УПРАВЛЯЮЩИЙ

Управляющий делами Президента России Владимир Кожин готов долго и с удовольствием рассказывать, как идет реконструкция Константиновского дворца под Петербургом и продвигается инвентаризация российской собственности за рубежом, как в Москве ищут площадку для будущего Парламентского центра и обустраивают Кремль... Словом, беседовать с Владимиром Игоревичем о работе — милое дело, а вот разговор на отвлеченные темы дается ему со скрипом. Не понимает человек, зачем время терять на пустую говорильню...

Владимир КОЖИН

УПРАВЛЯЮЩИЙ

— Владимир Игоревич, вы на пальцах считать умеете?

— Конечно. А что?

— Хочу посмотреть, как это делаете.

— Ничего особенного: раскрываю ладонь, а потом загибаю пальцы. Раз, два, три, четыре... Достаточно?

— Да-а-а, Штирлиц из вас не получится.

— А должен был?

— Все же в ФРГ какое-то время жили, стажировку там проходили. Думал, вдруг научились на местный манер считать? Вот Путин сперва кулак сжимает, а потом уже пальцы выбрасывает. По-немецки.

— Подозреваю, Владимир Владимирович и до Германии так делал. Работа у него была соответствующая.

— А у вас?

— Я в КГБ не служил, хотя с этим ведомством соприкасался.

— Звали в органы?

— Да, но по ряду причин мой приход туда не случился.

— Анкета подкачала?

— Ну вы скажете... Нет, тут все в порядке: проверили родню до десятого колена, друзей, приятелей, знакомых, привычки, особенности характера... Все развивалось по стандартной схеме: на последнем курсе электротехнического института мне, как в свое время и Владимиру Путину, предложили работу в КГБ. Я согласился, и процесс, что называется, пошел. Все приближалось к логическому концу, но вмешалась всесильная компартия, направившая меня после окончания вуза не в КГБ, а в Петроградский райком комсомола Ленинграда. Решение парторганов обсуждению не подлежало.

— Но ваше мнение учитывалось?

— Что об этом рассуждать? Давно все было, времена стояли иные... Слово «надо» и сегодня живо, но прежде оно звучало по-особенному. Мое мнение, говорите? За нас думали старшие товарищи по партии, оставляя нам почетную обязанность исполнить полученный приказ.

— Позже КГБ не пробовал привлечь вас к сотрудничеству?

— Больше разговоров о переходе туда не возникало, хотя в последующем я работал на закрытом предприятии в Питере, занимался достаточно серьезными вещами...

— И?..

— Вот и все «и»! Дело-то секретное. Речь шла об оснащении нашего подводного флота...

— О знакомстве с президентом столь же многословно поведаете? Слышал, вы с ВВП то ли в лифте, то ли из-за лифта дружбу свели.

— Свежая версия. Обычно приписывают сближение на почве любви к горным лыжам.

— Лыжи были потом, а сначала — лифт компании «Отис». Американцы в 91-м году открыли в Питере сборочное производство, но вскоре компанию обложили сумасшедшими налогами, и вы через вице-мэра Путина пробили отмену НДС для «Отиса». Было?

— А-а-а, это... Я возглавлял в городе ассоциацию совместных предприятий, а Владимир Владимирович руководил комиссией по делам предприятий с иностранными инвестициями. В общем-то, нам и без лифтов было о чем поговорить. Главное, что мы делали, это пытались создать правовую базу для работы бизнеса в условиях переходного периода.

— Но с «Отисом» история чем закончилась?

— Предприятие активно развивается по сей день. Нередко захожу где-нибудь в лифт, читаю на табличке: «Отис. Сделано в России» — и понимаю, дело живет и процветает.

— А как вы в Ассоциации СП оказались?

— Не скажу, что всю жизнь туда стремился, но, когда стал там работать, руководствовался принципом, которому родители меня с детства учили: честно служи порученному делу.

— О папе с мамой можно подробнее, Владимир Игоревич.

— Коротко о них вряд ли получится.

— Давайте длинно.

— Отец погиб, когда мне исполнилось четыре года, помню его смутно. Родители были строителями, кочевали с объекта на объект, возводили электростанции по всей стране. Родился я в Троицке Челябинской области, но не прожил там и года, уехал, чтобы больше никогда не возвращаться...

Но я про отца не договорил. Он погиб на строительстве Новочеркасской ГРЭС. Несчастный случай. 1964 год.

— Это тогда в Новочеркасске расстреляли демонстрацию рабочих?

— Нет, двумя годами ранее. Взрослые члены семьи так или иначе участвовали в тех событиях, хотя дома о них никогда старались не говорить. У меня же остались обрывки детских воспоминаний, например, об огромном количестве в полях танков, замаскированных под копны сена. Пацаны, кто постарше, бегали смотреть на них...

После смерти отца моим воспитанием занялась мама. Самый дорогой, святой для меня человек. Царствие ей небесное! Мама имела массу друзей. Это очень ценное качество — умение сходиться с людьми. Куда бы судьба ни забрасывала маму, везде вокруг нее сразу складывались компании. Она была женщиной красивой, смелой, волевой, энергичной. С золотой медалью окончила школу, но тут началась война, об институте пришлось забыть. Всю Великую Отечественную мама проработала на оборонном заводе в Северодвинске, стояла у станка, параллельно училась в техникуме...

Удивительные истории случаются в жизни! В 1987 году я впервые оказался в командировке в Северодвинске, где меня ждала мамина подруга. Мы никогда прежде не виделись, а тут на вокзале подошла женщина и говорит: «Вы сын Любови Васильевны?» Меня принимали, словно самого дорогого родственника. Не поверите, все, кто видел сцену нашей встречи, прослезились, так трогательно и искренне было. Это все благодаря маме, люди ее очень любили, очень...

— Она давно ушла?

— В мае 99-го. Могла, наверное, еще пожить, но и война виновата, и неумение себя поберечь. Мама всегда много работала, последняя ее стройка — Калининская атомная станция. Даже выйдя на пенсию, продолжала заниматься общественными делами, пришлось настоять, чтобы переехала в Питер. Но и там не сидела сложа руки, нам помогала. Игорь, мой сын, фактически три года прожил у нее, даже внешне стал похож на бабушку. Она заложила в него крепкую основу, порой кажется, все лучшее в Игоре — от нее. Мама и меня в свое время так воспитывала. Я усвоил ее уроки, хотя порой и страдал из-за этого.

— То есть?

— Разные ситуации были в жизни. Так, в свое время речь шла о моем переходе из райкома в Ленинградский горком комсомола, что считалось колоссальной удачей и шагом в карьере, но в итоге я оказался рядовым инженером на заводе. Всему виной, как полагали многие, излишняя принципиальность. Я повел себя не так, как советовали старшие товарищи из парторганов. Подобное своеволие не приветствовалось и даже каралось. Вместо планируемого повышения мне попросту предложили уйти. От греха подальше. Спасибо и на этом. Все могло закончиться гораздо хуже.

— Но ощущение краха было?

— По тем временам случившееся означало полное фиаско... Но я в некотором смысле фаталист, считаю: все, что ни происходит, к лучшему. Если бы остался в комсомоле, жизнь наверняка сложилась бы иначе, неизвестно, где бы сейчас оказался, во всяком случае не здесь... Тогда же пришлось начинать фактически с нуля, что, может, и хорошо.

— Вы натура сомневающаяся?

— Пока не принято решение, могу долго размышлять, прикидывать, оценивать. Когда приходит время действий, колебания отметаются. Если говорю себе: «Вперед!» — назад уже ни шагу, все.

— Прочел в вашем интервью, что перед тем, как дать ВВП согласие занять должность президентского управделами, раздумывали две минуты. Не время для принятия серьезного и взвешенного решения.

— Нельзя тянуть с ответом в такой момент, изображать мучительный мыслительный процесс. Ситуация была принципиально иной, да и взаимоотношения с приглашавшим на работу человеком — не теми.

— Не теми — это какими?

— Тому, кто мечется и колеблется, не стоит вступать в бой. Если же выбрал дорогу, иди по ней, полагаясь на проводника.

— Словом, вы подписались бы под любым предложением Путина?

— Да. Наверное, да. Собственно, я и соглашался перебраться в Москву, исходя из этой логики.

— Какой?

— Совместной работы с Владимиром Владимировичем. Решение об отъезде из Питера далось мне тяжело. В тот момент я уже пять лет руководил Северо-Западным региональным центром по валютному и экспортному контролю, дело свое любил, и многие коллеги, друзья отговаривали от переезда в Москву. Позвал меня, кстати, не Путин, а Степашин. Я достаточно долго взвешивал «за» и «против», а когда дал согласие, назначение не состоялось. В силу ряда причин. Скажем так, ветры другие задули. Потом ситуация изменилась, и ставший премьер-министром России Владимир Владимирович утвердил меня в должности...

— А почему сомневались? Место ведь предлагали хлебное.

— Не такое уж и хлебное. Да и не в должности дело. Откровенно говоря, Москва мне не нравилась. Были периоды, когда ездил сюда чуть ли не по два раза в неделю, но всегда думал, как бы поскорее сесть в поезд или самолет. Дома чувствовал себя куда как комфортнее. У нас в Питере все по-другому. Даже метро ходит медленнее!

— «У нас»?

— По привычке вырвалось, хотя в Москве уже освоился, воспринимаю ее иначе. И дело помогает. Хозяйство, которым мне поручено заведовать, требует внимательного к себе отношения. Впрочем, в данном случае речь не только о столице. Управление делами Президента России имеет много объектов — в Подмосковье, Сибири, Карелии, Петербурге, Сочи...

— Общее количество назовете?

— Трехзначное число.

— Скоко? Знаете, реклама есть на телевидении: «Скоко точно?»

— Не хочу вводить вас в заблуждение, на память цифру не назову, но на нашем балансе числится несколько сотен объектов в России. Если добавить заграничную собственность, счет дойдет до тысячи.

— За рубежом инвентаризацию уже провели?

— К концу года закончим. Очень тяжелая, неблагодарная, не терпящая суеты работа. К сожалению, часто приходится сталкиваться с дилетантскими рассуждениями на эту тему. Люди умножают квадратные метры на доллары и получают сумму, которую мы якобы должны извлекать из нашей собственности. Дескать, сдавайте помещения в аренду и качайте живые денежки. Если бы все так просто!

— Рассказывают, растаскивалась эта недвижимость со страшной силой!

— Кое-что в самом деле ушло безвозвратно, тут ничего не попишешь. Хуже другое: очень часто загрансобственность использовалась не по назначению. Вернее, ею распоряжались, эксплуатировали ее в личных интересах, в итоге деньги шли не в госказну, а в карманы отдельных деятелей.

— Так выверните эти карманы.

— Легко сказать! Отстраиваем систему, чтобы негативный опыт не повторился. Есть полное понимание с МИДом, с ведомством Германа Грефа, в подчинении которого находятся торгпредства. Механизм заработает, недвижимость будет приносить дивиденды — дайте время. Пока же проблемы остаются. Не везде удается перерегистрировать собственность с Советского Союза на Россию. По-прежнему этому препятствует Украина, распространившая печально известную ноту. Процесс поиска общего языка идет трудно. Откровенно говоря, соседи поступают не по-дружески. Уговор был какой? Мы взяли на себя долги СССР, взамен получив загрансобственность Союза. Теперь же нам предлагают и долги оставить, и недвижимостью поделиться.

— Нормальный подход: хочется и на елку залезть, и задницу не ободрать.

— Мало ли, кому чего хочется... Так не бывает! Ничего, думаю, поладим. Во всяком случае, мы поступаться интересами не намерены.

— Но загранимуществом ваше богатство не ограничивается, верно?

— Внутри страны полная ясность с тем, чем владеем. Оценили и то, что было в ведении Управления делами Президента, но ушло в частные руки.

— Много уплыло?

— Достаточно. Сегодня предлагаем вернуться к исходному состоянию, восстановить статус-кво.

— Неужели отдают все назад?

— Не все и не сразу, но... отдают. А куда деваться? Так было со зданием редакции газеты «Известия», с гостиничным комплексом «Дагомыс». Есть еще ряд объектов, которые мы возвратили, приведя ряд веских аргументов, в том числе и судебных. С законом шутки шутить никому не позволено.

— Наезжаете на предшественника, Владимир Игоревич?

— Увольте от оценок хозяйственной деятельности Павла Бородина...

— Уволил. Но Большой Кремлевский дворец и Сенат, отремонтированные Пал Палычем, стоят и долго будут стоять.

— На мой взгляд, затраты неадекватны результату, но я не судья и не прокурор. Даже не финансовый ревизор. Знаю другое: лишь совсем недавно мы смогли закончить юридические и прочие взаимоотношения с господином Пакколи и его фирмой «Мабетекс». Надеюсь, больше никогда о них не услышу. Понимаете? Два с половиной года мы разгребали чужие завалы и подчищали долги.

— Убеждены, что собственных у вас не случится?

— Будем работать, чтобы не случилось!

— И кто же, интересно, станет ремонтировать 14-й корпус Кремля?

— Пока готовятся документы. Процедура предстоит стандартная: по итогам открытого конкурса лучший получит право на проведение работ.

— Так ведь и раньше тендеры имели место.

— Многое зависит от формулирующего условия задачи. Что заложишь, то и будет.

— Сегодня закладываете вы.

— Верно. Поэтому и запрашиваю полное досье на обращающиеся к нам фирмы. Меня интересуют оборот, капитал, опыт... Мы задействуем все механизмы для получения информации, включая ФСБ и СВР. У нас нет права на неоправданный риск. Не вижу ничего обидного в принципе: «Доверяй, но проверяй».

— Что вы считаете сейчас своим главным делом?

— Построение эффективной системы обеспечения всем необходимым высших органов власти, начиная с президента и заканчивая...

— Как скучно, Владимир Игоревич! Даже слушать не хочу! Лучше уж расскажите про ваши заводы и пароходы.

— Это все внутри системы, которую мы строим. Возьмите автопарк управления делами. Прежде в нем было пятнадцать различных моделей машин, а это значит — полтора десятка ремонтных баз и систем эксплуатации, столько же схем получения запчастей... Дурдом! Сегодня все ограничим «волгами», BMW калининградской сборки и сделанным у нас же автомобилем Ford Focus.

— И Путина на «калининградца» пересадите?

— Президента обеспечивает транспортом Федеральная служба охраны, у него останется Mercedes.

— А вы на каком BMW ездите?

— На калининградском. Автомобиль меня вполне устраивает...

Проблем, требующих оперативного решения, много. Это и состояние авиакомпании «Россия», и ремонт комплекса зданий президентской администрации на Старой площади, и реконструкция Константиновского дворца в Стрельне, под Петербургом, и создание единой медицинской системы в рамках Управления делами. Сознательно называю разные по масштабу и значимости вопросы, чтобы представляли, чем нам приходится заниматься, каков круг наших интересов...

— Сколько у Путина резиденций?

— Всего две — «Ново-Огарево» и «Бочаров Ручей» в Сочи. «Завидово», «Шуйская Чупа», «Волжский Утес» и прочие объекты, где время от времени может останавливаться глава государства, к резиденциям не относятся. Это совершенно особенный статус.

— У ВВП были пожелания по перестройке, скажем, «Ново-Огарева»?

— У Путина весьма скромные бытовые запросы, его вполне устраивает то, что есть. Впрочем, условия в резиденциях соответствуют президентскому рангу.

— Зато ваша дача явно не тянет на жилье кремлевского управделами. Маловата будет.

— Когда переехали в Москву, поселились тут, в Жуковке. Так и живем. Ничего не искали, специально не выбирали. Сейчас начинаем чувствовать, что здесь действительно тесновато. Друзья и родственники часто в гости приезжают, сыну-студенту приходится заниматься дома, я постоянно беру документы с работы, а развернуться особенно негде.

— А в Москве квартира есть?

— Да.

— И в Питере осталась?

— Что же вы все ищете второе дно? В Петербурге жилье сдали, тут получили, хотя практически им не пользуемся, не живем в городе.

— Не было мысли объединить всех питерских под одной крышей? Построили же в свое время для Ельцина и его окружения дом на Осенней.

— Напротив, мы думали, как бы не жить по соседству. Вполне хватает встреч и общения по службе. И так целый день вместе, а если еще на лестничной клетке толкаться... Нет уж, увольте!

— А с кем вы целый день вместе?

— Люди, с которыми приходится чаще контактировать по работе? Вы их знаете. Полтавченко, Греф, Кудрин, Зубков, Грызлов, Сечин, Медведев, Иванов СБ...

— А вне работы? У вас есть мужской клуб?

— Стараемся регулярно собираться, хотя получается не чаще раза в месяц.

— Чем занимаетесь? В баньку ходите?

— Обязательно.

— А потом?

— Рядом спортзал, желающие могут побегать, попрыгать, но обычно сидим, разговариваем. Чай пьем, пиво.

— Напитки покрепче не запрещены?

— Никаких проблем. Все здоровые, нормальные мужики, можем себе позволить. Хотя, с другой стороны, как расслабиться, если с утра опять на работу?

— Собираетесь под Путина?

— В смысле?

— Говорите: «Раз в месяц удается вырваться». Вот и спрашиваю: когда ВВП в клуб пожалует — и вы едете?

— Это никак не связано. Владимир Владимирович на наших посиделках бывает очень редко. Мы собираемся, если есть время и желание. Вот недавно я в теннис Алексея Кудрина обыграл, теперь он вызывает на матч-реванш. Раньше у нас была баскетбольная команда, но распалась. Несколько человек получили на площадке серьезные травмы, переоценив свои физические кондиции. Я в их числе. Не могу больше позволить себе на неделю попасть в больницу и долго потом прыгать на костылях.

— А что приключилось?

— Я же говорю: тяжелая травма колена, операция, гипс...

— Путин сказал вам после этого пару ласковых?

— И ласковых, и проникновенных... Не буду повторять. И в баскетбол играть не буду... Словом, переключился на теннис, горные лыжи и бассейн.

— Смотрю, камин у вас симпатичный. Дрова в нем для декорации лежат?

— Почему? Регулярно развожу огонь. Вечерами очень приятно посидеть с друзьями и стаканом виски.

— А волчья шкура на полу — ваш трофей?

— Подарок. Дважды был на охоте и понял: не мое. Душа не лежит. Однажды в Казахстане охотились на оленя. Ну и... В общем, не понравилось. Потом история повторилась на юге. Подстрелил кабана и окончательно уяснил: это со мной в последний раз.

— Две гитары вижу. Кто играет?

— Мы с сыном, хотя дуэтом выступаем редко. Репертуар разный.

— Ваши предпочтения?

— Городской романс, песни бардов — Окуджава, Визбор, Никитины, Клячкин...

— Наверное, любовь еще со стройотрядовской поры?

— Конечно. Я после каждого курса ездил на заработки. В основном в Коми АССР.

— Игорь, сын, где учится?

— Поступил в Финансовую академию.

— Факультет?

— Честно говоря, не помню.

— Помогали?

— Не было необходимости. И без моего участия все кому надо знали, чей сын сдает экзамены. Мне эта ситуация удовольствия не доставила. Я и Игорю пытаюсь внушить, что ему надо не на папу надеяться, а самому в жизни пробиваться. Впрочем, понимаю, что парню нелегко. После моего назначения и у него многое переменилось. Вынужден сидеть здесь, за забором, даже в город самостоятельно выбраться не может.

— Боитесь отпускать?

— Зачем подвергать лишнему риску? Вот Игорь и гуляет по дачному поселку вместе с сыном Полтавченко...

— Жена у вас, рассказывают, была известным в Питере стоматологом.

— Да, Аллу ценили, к ней многие за помощью обращались.

— Она и вас лечила?

— Обязательно. Как же мужу в рот не смотреть? Шутка.

— Сейчас работает?

— Сперва хотела, но потом рассудила, что теперь у нее фамилия, не подходящая для стоматолога. Впрочем, супруга — женщина энергичная, без дела сидеть не станет. Сейчас вот самостоятельно подучилась и переквалифицировалась в психолога. Даже диплом получила — большой и красивый.

— Консультирует на дому?

— Пыталась, но я посоветовал на кошках экспериментировать. Мол, мы тоже не лыком шиты, четыре диплома в тумбочке валяются, выбирай любой.

— Откуда у вас столько?

— Электротехнический институт, Высшая комсомольская школа, Академия внешней торговли и Академия госслужбы...

— Хорошая коллекция.

— Учиться никогда не поздно. И сейчас не упускаю возможности узнать что-нибудь новое. По-моему, в этом залог движения вперед.

Беседует Андрей ВАНДЕНКО