"ДЕРЕВЯННАЯ " ЖИЗНЬ AНАСТАСИИ НЕМОЛЯЕВОЙ

— Я без всякого специального образования оказалась востребованной как художник! В то время как многие профессионалы остались без заказов

"ДЕРЕВЯННАЯ" ЖИЗНЬ AНАСТАСИИ НЕМОЛЯЕВОЙ

Актрисе театра и кино Анастасии Немоляевой повезло родиться в крепкой кинематографической семье: дедушка был кинорежиссером, снял картины «Счастливый рейс», старую версию «Доктора Айболита»; бабушка — звукорежиссером, озвучивала первые отечественные ленты, в том числе и «Веселых ребят», на счету Настиного отца кинооператора Николая Немоляева — «Обыкновенное чудо», «Цареубийца», «Курьер»; а количество кино- и театральных работ ее тетушки актрисы Светланы Немоляевой с трудом поддается описанию. Известность пришла к Насте довольно рано, когда она, едва окончив 10-й класс, снялась в фильме Карена Шахназарова «Курьер». Через несколько лет, став дипломированной актрисой, Настя попала в Театр на Малой Бронной к «своему» режиссеру Сергею Женовачу. А когда его «ушли», ушла и она. Однако разрыв со сценой не превратился в трагедию, потому что рядом были муж, дочка и... громоздкие старинные шкафы, которые Настя увлеченно расписывала маслом, не оставляя «живого» места. Теперь роспись мебели стала главным делом ее жизни. Сейчас на счету актрисы немало персональных выставок эксклюзивной мебели и участие в модных проектах, связанных с интерьером. Я пришла к Насте, чтобы пролить свет на простой вопрос: почему сознание состоятельной прослойки наших сограждан поменялось настолько, что суперевроремонту они вдруг стали предпочитать лубочные росписи на предметах, казалось бы, совершенно для этого не предназначенных — стульях, столах, шкафах, лестницах, потолках. Похоже, жить в «расписной шкатулке» сейчас становится модно?

— Евроремонт стал доступен многим и, может быть, именно поэтому перестал быть привилегией людей, которые стремятся к чему-то необычно новому. Ведь когда позволяют средства, хочется сделать свое обиталище необыкновенным.

— Прорыв русского лубка в интерьерный бизнес можно считать революционным?

— Революционным? Условно можно. Вообще, стремление к индивидуальности — нормальное состояние человеческой души. В последнее время на смену искусственному пластику закономерно приходят натуральные деревянные вещи. Ручное, оно ведь по природе своей теплее, энергетичнее. Потому что настоящее. Я уверена, что любая вещь ручной работы несет в себе мощную энергетику создателя и даже влияет на настроение человека. К счастью, в момент творчества люди, занимающиеся, например, росписью или вышивкой, настроены, как правило, очень положительно. И фон их настроения передается вещи. Поэтому вреда рукотворные вещи в принципе причинить не могут.

А если вернуться к твоему вопросу «почему сейчас как никогда востребована роспись интерьера?», то очень большую роль здесь играют опять же деньги. И как следствие, у многих появились свои загородные особняки. А загородный дом априори не терпит офисного стиля или «техно»

— Деньги деньгами, но важно ли, чтобы заказчик обладал неким вкусом, или ты все равно свое видение росписи ему навязываешь?

— По-разному. Зачастую, конечно, мы спорим. И тогда рождается истина, некое оптимальное решение.

— Это оптимальное решение чаще приходится искать с нашими соотечественниками или с иностранцами?

— В основном с нашими. Хотя недавно некому французу захотелось оформить одну из комнат в своем доме в марокканском стиле, и он обратился ко мне. Я сделала. Я вообще люблю экспериментировать, но не все заказчики готовы меня в этом поддержать. Я считаю, не надо бояться смелых росписей, буйства цвета, сочетания разных орнаментов — геометрических, растительных, потому что, если обратиться к истории, посмотреть древнерусские избы или палаты Московского Кремля: как цельно смотрятся, казалось бы, противоречивые росписи на стенах, потолках, балках! Расписной интерьер не чисто русское изобретение, он был во все времена во многих странах мира. И сейчас во всем мире существует определенный круг эстетов, которые заказывают для себя расписную мебель, а то и целые интерьеры.

Так вот, когда я только начала заниматься росписью, еще работая в театре, никаких доходов это не приносило, поэтому я незаслуженно несерьезно относилась к своим творениям и многие из них просто раздаривала.

— Раздаривала антикварные сундуки и шкафы?

— Нет, это были доски и стекло. У многих актеров в домах есть мои работы. Фамилии называть не буду, список получится очень длинный. А когда папа работал оператором на «Цареубийце» Карена Шахназарова, то Малколм Мак-Дауэлл, который играл цареубийцу Юровского, пришел к нему в гости, увидел мои расписные разделочные доски и искренне ими восхитился. Папа тут же ему две из них подарил. Но доски я уже давно перестала расписывать. А кроме мебели сейчас занимаюсь еще и стеклом. Вот графины, что ты видишь здесь на полках, — мои работы.

— А эта груда свежевымытой стеклотары на полу, вероятно, работы будущие?

— Ну да.

— Настя, а важно ли знать имена владельцев твоих произведений?

— В общем-то, нет, мне не важно знать, в чьи руки попали вещи, но иногда галерейщики сами говорят, кто приобрел у них ту или иную вещь. Вот недавно несколько моих расписных бутылок купила жена Солженицына.

— А положа руку на сердце, как считаешь, твое имя удваивает продаваемость вещи?

— Вероятно, да. Но я все же хочу верить, что их покупают не из-за имени, а потому, что понравились. У меня иногда происходят неожиданные встречи со своими вещами. Однажды я приехала в дом одного солидного банкира — его жена попросила расписать фрагменты интерьера. И вот мы ходим по дому, прикидывая объем работы, и вдруг вижу — на буфете стоит мой графин. В этом доме не знали, кто ее автор, просто купили в салоне. Теперь знают. К графину добавился интерьер, расписанный мною же.

— Какие у тебя прогнозы, что будет модно в ближайшее время в росписи интерьера?

— Сейчас заказчики стали заметно смелее, и меня это радует. Если раньше люди в свой интерьер очень осторожно вкрапляли роспись, то сейчас уже не боятся делать полностью расписные стильные комнаты. Возможно, будущее за расписными домами. Почему нет? Думаю, будет очень красиво. Мне кажется,что сознание людей уже поменялось настолько, что вполне выдержит резкие перемены и эксперименты в плане устройства собственного дома. Наше общество, к счастью, неожиданно быстро избавилось от долгого опыта социалистического строя, когда быть, как все, считалось нормой жизни и хорошим тоном. Правда, «белые вороны» встречались во все времена. Но сейчас к индивидуальности потянулись если не большинство, то по крайней мере уже некая масса. И меня это радует, потому что обещает много интересной работы.

— Когда ты только начинала свою «расписную индустрию» и использовала старинные вещи, в околоискусствоведческих кругах поднялась шумиха, что, мол, художник-самоучка Немоляева губит бесценные антикварные образцы. Общественное мнение задавило, и поэтому ты стала расписывать новую мебель?

— Нет. Из опыта работы я поняла, что со старой мебелью много мороки — ее надо найти, купить, вложить деньги в реставрацию, потом расписать. И снова искать, покупать, реставрировать... Гораздо удобнее взять новый чистый дубовый шкаф и работать с ним.

— И где же ты берешь новые дубовые шкафы — в ИКЕА покупаешь?

— В ИКЕА — несерьезная мебель. Она хороша для офиса. А если для дома, то для студенческих семей, которые пока могут себе позволить жить в типовой «хрущобе». По сути, это ширпотреб, только для нас, россиян, он кажется новым словом в обустройстве интерьера. Сейчас я работаю с мебельной мастерской Вениамина Скальника, моего мужа, которая делает разную мебель, в том числе и по старинным образцам.

— Признайся, это из-за тебя театральный режиссер Вениамин Скальник переквалифицировался в мебельщика?

— Из-за меня. Но Веня не наступал на горло собственной песне. Просто последние несколько лет, что он работал в театре, дела там были совсем невеселыми. Сама жизнь подсказала выход. Столяры, с которыми мы давно сотрудничали, объединились под Вениным началом в мебельную фирму. Сейчас они делают на заказ из дуба и лиственницы потолки, панели, лестницы, серванты. Я, как несложно догадаться, их расписываю.

— Настя, а как удалось найти такого мужа, который своим любимым делом ради твоего любимого дела пожертвовал?

— Мы встретились на съемках российско-японской картины «Сны о России». Веня в группе работал переводчиком. Он наполовину японец — мама родом из Страны восходящего солнца, а папа, переводчик-японист, — еврей из Биробиджана. Веня шутит, что все, мол, только говорят о дружбе Ближнего и Дальнего Востока, а он ее — дружбы — реальное воплощение. Дело было на съемочной площадке в Ленинграде. Там тусовались одни японцы, и я уже привыкла не понимать, о чем они говорят, вдруг ко мне подошел Веня и что-то сказал. Но я заранее знала, что не пойму, и в ответ на его фразу, сказанную на чистейшем русском языке, громко выкрикнула: «Что?» И Веня обалдел. А через полгода мы расписались в загсе на улице Лобачевского.

— А на Хоккайдо летали родственникам представляться?

— Нет. В качестве Вениной жены я там ни разу не была. Но его мама, когда ездит на родину, везет с собой наши фотографии. Так что все родственники в курсе нашей жизни. Я вышла замуж в 22 года, это по японским меркам считается рано. Там принято создавать семьи не раньше 30 лет, когда есть образование и сделана карьера. Рациональный, правильный подход.

— Как твой российский менталитет уживается с Вениным, восточным?

— Очень хорошо уживается. Если б в Вене активно проявлялся японский характер, я бы не смогла с ним жить. Внешне он восточный человек, а внутренне — совершенно русский. Естественно, он обожает японскую кухню. И две наших дочки тоже. И сидят они все по-японски — ноги под себя. Это уже гены. Веня до третьего класса в школе за партой сидел именно так — ноги под себя. Его учительница ругала, родителей в школу вызывала, дома с ним на этот счет беседы проводили, просили сесть «по-человечески». Но все безуспешно, пока само собой не прошло.

— Какое гражданство досталось твоему мужу — как-никак он родился в интернациональной семье?

— Двойное — российское и японское. И у наших дочек Сони и Дуси тоже. Однако, несмотря на наличие паспортов, они еще ни разу не были в Японии. Это хлопотно, пока одна из них очень маленькая, далеко и дорого.

— А ты используешь в своих росписях такие модные сейчас в России японские мотивы?

— Нет, Дальний Восток пока не востребован...

Сейчас я собираюсь заняться росписью детской мебели. И, может быть, даже в целом интерьеры детских комнат разрабатывать — занавески, посуду, полки, шкафы. Все будет ручной работы. И это ведь очень важно и с эстетической, и с педагогической точек зрения, когда маленький ребенок существует в красивом интерьере, его окружают красивые вещи, у ребенка подсознательно развивается хороший вкус, чувство стиля. Через вещи в своей комнате, в своем доме он учится понимать и ценить красоту во всем. Вообще есть идея открыть стильный магазин для детских комнат. А может, даже сеть магазинов!

— А твои дочки, наверное, спали в расписных люльках?

— Нет, к сожалению. Это тот самый случай, когда сапожник без сапог. Я расписала массу шкафов и интерьеров, а до своего дома руки пока еще не дошли. Берегу силы — когда девочкам буду делать отдельные комнаты, там уж я развернусь. У нас остро стоит вопрос расширения жилплощади. Несмотря на то, что сейчас живем в четырехкомнатной квартире, но, во-первых, каждой из девочек нужна отдельная территория, а во-вторых, мне — большая мастерская. А то ведь я до сих пор отдельные вещи расписываю дома в тесной комнате. Но чаще всего приходится снимать мастерские у художников.

— Тебя до сих пор называют везучей девочкой из хорошей семьи. Ореол киношной семьи и, может быть, связанной с этим везучести ты на себе ощущаешь?

— Да, мне везет. Но это не связано с киношной семьей, потому что я нашла свой путь в жизни. И мне очень повезло с мужем, который сейчас все свои силы посвящает «деревяшкам». Кстати, мы уже десять лет вместе, в этом году будем справлять деревянную свадьбу.

Ольга ЛУНЬКОВА