалась. Это очаровательные люди, от них идет какое-то сияние, причем вне зависимости от возраста. Они скромные, у них добрые глаза, и в отличие от большинства религиозных людей они очень демократичны. Вы можете войти в любой Храм, постоять возле Будды, вам принесут чай, с вами могут посидеть и поговорить. Храм открыт для всех.

— Вы занимались боевыми искусствами?

— Занималась карате, но поняла, что для меня это тяжело. Крутиться вокруг себя и на растяжке в шпагате разбивать ногой «грушу» — для этого нужно иметь действительно очень сильный дух и посвятить всего себя этому. Это целая философия. А я свою философию вложила в политику.

Наталья ДЮКОВА