ЖИЗНЬ ПО СОБСТВЕННОМУ СЦЕНАРИЮ

Александр ЧЕРВИНСКИЙ, автор многих фильмов, любимых миллионами зрителей, и блестящей книги «Шишкин лес», написал сценарий телесериала «Братья Карамазовы»

ЖИЗНЬ ПО СОБСТВЕННОМУ СЦЕНАРИЮ

Россия из самой читающей страны, видимо, превратилась в самую смотрящую: экранизациями художественных произведений заполнен телевизионный эфир. За последнее время огромное количество книг превращено в сериалы. К счастью, на каналах обращаются и к классике.

Сейчас по заказу студии Central Partnership создан сценарий еще одного многосерийного телефильма — по роману Достоевского «Братья Карамазовы».

Написал его Александр Червинский.

Драматург Червинский — автор сценариев к двум десяткам фильмов, снятых в советские годы. Среди них — «Блондинка за углом», «Корона Российской империи, или Снова неуловимые», «Тема», «Верой и правдой», «Афганский излом»... Последние 11 лет Червинский живет в Америке, но продолжает писать для российских кинокомпаний.

О фильмах, о книге «Шишкин лес» и даже о своих архитектурных произведениях Александр Червинский рассказал в интервью «Огоньку».

Чем фильм «Братья Карамазовы» по вашему сценарию будет отличаться от уже существующих?

— В России известна одна экранизация «Братьев Карамазовых» (хотя была еще американская) — очень сильный фильм Ивана Пырьева. К сожалению, режиссер умер, не успев закончить работу. Фильм завершали Лавров и Ульянов. Картина была любопытна тем, что Пырьев делал кино про себя и свои страсти. Но он экранизировал далеко не весь роман. А я попытался сохранить все линии, а также знаменитые философские части романа, отсутствующие в других экранизациях. Кроме того, Достоевского редко воспринимают как писателя, которому свойственен юмор. А на самом деле в романе — бездна смешного. И я оставил юмор наряду с трагизмом.

Вы следите за тем, какие сериалы выходят на российском телевидении?

— Я видел немного, и процентов девяносто из этого было сделано плохо — холодными руками, без сердца, с явной целью заработать деньги. Но я верю, что у сериалов — огромное будущее. Эта форма в мире еще полностью не реализована. Может быть, как раз в России, где все воспринимается через телевизор, будут создавать истинно художественные сериалы. Беда в том, что в России на удивление мало современной литературы, по которой можно было бы снимать фильмы. Мало четко рассказанных сюжетов, почти нет необходимых для кино положительных героев, глубоких характеров, а главное — нет желания литераторов писать для миллионов читателей просто и ясно, как это делали русские классики.

В этом году вышла книга Александра Червинского «Шишкин лес», которая создавалась как сценарий телесериала. Но фильм до сих пор не снят (хотя права на него у Червинского выкупили), а книга получила большой резонанс.

Это очень талантливо написанная история двух семей, живущих по соседству на протяжении ста лет. Герои книги любят и ненавидят, изменяют и проявляют преданность, позорно врут и совершают смелые поступки, диссидентствуют и служат любой власти... В основу киноромана легла судьба семьи Михалковых, что сместило акценты в его оценке критиками.

В некоторых газетных рецензиях говорилось, что «Шишкин лес» — это роман-фельетон. А Сергей Михалков назвал книгу «художественно оформленной сплетней». Вас удивила такая реакция?

— К сожалению, это традиция российской критики: человеческая, индивидуальная история, живые характеры критиками не воспринимаются как главное. В основном их волнуют политика, обличение, борьба кланов. Но надо же быть идиотом, чтобы написать четыреста с лишним страниц фельетона! Что касается «художественно оформленной сплетни», как Сергей Владимирович назвал книгу, это смешно, потому что мой герой, однолюб, всю жизнь проживший с одной женщиной, имеет в этом смысле к Михалкову весьма мало отношения. К тому же я живу далеко и не в курсе местных московских сплетен, и отношение мое к этой семье гораздо сложнее, чем фельетонная насмешка. Я очень уважаю многое из того, что сделано Михалковыми. Никита Сергеевич снял несколько картин, ставших классикой. В них, кстати, есть то, чего не хватает нынешним телевизионным фильмам, — искренность, серьезное отношение к делу. Я помню жуткую атаку критики на «Сибирского цирюльника». Конечно, в этой картине не все получилось, но посыл-то был замечательным: желание найти красоту, новую форму, положительного героя в картине о России. Я тогда даже написал письмо — не столько в защиту Михалкова и его фильма, сколько в защиту необходимости человеческого, непредвзятого взгляда критики на фильм. Надо научиться наконец мыслить на мировом уровне, где кино делится не на «наше» и «не наше», а на талантливое и бездарное. Иначе создается впечатление маленькой деревни, в которой все решают свои местные, непонятные миру проблемы и вконец перегрызлись между собой. Тут я остановлюсь, потому что это, наверное, выглядит омерзительно: приехал человек из Америки и начинает учить, как должно быть.

А вы считаете себя человеком из Америки?

— Я успел пропитаться западным духом.

Если «Шишкин лес» будет переведен, зарубежный читатель, ничего не знающий о Михалковых, проиграет или выиграет?

— Одно немецкое агентство, которое сейчас занимается судьбой этой книжки, считает, что на Западе она пойдет хорошо. Михалковых в книжке они просто не заметили. Они не везде так известны, как в России. Но мне удобно было писать, взяв в самых общих чертах вековую историю этой семьи. Я использовал ассоциации с этой семьей как основу. Как нитки, натянутые на ткацком станке. И еще по одной причине. Меня задели нападки на фильм, и хотелось дать людям понять, что граница между добром и злом проходит не между кланами. Деление «мы хорошие, а они плохие», существующее в России, — бред сивой кобылы. Истинная граница между добром и злом проходит не между людьми, а внутри каждого из нас. И это не моя и далеко не новая мысль. Об этом, кстати, говорил Достоевский в «Братьях Карамазовых». И Толстой писал про революцию, которая должна произойти внутри человеческой души. «Шишкин лес» — это моя попытка говорить на ту же тему. Но философские идеи, которые в легкой, шампанской, форме я в ней пытался высказать, не заметили. Осталась неуслышанной фраза главного героя, которую он повторяет много раз: между нами нет границы, где кончается один человек и начинается другой — понять невозможно.

Александр Червинский — сын писателя Михаила Червинского. Его отца обычно упоминают в паре с Владимиром Массом, с которым они писали в соавторстве пьесы, либретто музыкальных комедий и оперетт, а также песни, самая известная из которых — «Дорогие мои москвичи». В доме часто бывали знаменитые артисты, композиторы, писатели, они казались небожителями, соревноваться с которыми было смешно. Мальчиком Александр Червинский мечтал о ВГИКе, но всерьез в семье этого не принимали. И он поступил в архитектурный институт.

Вы что-нибудь успели построить?

— ВДНХ в Узбекистане. Страшно вспомнить про это сооружение. Но самое смешное, что через много лет я приехал в Душанбе и в гостинице увидел план со знаменитыми зданиями города. Приглядевшись, обнаружил до боли знакомые очертания своего урода. Таджики скопировали узбекскую ВДНХ. То, что получилось в итоге, — просто беда. Единственная моя гордость как архитектора — кафе «Русский чай» на улице Кирова, которое я построил вместе со своим другом Володей Резвиным. Это было, наверное, первое в Москве стилизованное кафе — с вылепленной руками стеной, деревянными светильниками, столами из простого дерева (то, что сейчас — общее место, а в «Русском чае» было в первый раз). А лет через пятнадцать по моему сценарию сняли на «Ленфильме» картину про строительство этого кафе. Она называлась «Исполняющий обязанности».

В фильме играли замечательные артисты — Фрейндлих, Козаков, Копелян. Заканчивалась картина так: прокладывают проспект, и постройку, с неимоверными усилиями осуществленную героем, сносят. В действительности же кафе просуществовало много лет.

Кроме архитектуры вы еще отвлекались на преподавательскую деятельность...

— Я сначала преподавал в Москве (сценарное мастерство на Высших сценарных курсах), а потом в Америке. Я там жил в глубинке, в штате Теннесси, и обучал студентов русскому языку и литературе. Придумал, как мне кажется, интересный курс. Идея его была в том, что русская литература изучалась не в хронологическом порядке, а по существующим в ней вечным темам и их отражению у разных писателей. Темы труда, Бога, народа, места России в мире — неповторимая особенность русской литературы. К примеру, труд в мировой литературе темой не является. На Западе люди просто работают. У нас же это целое философское понятие. Вся русская литература пропитана сложными размышлениями по поводу труда, разными точками зрения на труд, разговорами о труде. Помните, сколько об этом у Чехова, Горького? А Илья Муромец на печи, а Левша Лескова, а советские романы о подвигах индустриализации — это все о труде. При этом работа в России — далеко не первая необходимость человека.

Червинский говорит, что, уехав в Америку, стал работать раз в десять больше. Из того, что он сделал за последние годы, стоит отметить еще сценарий фильма «Дом Черчилля». За его основу взята замечательная история, описанная Александром Рогожкиным: в Мурманске во время войны был создан публичный дом для союзников, которые доставляли вооружение и продовольствие в нашу страну. Эти люди — настоящие герои: тысячами гибли в морских сражениях, но они были и простыми матросами, которые любили развлекаться в портах. Поэтому под эгидой Комитета госбезопасности для иностранцев открыли публичный дом, куда на работу брали интеллигентных девушек со знанием языков. Это может быть очень драматический и очень красивый фильм о любви в совершенно негодных для любви обстоятельствах. Сценарий написан для режиссера Алексея Учителя.

Что вы пишете сейчас?

— Готовлю к постановке в качестве телевизионного фильма давно написанный сценарий «Ленинградец». Когда-то на студии «Ленфильм» по нему собирались снимать картину, но не разрешил КГБ. Потом великий режиссер Анатолий Эфрос хотел ставить спектакль «Ленинградец» в Театре на Таганке. И тогда сценарий уже второй раз попал в КГБ. Эфрос предложил мне позвонить в Комитет и разобраться. Мне дали телефон, деваться было некуда, и я позвонил. Некий Александр Александрович из этой организации предложил встретиться: «Завтра в два часа подъезжайте на такую-то улицу, — сказал он, — и стойте около цветочного магазина». Спрашиваю: «Как вы узнаете мою машину?» Он говорит: «Узнаем». Какие-то шпионские игры. Приезжаю, жду, вдруг открываются дверцы, садятся два парня, и начинается какой-то странный, никуда не ведущий разговор. Они говорят, что по поводу моей пьесы в их Комитете «издан приказ», и теперь уже ничего сделать нельзя — она не будет поставлена. Я говорю: «А мне кажется, будет». Тогда уже Горбачев пришел к власти, и мне казалось, что времена изменились. Пьесу вскоре действительно поставил Еремин в Театре Советской армии. Но она продержалась недолго — режиссер уходил из театра. С тех пор прошло 20 лет. Сценарии столько не живут. А «Ленинградец» выжил, и очень хороший режиссер Константин Худяков будет снимать этот фильм.

О чем в сценарии идет речь?

— О семье, которая в трех поколениях занимается проектированием военных кораблей. От этой семьи, живущей за забором, многое зависит, поэтому ее, естественно, пасут. Это история о том, как органы распоряжаются судьбой одного из членов семьи.

По-моему, надо было снимать фильм года четыре назад — сейчас сценарий опять может попасть в ту же организацию...

— А что, эти парни, которые сели тогда в мою машину, теперь, наверное, стали большими начальниками.

У вас набирается немало неснятых фильмов, что странно: вы автор книжки «Как хорошо продать хороший сценарий». Получается, вы не пользуетесь собственными советами?

— Книжку эту я написал и напечатал бесплатно, в подарок моим друзьям и коллегам, когда уезжал из России. В ней изложено американское сценарное ноу-хау. У книжки завлекательное название, но как раз второй части — о том, как хорошо продать сценарий, в ней нет. Есть только первая — как хорошо написать его.

С этим вы успешно справляетесь. В Америке вы по-прежнему работаете на Россию. Зачем же эмигрировали?

— Я уехал в 93-м, когда киноиндустрия была разрушена, наступило какое-то всеобщее одичание, и вся интеллигенция вдруг оказалась как бы в эмиграции в своей собственной стране. Но главное — мне хотелось прожить еще одну жизнь. Узнать мир с других точек зрения. Ощутить его объемнее. Что отчасти удалось. Десять лет я прожил не в Нью-Йорке и не в Лос-Анджелесе, а в «великой середине», в настоящей Америке, которую в России знают немногие (что, правда, не мешает кричать: «Я Америку ненавижу!»).

Герой книги «Шишкин лес» задает себе вопрос: «Кто я? Где кончаюсь я и начинается все остальное?» Как бы вы ответили на этот вопрос применительно к себе?

— Так же, как я отвечаю в книге, — границы нет. Я не верю в экзистенциализм, в исключительность и замкнутость нашей личности и судьбы. Люди перетекают друг в друга, зависят друг от друга гораздо больше, чем им кажется. Я верю, что все, что с нами происходит, каждая встреча не случайны. Все связано единым сюжетом в написанной Богом пьесе. Каждый в этой пьесе необходим, но не может сыграть свою роль без партнера на сцене, играющего свою. Как на сцене есть общий дух спектакля, как в фильме есть связанность всех персонажей в единое целое, так и в жизни мы связаны друг с другом в нечто единое.

Я думаю, что далекое будущее человечества — в более общем сознании. Оно рождается уже сейчас. Мы наблюдаем первые знаки этого — появление интернета и новых средств коммуникации, возникновение религиозных войн, причина которых — страх перед будущим и попытки повернуть историю вспять. Ну вот опять — приехал из Америки и вещаю. Больше не буду. На самом деле все просто. Граница между добром и злом внутри нас — это значит не утратить элементарную порядочность.

То есть уцелеть, как герой «Шишкина леса» Степан Николкин?

— Да, сохранить себя и близких. Поэтому я тогда и уехал, чтобы сохранить. Поэтому и пишу опять о России и для России.

Юлия ЛАРИНА