«Я ШЬЮ ДЛЯ ОТМОРОЖЕННЫХ ВО ВСЮ ГОЛОВУ»

В прошлом году он чуть не умер. Жесточайшая пневмония, усугубленная давней хронической болезнью. Как обычно бывает в таких случаях, вдруг не оказалось денег, некому было подать тот самый пресловутый стакан. Льва Новикова спасли люди, которые раньше были на расстоянии, — Алла Демидова, продюсер Ариэлла Сеф, модельеры Виктория Андреянова и Елена Супрун

Лев НОВИКОВ:

«Я ШЬЮ ДЛЯ ОТМОРОЖЕННЫХ ВО ВСЮ ГОЛОВУ»

Справка для химиков, работников ГИБДД и горных металлургов, кто такой Лев Новиков. Если совсем просто — стилист, гример. Из его последних работ — мейк-ап к «Горю от ума» в постановке Олега Меньшикова. Из самых нашумевших — виктюковские «Служанки». Новиков — парикмахер, портной, гениальный придумыватель образов, который работал со множеством известнейших дам, одни только Сац и Уланова чего стоят. Сегодня Лев выздоравливает, ходит без палочки, ноги уже не пухнут. Он впервые в жизни занялся преподаванием. И еще шьет свою собственную коллекцию прет-а-порте — тоже впервые

— Все же думали, что я умру. Сам по себе я уже не новостной повод, а вот если бы умер... Сколько бы длинных некрологов появилось обо мне во всех глянцевых журналах. Но не случилось — не дождались. Вышел я из больницы. Год приходил в себя... Вот за преподавание взялся, чего никогда не делал, потому как ревностно относился к своим секретам. Но моим ученикам что объясняй, что не объясняй — никакой реакции. И я подумал: «Боже мой! Так я им все расскажу, завалю их информацией. Даже если единицы смогут это ухватить, уже хорошо».

— А шить зачем? Как будто мало в Москве кутюрье.

— А потому что мне надоело смотреть на эту вялую моду. Где эмоциональная подача, где хотя бы претензия на индивидуальность? Предположим, я героиня. Неординарная, больная, сумасшедшая, мне за пятьдесят, но я же еще живу, и я — Героиня. У кого мне одеваться?

Я вот пересмотрел фильм «Семейка Адамс». Там вначале заставка: «Посвящается престарелым и умственно отсталым». Это — мой стиль. Я не шью для нормальных людей. Мне это неинтересно. Идите в магазин и покупайте. Я шью для отмороженных во всю голову. Все это, конечно, будет сидеть, потому как хороший крой, аристократический подход к ткани. Но декор, аксессуары вызовут... тревогу в толпе. Эполеты, детский капор или роза на причинном месте — вкупе с традиционным фраком и украинским венком. Зоя Барбарунова (специалист по раскрутке «модных» марок. — Л.Л.) предлагает сделать показ в «России». Но я в сомнении. Представьте: сидят люди в партере и пялятся на манекенщиц с розами на пиписьках.

— Вы полагаете, много найдется героинь, которые захотят все это носить?

— Они найдутся, я не сомневаюсь. Если нет — Исторический музей купит, он уже покупал мои костюмы в 1985 году. Но с героинями вообще беда. Дапкунайте — героиня, но для кино, где крупные планы. Чулпан Хаматова слишком молода, ей еще повзрослеть надо, пострадать.

— Вот если бы она развелась, стала матерью-одиночкой...

— Может, и так. Но без страдания нельзя. Образование, интеллект еще не дают личность. Лишь когда человек проходит испытания, у него появляется какой-то особый нерв. Я вспоминаю свою молодость, когда в конце 70-х я переехал из Саратова в Москву, — вот были героини! Я работал в парикмахерской в высотке на Котельнической. Мои коллеги говорили: «Хотите увидеть настоящий шарм, посмотрите на Левин контингент». Это были девочки полусвета, валютные проститутки. Почти все с высшим образованием — Мориса Тореза, МГУ, Патриса Лумумбы. Когда летом случались кинофестивали, я приходил в «Ударник» или в «Мир» — везде сидели мои «бабешки». Иностранцы от них уезжали — целовали им ноги, плакали и представить не могли, как они оставляют эти неземные создания в ужасной советской действительности. Не у всех судьбы сложились. Но я так думаю, что нынешние наглые хакеры — это дети тех женщин. Это пласт, который держит. Иначе молодежь от «Клинского» давно бы одурела.

— А вы из Саратова? Лимита...

— Ну, насчет лимиты. У меня была знакомая, первый раз я ей делал макияж на свадьбу. Она выходила замуж за какого-то европейского аристократа. Я попал к ней домой: пятиэтажка на Каширке, соленья в трехлитровых банках на подоконнике, алюминиевые вилки и родители с золотыми зубами. «Ты, — говорила она мне, — понимаешь, каких сил мне стоило из этого выбраться?» Последний раз приезжала, дело было зимой, — в роскошном пальто от MaxMara, извинялась, что не в шубе. Так что любое действие вызывает равное противодействие, и судьбы иногда складываются вопреки первоначальным обстоятельствам.

— У вас тоже так было?

— Я очень рано стал ездить в Москву — и это весь мой провинциальный менталитет сломало. Как говорит знакомая итальянка, «менталита» была слишком «аперта», открыта.

Саратов, как ни крути, город провинциальный. Четверть века назад, когда я там жил, высокая дореволюционная культура в каких-то остатках сохранялась. До 1917 года Саратов был городом образованных купцов. Мой прадед торговал музыкальными инструментами. Когда его дача сгорела, в огне погибло два «Беккера», они не для мебели стояли, он на них играл, как и на скрипке, и на виолончели.

— А вы хотели стать модельером?

— Да, я всегда интересовался «тряпочками», эскизы сочинял. Лет в пятнадцать, через знакомых, попал к Вячеславу Зайцеву, показал свои рисунки, сказал, что мечтаю поступить в Технологический. «Зачем? — отговаривал он. — Никому твои эмоции и фантазии будут не нужны».

Год после школы я проучился на филфаке университета, а потом ушел в областную лабораторию моды, где обшивали обком.

Фильмы меня сильно воспитывали. Тарковского, уже запрещенного, мы смотрели на закрытых показах. Я был в шоке, сидел, не понимал, что это. И «Дворянское гнездо» произвело ошеломляющее впечатление — как выяснилось позже, художником там был Хамдамов. Позже мы работали вместе. Волна ретро, накрывшая западный мир в конце 70-х, до меня дошла через кино. Я не видел «Великого Гэтсби» с Редфордом и Миа Фэрроу, но зато посмотрел «Конформиста» Бертолуччи. Ага! Какие там женские типажи? Молодая Стефания Сандрелли. Стиль переломлен в ракурсе гомосексуальных отношений: слабый Трентиньян и сильная героиня. Потом — «Гибель богов» Висконти. Тоже впитывал — и стиль и отношения. Все это откладывается, все тебя формирует. И это не просто сюси-масюси — журнал мод полистать. Как правильно говорит Алла (Демидова. — Л.Л.), мода — это неинтересно, это такой проходящий вариант. Бесполое занятие или для мужчин без яиц, или для женщины вот с такими яйцами. Судьбы — вот что главное.

— Вы в молодости были весь на понтах?

— Я всегда неординарно одевался. В конце 70-х, в эпоху «диско», у меня было пальто до полу, в котором я ходил в грязь и чистил его потом специальной металлической щеткой, и шарф вязаный, кишкой. У меня был портной, шивший лет двадцать по моим эскизам. Называлось это все самопалом, но с меня вещи покупали как фирменные. Юлия Рутберг в спектакле «Дама с камелиями» играла в моих шортах-бермудах из тонкой черной лайкры. И Лена Яковлева у Плотникова снималась в этих же шортах и в моем клетчатом пиджаке.

— Как же вы осели в Москве?

— Фиктивно женился на москвичке. Жена меня искренне любила — у нее ко мне были материнские чувства. Жили мы в коммуналке на Таганке, двери не закрывались, все время кто-то сидел, пил, разговаривал, жил. Мы протестовали против застоя своеобразным образом — сексуальной распущенностью.

— То есть вы погрузились в пучину?

— В глубокую. Романы, любови, приемы у дипкорпуса, поездки в Сочи. Настоящая разгульная жизнь, как у моего прадеда.

— Если большинство граждан переживали «закат империи» скучно, в каких-нибудь НИИ, то вы оттянулись...

— Для меня вехи — открытие Центра международной торговли или гостиницы «Космос». Я косил под иностранца, меня везде пускали. Если разоблачали, милиция на пару часов забирала в отделение. Но при этом я выучился на парикмахера, шил, работал в театре. Время было упоительное. Окружение — изысканное.

Мне везло на женщин. Я, например, стриг и гримировал Наталью Сац. Она орала: «Где мой хулиган?» И еще говорила: «За что я тебя люблю — ты участвуешь в моем успехе».

Ей было за восемьдесят. А ведь если и учишься, то на возрастных лицах, вот где школа. Я сейчас говорю своим студентам: «Курносых блондинок вы в любом случае накрасите. А вы попробуйте крокодила сделать человеком или когда все висит...» У Улановой ничего не висело, она за собой следила. Я ей только прическу сделал иначе. Она ко мне попала с обрубленной челкой — что-то среднее между каре 1920-х годов и Видалем Сассуном. А я ей сделал классическое каре. Все лучшие ее фотопортреты перед 75-летием — с моей стрижкой и мейк-апом. А макияж — искусственная простота, мода для богатых. Я такую классификацию для студентов ввел, это когда при помощи препаратов создается впечатление отсутствия косметики.

Уланова гениально одевалась. И именно в зрелом возрасте — в 1950-е она была серой мышкой. А в 1980-е расцвела. Ее поклонницей была шведская королева, помешанная на русском балете. Она ей дарила роскошные украшения — Ван Клиф, Тиффани. Платья лежали от Валентино, Ив Сен-Лорана в коробках, нераспечатанные. На юбилее на ней был костюм от Живанши — черный бархат с муаром, бриллиантовые серьги елизаветинской эпохи и босоножки от Валентино на высоченной шпильке. Это не каждая может на 75 лет надеть.

— А Сац?

— Она подписала мне книгу «Новеллы моей жизни». Читать невозможно — цензура, совок. Но что она мне рассказывала... В 1920-е годы она никому не давала проходу. Разврат стоял столбом. У нее ожерелье было платиновое — говорила, что Муссолини подарил.

Даже глядя на ее старость, было ясно, что когда-то от нее мужикам сносило крышу. Это память тела. Если человек был шикарный, к нему было приковано всеобщее внимание, он проходил — флюиды в разные стороны шли, это же не забывается.

...На меня ее бросали. Она сидит голая утром в спальне, грудь на коленях, орет: «Вика, Вика! А, Левка, это ты? Не смотри на меня! Ну ладно, давай меня одевать». Вика — это Виктор, ее 47-летний муж. Ее надо было и накрасить и накормить. А мне не опоздать бы к клиентке, которая заплатит за стрижку двадцать рублей, — великие же дамы давали пятерки.

— А если взять поколение помоложе — кто там был героиней?

— Ну, не знаю... Ира Метлицкая, Наташа Макарова. Судьбы вроде бы тяжелые, но при этом такие безукоризненные образы, про каждую можно романы писать. Это героини в буквальном смысле.

Но они редчайшее исключение.. Бабы какие-то ущербные пошли, у них не творчество, а сублимация. Ноют, жалуются, мстят. Свободную женщину тронь — она дыбом встанет, а эти будут шипеть и умничать.

— А Алла Демидова?

— Демидова должна была у Меньшикова сыграть в «Горе от ума» Хлестову. Она придумала гениальный образ. Я ей говорил: «Все в ампире, а вы — уже бидермаер!» Я предложил в качестве головного убора золотой тюрбан. А она — сделать прическу с высоким, выбритым лбом, на пальцы надеть металлические наконечники, плюс туфли на очень высокой платформе, скрытые под плащом с большим шлейфом. Когда на сцену выкатывали бы коляску, в ней сидела бы собачка Хлестовой, а сама она выходила следом, опираясь на английскую трость. Высоченная, как на котурнах, причудливая, как Дракула, как Круэлла. Вот это Хлестова, вот была бы мизансцена! И Софью она бы так крутила, что чуть не платье на ней рвала. Жаль, что Игорь Чапурин не смог сшить соответствующий такой героине костюм. И Демидова не сыграла.

Когда я болел, фактически умирал, Алла ночью звонила из Греции: «Мобилизуйте себя, силу воли». Я думал: «А она у меня есть?»

Я лежал с температурой сорок. Мой любимый человек собрал вещички, взял все самое ценное, надел пальто от Готье за три тысячи долларов и ушел. Я, такой наглый и сильный, никогда не думал, что через меня перешагнут — наступят на лоб и уйдут. И надо было всего-то девятьсот рублей в день на лекарства, чтобы вынуть меня из петли. Когда я уже был в больнице, как-то зашел врач: «А этот, которого привезли три дня назад, еще не умер?» — «Так это ж я!» Он, правда, извинился.

В общем, когда выкарабкался, я понял, что мне надо чем-то заниматься. Причем только тем, что я действительно сделаю хорошо. Я хочу своей модой порадовать людей. Мне дорог каждый час. Мне надо, чтобы люди запомнили меня так же, как я запомнил своих учителей, тех, кто радовал меня и кого теперь нет.

Людмила ЛУНИНА