КАК ЭТО НАЧИНАЛОСЬ

Главы из книги генерала Геннадия ТРОШЕВА

КАК ЭТО НАЧИНАЛОСЬ

Командующий войсками Северо-Кавказского военного округа, Герой России генерал-полковник Геннадий Трошев хорошо знаком читателям «Огонька». И не только своими военными успехами на Кавказе. Он активно участвовал в благотворительной акции нашего журнала «Россия — своим солдатам», стал лауреатом «Огонька» за прошлый год, не раз выступал на его страницах. Сейчас Геннадий Николаевич заканчивает книгу. Рабочее ее название «Моя война. (Записки окопного генерала)». Редакция «Огонька» благодарна автору за предоставленное ей право первой в России познакомить своих читателей с главами из этой книги

ПЕРВЫЕ ДНИ

Уже к началу первой чеченской кампании вооруженные формирования боевиков имели 2 бригады, 7 отдельных полков, 3 отдельных батальона. Личного состава насчитывалось около 5 — 6 тыс. человек, а с доукомплектованием в короткие сроки (5 — 7 суток) 15 — 20 тысяч человек. Техники: танков — 42; БМП, БТР — 66; орудий и минометов — 123; средств ПВО — 40; стрелкового оружия — 41 538 единиц. Кроме того, в населенных пунктах республики были созданы «отряды самообороны» общей численностью до 30 тыс. человек. Фактически целая армия, хорошо укомплектованная и вооруженная.

Недавно я прочитал в одной из уважаемых газет откровенные признания бывшего министра обороны П. Грачева. Павел Сергеевич рассказывал о памятном заседании Совета безопасности, которое состоялось в конце ноября 94-го года и где фактически было принято решение об использовании Вооруженных cил для разрешения «чеченской проблемы».

Привожу дословно высказывания Грачева: «Доклад о текущем моменте делал министр по национальным вопросам Егоров Николай Дмитриевич. Он говорил, что в Чечне все нормально: «в результате работы с населением» мы достигли прогресса — 70 процентов чеченцев ждут, когда войдут российские войска. Остальные 30 в основном нейтральны. Сопротивление окажут только отщепенцы. Егорова тогда никто не называл иначе как «вторым Ермоловым» на Кавказе. На том заседании Совбеза меня просто взбесила его фраза о том, что чеченцы «будут посыпать нашим солдатам дорогу мукой».

Позже Грачев говорил, что пытался убедить членов Совбеза насчет нецелесообразности ввода войск, особенно в декабре. Если уж и вводить, то только весной. А до этого давить Чечню экономически. Тогда его никто не послушал. В штабы ушли директивы о подготовке и проведении операции.

Для выполнения боевых задач были созданы группировки войск на нескольких направлениях. На Владикавказском — сводный отряд из подразделений, входящих в состав 42-го корпуса, которым я командовал. Руководил сводным отрядом мой заместитель генерал-майор В. Петрук. Маршрут выдвижения — Владикавказ, Чермен, Новый Шарой, Алхан-Юрт. Задача состояла в том, чтобы с подходом к участкам сопротивления на маршруте выдвижения огнем артиллерии и ударами авиации нанести поражение вооруженным формированиям и продолжить выдвижение в указанный район.

На рассвете 11 декабря 1994 года сводный отряд начал движение. Уже к полудню поступили тревожные доклады. В 17 ч. 15 мин. начальник штаба доложил, что в районе н. п. Гази-Юрт со стороны леса по колонне машин открыта стрельба из автоматического оружия. Появились первые жертвы — убит рядовой Виталий Масленников.

Его фамилию я запомнил. Это был первый мой подчиненный (а может быть, даже первая жертва «чеченской войны»), который погиб даже не в бою, а от выстрела из-за угла. О чем я подумал в те минуты, когда поступали доклады об убитых и раненых? Не буду кривить душой, не помню. Но ощущение общей тревоги, какой-то неразберихи, полуправды не покидало меня. Наверное, не только меня, но и многих офицеров нашего армейского корпуса. На других направлениях выдвижения сводных отрядов картина наблюдалась такая же. Под прикрытием местных жителей (стариков, женщин, детей) выскакивали мужчины с заточенными металлическими штырями и протыкали колеса, специальными крючьями обрывали трубки бензопроводов и тормозов. Многие места, по которым проходили колонны, минировались. По сути, уже тогда, в первый день начала операции, стало понятно, что походным маршем в Чечню нам не войти.

НЕРАЗБЕРИХА

Не скрою, многие командиры с большими звездами, начальники федерального уровня, «силовики» полагали, что выйдем к Грозному, стрельнем несколько раз в воздух, и на этом дело закончится. Во всяком случае, именно на метод устрашения надеялись те руководители, которые в спешном порядке утверждали план операции. Как позже выяснилось, его одобрили без замечаний. Потому что в него, судя по всему, никто толком и не вникал. Естественно, что потом приходилось вносить в план существенные коррективы и, что называется, перестраиваться по ходу действий.

Вот только один пример. Вся тяжесть планирования операции была возложена на штаб Объединенной группировки войск, созданный на базе штаба СКВО. Присутствующее при этом большое количество представителей Генерального штаба (несколько сот человек!) выступали в роли консультантов, не неся при этом никакой ответственности за свои «консультации». Мало того что они постоянно дергали офицеров СКВО за рукав и мешали методичности работы, они не выполнили главную свою функцию: по существу не предоставили штабу четких данных о вероятном противнике, степени его готовности, возможном характере действий, командирах незаконных вооруженных формирований (НВФ) и т.п. Фактически планирование операции осуществлялось вслепую.

Исходя из благого стремления максимально обеспечить безопасность действий личного состава и сохранение жизней мирного населения, командованием Объединенной группировки войск на первом этапе операции было принято решение осуществлять выдвижение и вести боевые действия, как правило, до 15 часов. После чего части и подразделения занимали районы сосредоточения с соблюдением всех мер боевого обеспечения. Организовывалось боевое охранение, назначались дежурные подразделения и огневые средства... Учитывая, что боевики особое внимание будут уделять поражению пунктов управления, смена их местоположения планировалась через каждые 5 — 6 часов. Однако на деле такая тактика не дала желаемых результатов, а, наоборот, снизила темпы продвижения войск и позволила противнику наращивать усилия на важных направлениях и наносить удары по районам расположения частей и подразделений группировки.

Действия войск к этому времени приобрели шаблонный характер: 2 — 3 часа активных действий днем, причем только при поддержке авиации, и полная пассивность в остальное время суток. Появилась угроза перехода инициативы в руки дудаевцев, которые постоянно держали в напряжении наши части, занимавшие временные районы. Боевики просто и быстро приспособились к шаблонным приемам наших войск, подтягивая дополнительные силы в опорные пункты, перед которыми останавливались колонны федеральных сил.

Спустя десять дней после начала операции был проведен тщательный анализ действий ОГВ. Он показал ряд существенных упущений и недостатков. Главной причиной явилось то, что войска просто не готовы действовать в подобных ситуациях.

Во-первых, стало ясно, что подразделения Министерства обороны не обучены выполнять нехарактерные для них задачи. Требовалась подготовка по специальной программе.

Во-вторых, все подразделения в составе сводных отрядов — сборные (на 80%), не прошедшие полный курс обучения и боевого слаживания. А что такое боевое слаживание? Это значит, что экипаж танка или БМП должен быть как крепкая семья. Механик-водитель или наводчик с полуслова обязаны понимать друг друга. Как жена с полуслова понимает, что у мужа неприятности на работе или разболелось сердце, где можно поругать, а где нужна ласка. В боевом экипаже механик-водитель обязан с полунамека улавливать, куда ехать, где остановиться, где поддать газу, как помочь наводчику точно прицелиться и выстрелить. Что это за семья, если супруги знают друг друга всего неделю и сразу же попадают в сложнейший житейский переплет?! Неизбежны как минимум ссоры и истерики, как максимум распад. У боевого экипажа финал страшнее — смерть.

В-третьих, офицерский состав, особенно от лейтенанта до капитана, не подготовлен к управлению в нестандартной боевой обстановке, психологически пасует перед сложными обстоятельствами. К примеру, скопления людей на дороге офицеры воспринимали как элемент всенародной борьбы местного населения против «агрессоров». Хотя зачастую толпу женщин и детей дудаевцы сгоняли на маршруты выдвижения наших войск под угрозой оружия.

В-четвертых, одним из слабых звеньев в ходе проведения специальной операции оказались вопросы единого управления разнородовыми и разноведомственными силами и средствами (Министерства обороны, МВД, ФПС...).

В-пятых, сказались и старые, традиционные наши недостатки: маршевые возможности техники использовались слабо из-за постоянных поломок узлов и агрегатов (особенно устаревшей техники БТР-70). Не велись активные ночные действия. Войсковая разведка проводилась пассивно. Зачастую разведывательные подразделения привлекались для охраны командных пунктов, а не для собственно разведки.

Короче говоря, назрели кардинальные решения по перелому ситуации. И они последовали.

Учитывая сложившуюся обстановку и результаты действий войск приказом министра обороны РФ от 20 декабря 1994 года командующим Объединенной группировкой войск в Чеченской Республике был назначен первый заместитель начальника Главного оперативного управления Генерального штаба генерал-лейтенант Анатолий Квашнин.

ГРАЧЕВ

Свое решение генерал армии П. Грачев впоследствии объяснял так (позволю себе пространную цитату, хотя за буквальную точность не ручаюсь):

«Открыто с самого начала против ввода войск выступал только Борис Громов, но и он не подавал в отставку до поры до времени, выжидал.

Еще до ввода войск руководить операцией я назначил командующего войсками Северо-Кавказского военного округа генерал-полковника Митюхина Алексея Николаевича. А сам его подстраховывал. Но Митюхин, когда под ст. Слепцовской началась стрельба, запаниковал. Начал орать на подчиненных, растерялся. Я пробовал успокоить — не вышло. Потом позвонил ему: ты, говорю, «заболел», садись на вертолет и лети в Ростов.

Сам начал командовать. Но ведь я не мог бросить всю армию и заниматься только Чечней. Приглашаю своего 1-го зама генерала Воробьева. В Моздоке он отвечал за подготовку солдат к боям. На заседаниях штаба всегда четко и очень толково делал доклады: товарищ министр, такие-то части готовы идти в наступление, такие-то еще готовятся... Он и сейчас в Государственной думе очень четко говорит, и все думают, что он бравый генерал. Эдакий знаменитый депутат — все знает, все умеет... Я объяснил ему ситуацию: Эдуард Аркадьевич, Митюхин заболел, сам Бог велит вам возглавить операцию. И тут мой дорогой генерал Воробьев, сильно покраснев и помолчав секунд 15 — 20, вдруг заявил: командовать отказываюсь. Как так? Я вам приказываю! А он: войска не подготовлены. Как это? Почему вы раньше не говорили? Вот ваши доклады, вы отвечали за подготовку. Значит, вы меня обманывали? Вы знаете, чем это грозит? 15 лет или расстрел... Как хотите, отвечает, так и оценивайте, командовать не буду. В общем, я отправил его в Москву и пригрозил судом. Он щелкнул каблуками.

В Москве я обо всем доложил Ельцину, даже сказал, что Воробьева надо судить. Б.Н. попросил подобрать руководителя операции. Генерал Кондратьев мне сразу сказал, что с него хватит 93-го года, не выдержит — больной. Миронову даже не предлагал — больной, еще в Афганистане сердце надорвал. Громов отказался. Объяснил, что всегда выступал против ввода войск в Чечню, сказал, что готов написать рапорт об отставке. Больше замов у меня не было... В мирное время все хорошие, умные, смелые, а когда начались боевые действия — в кусты. Такое бывает и у генералов».

То, о чем спустя годы рассказал Павел Сергеевич, обсуждали и в войсках группировки, причем вслух старались говорить меньше. Но наверняка командиры высокого ранга имели свое мнение, в том числе и по отстранению от руководства генерала Митюхина, назначению Квашнина. Слухов было много.

ПЕРЕГОВОРЫ С МАСХАДОВЫМ

Уже за одно только смелое решение по замене командующего ОГВ (Митюхина на Квашнина) Грачеву нужно в ноги кланяться. Подчеркну, что речь идет не о росчерке пера под приказом. Такая кадровая рокировка шаг трудный, за ним знание ситуации и людей, способных данной ситуацией управлять. Кроме того, не следует забывать, что новое кадровое назначение Грачев сделал уже через 9 дней (!) после начала операции. Если бы тянул подольше, сомневался — труба делу. Крови было бы больше.

Я встречался с Грачевым несколько раз. И в Моздоке, и непосредственно в Чечне. Дважды в декабре 1994 года и через пару месяцев, в феврале 1995-го, я докладывал ему свои решения по той или иной операции. Помню, в грозненском аэропорту «Северный», на втором этаже аэровокзала, он внимательно выслушал меня, задал несколько вопросов и утвердил мой план как командующего Южной группировкой войск. Попросил беречь людей, не допускать напрасных потерь. Затем обнял, пожелал удачи и напоследок сказал, что верит в нас.

Мне было приятно с ним общаться. Импонировали его простота в отношениях, доступность для подчиненных. В отличие, скажем, от бывшего министра обороны СССР маршала Д. Язова, который хоть и пользовался уважением в войсках (его опыт, фронтовое прошлое были неоспоримы), но был суров и недоступен, как великий инквизитор Торквемада. Кроме уважения он вызывал у офицеров чувство элементарного страха. Вот если бы это качество Генпрокурору, чтоб у державных воров поджилки тряслись, — тогда другое дело. А министру обороны зачем вызывать у подчиненных оцепенение? В армии и так субординация предполагает авторитет должности и погон независимо от личных качеств их носителя. Стоит ли усиливать эффект внешних атрибутов власти еще и личной суровостью, а то и грубостью?

В общем, Грачев мне нравился. Молод, решителен, смел, воевал в Афгане... Я даже простил его... обман. Я не оговорился. Павел Сергеевич обманул лично меня. Нынче это называется «подставой». Конечно, исходя не из шкурных соображений, но тем не менее. История эта требует детального рассказа. Итак.

Был в ходе «первой чеченской войны» момент, когда чисто по своей инициативе я стал встречаться с Асланом Масхадовым. Свел меня с ним наш «переговорщик» — начальник штаба одного из полков. Этот офицер сейчас жив-здоров, учится в Академии Генерального штаба. Не буду называть фамилию. Он был парламентером, «сводней» между мной и Асланом, потому что хорошо знал масхадовского «сводню». Кажется, того звали Иса. В общем, свели нас.

Когда намечалась первая встреча, должен был быть сам Масхадов, Шамиль Басаев, еще кто-то. Однако, когда я пришел на «свидание», то увидел только Аслана и Руслана Гелаева (после ранения он хромал). Басаева не было.

Короче говоря, начались у нас переговоры. Я свою точку зрения высказал, Масхадов — свою точку зрения. Он требовал вывести федеральные войска за пределы Чечни, а потом сесть за стол переговоров. Я сказал: нет, так не будет. Первое мое требование было прекратить сопротивление, второе требование — сложить оружие, третье — передача пленных и только после этого четвертое — сесть за стол переговоров.

В общем, ни до чего мы не договорились. Фактически, только озвучили друг другу требования сторон. Ясно было, что мы лично ничего не решим, да и полномочий у нас — никаких. Поэтому условились организовать встречу на более высоком уровне — свести Дудаева и Грачева. Пусть пообщаются. Может, это что-нибудь даст полезное, меньше людей погибнет... Такая была идея.

Потом, гораздо позже, мне Масхадов рассказывал, что Дудаев был абсолютно безразличен к таким переговорам. Но я-то, наивный, надеялся, что за позицией Аслана стоит Джохар! И, соответственно, переговорил со своим министром обороны: так, мол, и так, Масхадов (а за ним, видимо, стоит Дудаев) хочет встретиться с вами. Грачев сказал: хорошо, мы пойдем с ним на переговоры, и назначил время.

Я взял с собой передвижную радиостанцию и выехал с охраной на место встречи. Мы свиделись в н.п. Новые Атаги, в доме Резвана, и я обеспечил Аслану связь с Грачевым. Они лично переговорили (Масхадов с Грачевым) и условились о приблизительной дате встречи. А я должен был сообщить дату конкретную. И до этой даты, как мне позже стало понятно, я должен был остаться как бы заложником у бандитов, а Масхадова отправить в Моздок или куда-то на север (точно не знаю).

Схема планировалась такая: я прилетаю в Новые Атаги на вертолете, остаюсь там, а Масхадова увозят к Грачеву на этом же вертолете. Я оставался бы там, пока Масхадов не вернулся живым и здоровым.

Изюминка в том, что о своем «заложничестве» я ничего не знал, даже не догадывался. Это Масхадов потом рассказал мне всю правду. Мне об этом никто не говорил — ни Грачев, ни ГРУшники, ни ФСБшники, никто.

Грачев один раз перенес срок встречи, потом еще раз, а потом не вышел на связь вообще. И после этих обманов и темных игр Масхадов мне сказал (у нас тогда самая короткая встреча была): давай больше встречаться не будем, это ни к чему не приведет, на нашем уровне мы проблему не решим. Все. Мы друг другу пожали руки, обнялись с ним и разъехались. После этого мы долго не виделись. Но это, как говорится, дело третье. Главное в том, что мой противник Масхадов был со мной честнее, чем родной министр обороны в тот момент. Неужели Грачев думал, что я, узнав о своем «заложничестве», струшу и откажусь ехать? Если это так, то обидно. Я без колебаний согласился бы. Но только скажи мне об этом прямо, не темни! Это во-первых.

Во-вторых, мы с Масхадовым провели определенную работу во имя прекращения кровопролития. При этом рисковали, фигурально выражаясь, собственными задницами: Аслан мог нарваться на гнев Дудаева, а я на обвинение в «сговоре с врагом». Тем не менее старались использовать любой шанс во благо мира. Почему же Грачев махнул рукой на этот шанс? Не верил в успех? Но тогда зачем обещал встречу? На эти вопросы я до сих пор ищу ответы.

Единственное объяснение, которое приходит в голову, — разочарование Грачева. Тотальное, глубинное разочарование Павла Сергеевича. В успехе «чеченской войны», во многих серьезных и фундаментальных вещах.

Еще тогда, в момент наших встреч, наблюдая его на совещаниях в Моздоке и Грозном, я обратил внимание на несоответствие внутреннего потенциала Грачева тому, что он делал и говорил. Например, Павел Сергеевич никогда детально не вникал в наши тактические планы. Выслушает, кивнет головой, задаст парочку несущественных вопросов и закончит какой-нибудь «декларацией» типа: «уничтожайте бандитов!», «берегите людей!», «побольше награждайте солдат!» и т.п. Все эти пожелания — дело хорошее, но мы, командиры, и без министра знаем, что врага надо бить, а своего бойца следует беречь и при любой возможности лепить ему на грудь медаль.

Грачев опытный вояка, все командные должности прошел, «духов» в Афгане громил за милую душу, в отличие от большинства из нас (генералов и офицеров, еще не наживших боевого опыта), и от него мы ждали каких-то новаций, нестандартных решений, даже конструктивной критики.

Увы, их не было. Свой афганский опыт он словно в запасник музея спрятал. Не наблюдали мы у Грачева какого-то внутреннего горения, боевого азарта, живого интереса к ходу боев... Поставьте старого преферансиста рядом со столом, где идет игра, — он изведется весь от желания включиться в борьбу за прикуп. А тут какая-то индифферентность, даже отстраненность. Никакого другого объяснения, кроме как разочарование и потеря веры в большой успех, я не нахожу...

Утраченные иллюзии оставляют в душе человека давно исследованное писателями и психологами состояние. Он пытался что-то сделать. Пытался выдавить из Степашина и его спецслужбы ясную оценку ситуации, пытался перенести начало ввода войск на весну, даже пытался лично договориться с Дудаевым. Теперь мы знаем, что такая встреча была. Не договорились. «Значит, война, Джохар?» — спросил Грачев. «Война!» — отрубил Дудаев. И пошло-поехало. Совбез, министры-силовики, Егоров с ермоловским туманом в глазах...

Как сказал поэт: «Из нашей шкуры барабаны не сделаешь, она тонка. Наполеоновские планы берутся часто с потолка».

ГРОЗНЫЙ

Около 10 тысяч хорошо вооруженных боевиков Дудаева готовы были стоять насмерть, защищая город. На вооружении они имели до 25 танков, 30 боевых машин пехоты (БМП) и бронетранспортеров (БТР), до 80 артиллерийских орудий (в основном, 122-мм гаубицы Д-30) и минометов. Несмотря на неоднократные обращения федерального командования с предложением прекратить сопротивление, дудаевцы продолжали огрызаться и укрепляли оборонительные рубежи. Их было создано три:

— внутренний радиусом от 1 до 1,5 км вокруг президентского дворца;

— средний на удалении до 1 км от внутреннего рубежа в северо-западной части города и до 5 км в его юго-западной и юго-восточной частях;

— внешний рубеж проходил в основном по окраинам города.

На внутреннем рубеже оборона чеченских незаконных вооруженных формирований (НВФ) основывалась на созданных сплошных узлах сопротивления вокруг президентского дворца с использованием капитальных каменных строений. Нижние и верхние этажи зданий были приспособлены для ведения огня из стрелкового оружия и противотанковых средств. Вдоль проспектов Орджоникидзе, Победы, улицы Первомайская были созданы подготовленные позиции для ведения огня артиллерии и танков прямой наводкой.

Такой характер обороны чеченской столицы позволял сделать вывод, что боевики не сдадутся. В связи с этим оставался единственный путь — штурм Грозного и разоружение НВФ Дудаева. Руководство операцией осуществлялось оперативной группой во главе с генералом армии П. Грачевым. К 30 декабря 1994 года были созданы группировки войск направлений: «Север» — под командованием генерал-майора К. Пуликовского, «Северо-Восток» генерал-лейтенанта Л. Рохлина, «Запад» генерал-майора В. Петрука, «Восток» — генерал-майора Н. Стаськова.

На случай активного сопротивления незаконных вооруженных формирований при вводе войск в город командованием Объединенной группировки было принято решение о создании штурмовых отрядов в составе ударных группировок войск.

Задача командующим войсками группировок по действиям в городе и подготовке штурмовых отрядов была поставлена еще 25 декабря. Замыслом операции на этом этапе предусматривалось штурмовыми отрядами (наступая с северного, западного и восточного направлений) войти в город и во взаимодействии со спецподразделениями МВД и ФСК захватить президентский дворец, здание правительства, телевидение, радио, железнодорожный вокзал, другие важные объекты в центре города и блокировать центральную часть Грозного и район Катаямы. Расчет строился на внезапности действий наших войск. При активном сопротивлении со стороны боевиков войскам были поставлены задачи по овладению городом в течение нескольких суток.

31 декабря 1994 года началась операция. По мнению некоторых генералов, инициатива «праздничного» новогоднего штурма Грозного принадлежала людям из ближайшего окружения Павла Грачева, чтобы приурочить взятие города к дню рождения министра обороны России (1 января). Не знаю, насколько это серьезно. Другое дело, что операция готовилась наспех, без реальной оценки противника, его сил и средств, без тщательной подготовки. Это факт. Для этой операции даже название придумать не успели!

Исходя из данных о группировке незаконных вооруженных формирований в городе, для штурма Грозного необходимо было иметь в составе наших войск, как минимум, 50 — 60 тысяч человек. Почему?

Всего лишь один пример из опыта Великой Отечественной войны: в период с 5 декабря 1941 года по 7 января 1942 года наши войска освобождали г. Калинин от фашистов, имея соотношение сил по личному составу 4:1. Это нормальное соотношение атакующих к обороняющимся. У нас же по состоянию на 3 января непосредственно в Грозном было не более 5 тысяч человек. Напомню, что боевиков насчитывалось в два раза больше!

Радиосвязь в подразделениях, штурмующих Грозный, была почти парализована из-за царившей в эфире неразберихи. Между нашими подразделениями практически не было взаимодействия. Механики-водители танков и БМП в большинстве неопытные. После проведенной огневой подготовки на ряде направлений выдвижения войск образовались труднопроходимые завалы. Смешанные колонны (автомобили с бронетанковой техникой) растягивались вдоль узких улиц, не имея возможности осуществлять маневр. В результате из зданий вдоль улиц пехота и техника расстреливались в упор.

У командиров, начиная от командира батальона и ниже, фактически отсутствовали топографические карты Грозного, что сбивало с маршрута, приводило к утрате ориентировки, незнанию своего местоположения. А если у кого и имелись карты, то образца 1980 года, которые сильно устарели. На них не было нанесено расположение целых районов города. По сути, боевики только и ждали появления колонн бронетехники в городе. Используя узкие улицы, дудаевцы действовали по классической схеме, которая использовалась душманами в Афганистане: огонь наносился по головной и замыкающей машинам в колонне, после чего из окружающих домов открывался шквальный огонь по остальной, «запертой» бронетехнике.

По основным городским магистралям танки и БМП прорвались в центр города, но, не имея поддержки мотострелков, в большинстве своем были уничтожены боевиками из противотанковых гранатометов с близкого расстояния.

Фактически эффект внезапности был нами утерян, сложилась катастрофическая обстановка. В город смогли прорваться лишь группировки «Север» и «Северо-Восток», но они вели бои в окружении, будучи блокированными превосходящими силами дудаевцев.

Что только не предпринималось командованием Объединенной группировки войск (ОГВ) в этот период для того, чтобы заставить командира 19-й мотострелковой дивизии полковника Кандалина наступать, — все тщетно. Мотострелки стояли, а должны были идти в направлении железнодорожного вокзала, где в это время в полном окружении, захлебываясь в крови, вели бой два батальона 131 бригады и батальон 81 мотострелкового полка. Из-за отсутствия тесного взаимодействия с мотострелками и нерешительности генерал-майора Петрука стояли на месте в это время и десантники.

С утра 1 января Грачев приказал командующим группировками войск западного и восточного направлений прорваться к блокированным подразделениям в районах железнодорожного вокзала и президентского дворца, спасти наших ребят. Однако эти задачи также не были выполнены.

Особенно хочется сказать о сводном отряде 131-й майкопской бригады под командованием полковника И. Савина. До сих пор, например, в сознании почти каждого россиянина (да и «за бугром») укоренилось мнение о том, что в первый день 1995 года на грозненском железнодорожном вокзале 131-я мотострелковая бригада почти в полном составе погибла. А это ведь не так.

Сводный отряд бригады, насчитывающий чуть больше трехсот (!) солдат и офицеров, имел задачу отсечь подход подкрепления боевиков в центр города из района Катаямы, но, не встретив сопротивления, проскочил нужный перекресток, потерял ориентировку, вышел к железнодорожному вокзалу, где уже сосредоточился батальон 81-го полка. Однако главная ошибка полковника Савина в том, что он посчитал, будто в районе вокзала противника нет. Батальоны, встав колоннами вдоль улиц, не позаботились об организации обороны, не выставили блокпосты по маршруту движения, не провели надлежащую разведку. Дудаевцы сразу же этим воспользовались. Скрытно в район вокзала были переброшены отборные силы «абхазский» и «мусульманский» батальоны, численностью свыше тысячи (!) человек.

Обстрел начался вечером 31 декабря. Боевики атаковали с трех сторон, близко не подходили, а вели огонь из гранатометов, минометов и орудий. В течение суток мотострелки отражали яростные атаки дудаевцев. Утром 2 января полковник Савин решился на прорыв. Вдоль железнодорожного полотна при поддержке двух танков мотострелкам с трудом удалось вырваться из окружения, потеряв при этом больше семидесяти солдат и офицеров. Погиб и командир бригады Иван Савин. Но боевики также понесли ощутимые потери. В районе вокзала остались лежать тела свыше трехсот дудаевцев. Об этом бое рассказывают много небылиц. К созданию мифов приложили руку и наши родные, отечественные СМИ, накормленные «утками» Мовлади Удугова. Я же здесь привожу реальные факты.

Нельзя забывать и о «психологическом прессинге», который боевики активно оказывали на наших военнослужащих. Выходя в эфир на радиочастоты федеральных войск, дудаевцы предлагали нашим солдатам большие деньги за дезертирство, открытие огня по своим и особо за физическое устранение командиров.

К сожалению, некоторые сдавались, поддавшись на уговоры правозащитника С. Ковалева. Что из этого получалось, можно судить по рассказам капитана Сергея М. из 131-й майкопской бригады, попавшего в плен 31 декабря 1994 года и 8 месяцев томившегося в яме под г. Шали. «Об одном просил Бога, — рассказывает он о тех страшных днях, — быстрее умереть...» Об избиениях и прижиганиях сигаретами, публичных казнях и прочих «прелестях» чеченского плена говорить можно долго — читателя этим не удивишь. Но вот отрубание голов, снятие кожи и скальпов с живых солдат, распятые тела в окнах домов — с такими изуверскими методами боевиков наши войска столкнулись в Грозном впервые.

Были ли готовы наши солдаты и офицеры к тому, что их могло ожидать в плену? Конечно, нет. Вспомните, какую злую шутку сыграла судьба с тележурналисткой Еленой Масюк? Она романтизировала боевиков на протяжении почти всей «первой чеченской войны». А потом Елену сделали рабыней ее же «герои». Она сломалась от такого коварства. Убежден: о плене, о его сущности вообще и чеченском в частности, следует говорить всему личному составу российских Вооруженных сил. Но об этом, к сожалению, никто не думал ни тогда, когда штурмовали Грозный, ни позже, когда на протяжении первой чеченской кампании в плен к дудаевцам попадали десятки солдат и офицеров.

Одно из любимых развлечений боевиков в первую войну — это драки между невольниками. Тема эта почему-то стыдливо не обсуждается публично, а зря. Думаю, особо стоит сказать и об этом. Боевики часто устраивали что-то вроде гладиаторских поединков между пленными со смертельным исходом.

Чтобы сохранить жизнь, солдату-узнику также предлагали принять ислам. И некоторые соглашались. Потом новоявленные «мусульмане» в телевизионных интервью рассказывали, что мусульманином быть хорошо, что война (первая) в Чечне была неправедной и, дескать, какие чеченцы (т.е. бандиты) праведные — ведут праведную войну против русских. Не говорили только об одном нюансе: принятие ислама окроплялось кровью. Другими словами, перед тем как принять ислам, пленник должен был застрелить или зарезать своего же товарища-пленного. Так что принятие ислама в тех условиях было вопросом не только религиозным.

Но как ни старались дудаевцы морально сломить наших солдат и офицеров, им это не удалось. Даже в первые дни штурма Грозного, когда многих охватил страх и отчаяние от необъяснимости и безвыходности ситуаций, в которые попадали наши подразделения, есть немало примеров мужества и героизма. Герой-танкист лейтенант В. Григоращенко, прототип героя фильма А. Невзорова «Чистилище», распятый на кресте, навсегда останется образцом для подражания в своем полку.

Во время боев в Грозном дудаевские боевики искренне восхищались русским офицером из бригады спецназа СКВО, до последнего дыхания в одиночку оборонявшегося против толпы неприятеля. «Все! Хватит! Молодец! — кричали ему, окруженному и огрызающемуся огнем. — Уходи! Мы тебя не тронем». Не ушел с позиции, не мог (даже если бы хотел) — у него были перебиты ноги. «Мы вынесем тебя к твоим!» — закричали боевики. «Хорошо, — сказал лейтенант. — Согласен. Идите сюда!» Когда дудаевцы приблизились, офицер подорвал и себя, и врагов гранатой. Ошибся правозащитник Ковалев, который утверждал, что в результате «новогоднего» штурма были разгромлены федеральные войска. Да, понесли потери, но показали, что и в нынешнее время, время размытых идеалов, у нас остались свои матросовы.

В начале января 1995 года командующим группировкой войск «Запад» вместо отстраненного генерал-майора В. Петрука был назначен генерал-майор И. Бабичев, а командиром 19-й дивизии, вместо снятого с должности Кандалина, полковник В. Приземлин.

На северном направлении с целью создания единого руководства войсками две группировки были объединены в одну — «Север» — под общим командованием генерал-лейтенанта Л. Рохлина, прекрасно зарекомендовавшего себя в ходе боев за город. Буквально в считанные дни кадровые рокировки, предпринятые Грачевым и Квашниным, дали заметные результаты. Значительно улучшилась управляемость подразделений и частей. Но в то же время боевые действия в Грозном начали приобретать затяжной характер. Мы все думали о том, как исключить большие потери и сохранить своих людей.

НА РАЗВАЛИНАХ

В этом городе прошло мое детство. Последний раз я был здесь в конце восьмидесятых. Приезжал на могилу своих родственников. Здесь похоронены моя сестренка, бабушка, тетя и дядя. Тогда, в январе 95-го, на кладбище я не попал, оно было заминировано. Зато удалось побывать в «своем» доме. В городе еще шли бои. Поэтому пришлось сесть на броню и взять с собой охрану. Знакомую улицу Коммунистическую нашел сразу. Там еще маршрут автобуса проходил. Остановка «Деловая».

Подъехали к дому. Все забито, заколочено досками. Постучал. Дверь открыл молодой парень, лет 27, чеченец. Он знал мою двоюродную сестру. «Я слово сдержал, сохранил, что смог», — сказал парень и пригласил в дом. Только в сарай попал снаряд, угол снесло. А все остальное уцелело.

Пришли пожилые женщины, лет 70 — 80. Они были черные, худые. Плакали. Одна из них меня узнала. Я когда позже матери все рассказал, она тоже плакала.

Запомнился еще один эпизод. Молодая беременная женщина с Урала приехала в Грозный к своей матери. А тут война. Рожала под бомбежками, в подвале. Роды принимала соседка-старуха. Я помог женщине выбраться из Грозного. Помню, как мы увозили ее на бронетранспортере на аэродром «Северный». Затем переправили в Моздок, а оттуда — на Урал.

— Мы, товарищ генерал, обязательно увидимся, — сказала на прощание.

В ходе боев за чеченскую столицу и на подходах к ней боевики понесли значительные потери:

— убитыми свыше 7 тысяч человек, пленными 600 человек;

— в технике и вооружении: уничтожено танков более 60, БМП и БТР свыше 80, орудий и минометов более 115, разбиты были почти все имевшиеся до начала операции самолеты и вертолеты, значительное количество стрелкового оружия;

— захвачено и изъято: танков более 15, БТР и БМП более 70, орудий и минометов более 60, противотанковых гранатометов более 450, значительное количество стрелкового оружия, взрывчатых веществ и боеприпасов.

К сожалению, немалые потери понесли и федеральные войска, особенно в первые дни 1995 года. Погибли и пропали без вести более 1,5 тысячи солдат и офицеров. А если буквально точно, то всего с 31 декабря 1994 года по 1 апреля 1995 года, по данным Генштаба, в Объединенной группировке войск погибло 1426, ранено 4630 военнослужащих, 96 солдат и офицеров — в плену у дудаевцев.

Геннадий ТРОШЕВ