ПРОЕКТ СПАСЕНИЯ ОТ ДМИТРИЕВ БЫКОВЫХ

Однофамильцы и тезки всего СНГ и диаспоры, объединяйтесь! Кажется, только нам еще есть вокруг чего объединиться

ПРОЕКТ СПАСЕНИЯ ОТ ДМИТРИЕВ БЫКОВЫХ

Однажды нелегкая журналистская судьба занесла меня в город Вологду. Ресторан моей гостиницы был закрыт на банкет. Там отмечала свою регистрацию партия Смирновых. Я показал журналистскую корочку и был допущен, несмотря на свою несмирновость.

— Наша фамилия — самая распространенная в России! — гордо сказал мне главный Смирнов, чиновник муниципального уровня. — Мы составляем большинство населения и должны иметь свое представительство в парламенте.

— А вы уверены, что такое количество Смирновых сможет договориться?

— Обязательно, — с жаром сказал Смирнов. — Мы, Смирновы... Да вообще люди, носящие одну фамилию, всегда лучше поймут друг друга, чем люди сходных убеждений. Мы как бы одна семья.

Шанс убедиться в правоте главного Смирнова представился мне довольно скоро. Я поехал в Белоруссию и познакомился с Василем Быковым, чью прозу ценю почти вровень с толстовской. Мы очень душевно поговорили и еще душевней выпили, после чего я задал давно меня волнующий вопрос: что объединяет всех Быковых? Оба мы наговорили много хорошего о родной фамилии, после чего Василь Владимирович, потупившись, сообщил мне, что обширную статью о том, как он предал ветеранов войны, в лукашенковской прессе опубликовал тоже Быков. И это несколько пошатнуло его концепцию, а гордиться фамилией он даже частично перестал.

Тут все дело в имени, я так думаю.

Совсем недавно я получил очень хорошее электронное письмо от человека по имени Дмитрий Быков. Он написал мне его из города Комсомольска, что близ Кременчуга. В письме он сообщал, что ему нравятся некоторые мои статьи и стихи и что, пользуясь полным совпадением имени и фамилии, он несколько раз закадрил от моего лица тех окрестных девушек, которые не знают меня в лицо. Статей моих девушки, правда, тоже не читали. Но он показывал им «Огонек», и они сразу к нему располагались. Он, конечно, не мог передать мне тех приятных ощущений, которые испытывал с девушками, но хотел внушить мне хотя бы гордость, в порядке компенсации. И этот его душевный порыв необычайно меня тронул.

Правду сказать, до этого судьба уже сводила меня с Дмитриями Быковыми — правда, заочно. Один — талантливый дизайнер, тоже анфан террибль в своей области. Хоккеист Дмитрий Быков отличается мужеством и выдержкой. Я позвонил Дмитрию Быкову в Комсомольск по сообщенному им телефону и поблагодарил за добрые слова.

— А вы с какого года? — поинтересовался я.

— Я с семьдесят первого, — бодро признался он.

— А, ну, значит, на ты... Я с шестьдесят седьмого. И сколько в тебе примерно росту?

— Не примерно, а точно. Сто восемьдесят.

— Гляди-ка ты! А во мне сто восемьдесят один! А весу?

— Ну... сто, — ответил он в некотором смущении.

— А во мне сто десять! — обрадовался я. — Слушай, надо бы встретиться... можно по рюмке!

— Так и я ж говорю! — подхватил он. — Но только не это. Я завязал.

— Совсем?

— Абсолютно.

— Ты знаешь, — виновато признался я, — я тоже завязал. Это типа была фигура речи. Это все надо подробно обсудить!

И мы пересеклись в Киеве, примерно равноудаленном от наших родных мест.

— Меня, как ты понимаешь, прежде всего интересует, почему ты завязал. Потому что физиологические и биографические сходства важней идейных.

— А очень просто. Я однажды проснулся — и что-то мне плохо. Стал похмеляться. Сперва джином. Плохо. Потом вином. Плохо. Слушай, пивом стал — совсем плохо! И завязал. Ведь в чем главная измена-то? Я стал забывать, что делаю в этом состоянии! Субъективно все хорошо, но в памяти провалы. Э, думаю, пора.

— Ты знаешь, ровно то же самое! Вот уже год не пью — и никакой тревоги! Что ж мы, и пива не выпьем?

— Почему, две бутылки можно. Я что хочу сказать: ты, Быков, конечно, не последний в своем деле человек. Но и я не последний, и в сходном смысле. Мы некоторым образом коллеги.

— Ты пишешь?

— Нет, взрываю.

Я сглотнул.

— Ну нет... Ну какие же мы после этого коллеги...

— Ты не понял ничего! — радостно воскликнул он. — Я взрывник! Взрывник я, и потомственный! Отец мой горный инженер, дед горный инженер и сам я горный гордый инженер! Я рос балбесом и в школе много лоботрясничал. Зато была у меня страсть. Я обожал взрывать. Я делал магниевые бомбочки с марганцем.

— Поразительно, я тоже! На балконе! Где ты брал магний?

— Пилил на свалках.

— А у нас в школе стоял старый авиадвигатель в кабинете труда.

— Ну вот, я взрывал, взрывал — а потом стал горняком. И так получается! У меня даже патенты есть. На бездинамитную взрывчатку.

— Но надеюсь, — сказал я робко, — что ваши склады хорошо охраняются?

— Отлично! — воскликнул Быков. — И вообще учти: террористу проще украсть взрывчатку с маленького предприятия. Там и охрана поставлена кое-как, и не сразу заметят. А у нас огромный, градообразующий комбинат! Весь город вообще — приложение к предприятию. Не будет его — не будет и города.

— Ну «Огонек» вообще-то тоже заметное в Москве издание, — сказал я уязвленно.

— Но не градообразующее же?

— Нет, — признал я с некоторым смущением, — не градообразующее. Но у меня есть ощущение, что если не будет его, то не будет и города.

— У нас, знаешь, в горсовете, — гордо продолжал Быков, — из тридцати пяти человек тринадцать — с комбината!

— Ты почем знаешь? — не поверил я.

— Ну как же, я сам депутат горсовета. Сходил во власть.

— Ты крут, — признал я. — Там хорошо?

— Во власти? Ох, не говори. Я хлебнул счастья на всю жизнь. Когда взрываешь — это чем хорошо? Ты как бы сразу видишь результат своих рук. Взрываем горную массу, готовим руду к выемке, руда дробится, обогащается, потом делаются железорудные окатыши... — Чувствовалось, что Быкову больше нравится работать, чем властвовать, и это нас дополнительно сплотило. — Яма до трехсот метров глубиной! Очень рискованная работа. Но там ты хоть можешь контролировать процесс. А во власти что я могу? Раз в месяц у нас сессия. Выносятся всякие жалостливые вопросы. Я ощущаю свое бессилие и спешу взрывать.

— Быков, дорогой! Я тоже так часто ощущаю свое бессилие, что, честное слово, еще немного... и взорвал бы кое-кого...

— Но в семье я отдыхаю. Семья — моя крепость!

— Это ты в точку. Моя тоже. Жене-то сколько?

— С восемьдесят второго. Тамила.

— Эк же тебя угораздило!

— В дискотеке, — признался Быков.

— Я в восемьдесят втором уже влюблялся... А детей сколько?

— Один пока. Сын Даниил, два года.

— А у меня двое. Дочери четырнадцать, сыну шесть. Но почему Даниил?

— Да сам не знаю. Я назвал, потом выхожу с ним на набережную — мать моя мамочка, одни Даниилы! Наверное, это такая быковская особенность — мы принюхиваемся к воздуху времени и угадываем тенденцию.

— Это совершенно справедливо, — скромно признал я. — Ну а хобби?

— Вообще я председатель городской секции дзюдо, — сдержанно сказал Быков.

— Господи, ну насколько же ты круче! Я и во власти не был, и дзюдо сроду не занимался...

— Я вообще-то тоже, — сказал Быков. — Я по вольной борьбе в основном... Но мужики создали секцию дзюдо и позвали меня. И я пошел. Потому что надо же им помочь! Крышу вот в спортзале я им помог починить...

— А я вообще человека с трудом могу ударить по лицу, — признался я.

— Я тоже, — признался он. — Мне в жизни, Бог миловал, почти и не приходилось. Это быковская черта — незлобивость...

— Ну, не знаю, — честно сказал я. — Мне кажется, это потому, что мы последнее советское поколение. Мы еще успели побояться ядерной войны. И поэтому больше всего любим мир. Не мировое господство, не национальную гордость, не крутизну, а нормальную мирную жизнь с уверенностью в завтрашнем дне. Хотя без крутизны, говорят, этого не бывает. А нового уютного и умеренно-свободного застоя надо ждать лет пятьдесят.

Из дальнейшего выяснилось, что оба мы терпеть не можем работать на земле, так что обоих нас в детстве с трудом припахивали к садово-огородным трудам; что Быков-комсомольский не умеет водить машину и не хочет копаться в двигателе, а Быков-московский умеет, но как она ездит — понять не может.

— Ты за кого будешь голосовать?

— За Януковича. Потому что Ющенко — проамериканский. А в общем, все хороши. Но Янукович жесткий.

— Знаешь, — сказал я задумчиво, — если бы я жил у вас, я бы выбрать не смог... Но одно я точно знаю: надо объединяться.

— Это да.

— И вообще! — развивал я проект. — Быковы всегда друг друга поймут, так? Тем более Дмитрии! Что же нам всем мешает себя чувствовать одной семьей? И вот если бы вся нация состояла из нас...

— И наших жен с детьми...

— То это было бы идеальное общество! — сказали мы хором.

Короче, я теперь знаю, как мне перестать раздражаться насчет соплеменников и начать жить. Достаточно представить, что мы все Быковы. Но это, наверное, оскорбительно для Быкянов, Быковских и Быкманов. Проще считать себя Адамовыми или Евиными. Проект переименования всей страны в Адамовых, Адамяновых или Адамсонов — то есть поголовную тезкизацию населения — я готов был бы считать национальной идеей, если уж у нас никак не получается почувствовать себя русскими и при этом не загнать себя в стойло.

Дмитрий БЫКОВ II