В ДУРДОМЕ Я ВЫПУСТИЛ СТЕНГАЗЕТУ

О российской любви к иллюзиям, усугубленной душевной широтой на фоне безудержного легкомыслия

В ДУРДОМЕ Я ВЫПУСТИЛ СТЕНГАЗЕТУ

Артист «Ленкома» Виктор Раков — что называется, лицо медийное: снимается много и качественно. Некогда публика особо возлюбила его Каллаша в «Петербургских тайнах», а не так давно ужаснулась идейным маньяком Крохмалем в «Законе». При всем том зритель, похоже, не подозревает, что имеет дело с Мастером из давно отснятого, обросшего легендами, но так и не показанного гражданам «Мастера и Маргариты» режиссера Кары... Раков только что сыграл премьеру в театре — роль авантюриста Дульчина в спектакле «Ва-банк» по «Последней жертве» Островского. В кино же — угодил в психушку: снялся в фильме Александра Велединского «Русское» по мотивам биографической прозы Лимонова. Русский след обозначился в послужном списке актера давно: среди его картин есть еще «Русский роман» и «Любить по-русски». Поэтому сам бог велел расспросить Виктора Ракова об отношении к нашим национальным особенностям, проявленным в его персонажах.

ОГОНЕК: Ваш Вадим Дульчин из нового спектакля «Ва-банк» врет обобранной возлюбленной, будто и не думал жениться на другой. Причем делает это с абсолютной искренностью, так что сам верит в сказанное. Как вам кажется, такое поведение типично для наших мужчин?

— Может быть, и так. Мне просто не хотелось играть какого-то банального альфонса. Хотелось, чтобы это был искренний человек, который заигрался. Мы ведь и сегодня знаем случаи, когда люди запросто могут за ночь оставить на игорном столе тысяч пятьдесят. (Помнится, Абдулов говорил в интервью о выигрыше в несколько десятков тысяч долларов, который в том же казино и спустил. — Т.Р.) Но когда для взрослого человека игрушками становятся судьбы близких, то это уже болезнь. Вадим искренен, но безответствен. Такая вот двойственность, по-моему, очень характерна и для людей сегодняшнего дня.

ОГОНЕК: Скажите, а сами вы, актер Виктор Раков, самообольщением, подобно вашему герою, не страдаете?

— Пожалуй нет, у меня самооценка скорее занижена. Но если вы говорите о способности нагородить воздушных замков и обмануться радужной перспективой, то, по-моему, эта черта присуща большинству наших соотечественников. Мы живем ожиданием, что вот-вот, уже скоро, все станет хорошо. Это еще компартия нам втемяшила: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». То есть в земном раю. Вот мы и ожидаем, что на нас снизойдет нечто райское. А оно все почему-то не снисходит. Да людям вообще свойственно жить иллюзиями. Скажем, многие хорошие русские актеры пытались сделать голливудскую карьеру. По-моему, это самообман — думать, будто кому-то за границей мы нужны, кого-то там непременно поразим... Где родился — там и пригодился.

ОГОНЕК: Этот Дульчин — просто кладезь поведенческих моделей. К примеру, твердит, что некрасивые поступки совершал по слабости характера либо от несовершенства ума. А что хуже — безволие или недомыслие?

— Мне кажется, безволие хуже. Но и недоумки тоже способны сильно испортить жизнь нормальному человеку. Был одно время у меня сосед сверху: мало того, что дурак, но еще и воинствующий хам. Я из-за него постоянно не высыпался, он мог явиться среди ночи с собутыльниками и начать ломиться в дверь: выйди, мол, поговорим... Знаете, этакое полууголовное быдло сродни некоторым персонажам фильма «Русское»... Если помните, картина начинается с того, что идут мужики — и видят соблазнительную витрину со спиртным. Хотят разбить стекло, а стекло не поддается. Так они не могут успокоиться, пока не пульнут в него из пистолета и, соответственно, не угодят в милицию. То есть, хочу сказать, что хулиганство — это тоже часть национального самосознания. Меня и самого когда-то прельщала блатная романтика в духе песен Аркаши Северного и братьев Жемчужных, которые я сейчас слышать не могу. В свое время, к счастью, рядом появились люди с другими музыкальными вкусами, да и жизненные цели выстроились отчетливо. Словом, захотелось чего-то нового — и меньше всего тюремной песенной сентиментальности, которая часто оборачивается сводкой криминальных новостей.

ОГОНЕК: В психушке, где обитает ваш интеллигентный герой с «Новым миром» под мышкой (это я опять про фильм «Русское»), большинство пациентов — люди нормальные. Кто-то от армии косит, кто-то изолирован ввиду попытки самоубийства на почве любовной неудачи. А ваш персонаж — доморощенный диссидент, за что и «повязан». Какими еще типажами могла бы обогатиться эта советская «палата № 6» в наши дни?

— Трудно сказать, я не специалист. Ну а мой герой (напомню: дело происходит в Харькове, в 60-е) и правда — не больной. Он просто другой. Для меня он — здоровый. Он одержим литературой, поэзией, любит Велимира Хлебникова, читает его стихи Эду, центральному персонажу.

ОГОНЕК: Но вы хотя бы самому себе объяснили, почему он все же плитку в сортире отколупывал?

— А... «я не отколупывал»...

ОГОНЕК: Ага. Это вы уже в образе?

— Эту плитку, кстати говоря, приклеили специальным клеем, чтобы легко отходила, но как-то она уж очень хорошо схватилась. Так что я ее в кадре буквально рвал — все пальцы себе изрезал. Наверное, для моего героя такие действия — некоторый выход энергии, потребность пройти сквозь стену, систему одолеть. Хотя понятно, что это было невозможно. Но он пытается. Уж не знаю, что там ему видится за этой больничной стеной — воля, освобождение от социальных нормативов, свобода творчества, наверное.

ОГОНЕК: А сами вы не посещали дурдом для полноты актерских ощущений?

— Да я вообще-то побывал там намного раньше...

ОГОНЕК: То есть как? Неужто в качестве пациента?

— Чтобы от армии откосить. У меня до призыва было сотрясение мозга с реальной потерей сознания. Понятно, что в военкомате мне поначалу никто не поверил, поскольку справки я предъявить не мог. Но когда энцефалограмма показала, что в голове все пляшет, то меня стали расспрашивать, не бывало ли депрессий, не возникало ли желания покончить с собой. А я как раз уже в театре работал, и если бы на полтора года угодил в армию, то вполне мог по возвращении оказаться отодвинутым на второй план более молодыми ребятами.

ОГОНЕК: Значит, соврали, будто у вас склонность к суициду?

— Слукавил, скажем так. А что? Поступил вполне по-русски. Ну и отлежал в психушке чуть больше двух недель. Причем отделение военной экспертизы было переполнено, так что пришлось разделить общество обычных психов.

ОГОНЕК: И чем страдали ваши соседи?

— Были пациенты и с белой горячкой, были и суицидники.

ОГОНЕК: А белогорячечники прямо-таки в смирительных рубашках лежали?

— Смирительных рубашек тогда уже не практиковалось. Буйных пациентов сажали на вязке, то есть руку или ногу привязывали к ножке кровати, так что узел не затягивался, но и освободиться было невозможно.

ОГОНЕК: И надолго сажали?

— Одного дядечку с очень интеллигентным лицом держали дня два — пока его колбасило. Еще я там видел рецидивистов, которым не хотелось «срок мотать». А один из больных, Толик — крепкий, суховатый такой мужик, — так тот все демонстрировал, какой он сильный. Ставил ручки, лобиком упирался в пол и делал «березку» на трех точках. Мы его подбадривали: ну, молодец, Толик, здорово, класс! (Так что когда я выписывался, у этого Толика на лбу уже образовалась огромная болячка: представляете, сколько раз он делал эту свою «березку»?..) Ну а я там от нечего делать выпустил газету к 7 ноября. Изобразил орден Октябрьской революции и написал поздравление. После чего ко мне подошел один парень, с виду нормальный: «Старик, я видел, ты рисуешь хорошо — не мог бы мне на руке чего-нибудь нарисовать, а я наколю?» Задрал рукав — а там тьма уже заживших шрамов: он вены себе резал.

Я нарисовал шариковой ручкой прямо по шрамам три розы, и после ужина он себе их наколол. На следующий день — по всему отделению шмон: всех рассматривают с пристрастием.

ОГОНЕК: Но почему за наколки наказывали?

— Ну как? Мы же не на зоне... Я, кстати, и себе сделал маленькую наколочку на ноге. (Оттянув носок, показывает три точки на лодыжке.)

ОГОНЕК: Но все же какие качества соотечественников (несмотря на все их вышеописанные изъяны) вас трогают, если не умиляют?

— Знаете, в наших людях, как ни странно, еще наблюдается готовность поделиться последним. Да вот хоть бы деньгами. Я довольно продолжительное время жил в долг, и находились знакомые, которые давали взаймы.

ОГОНЕК: А с чем была связана такая ситуация? Мне казалось, вы всегда бесперебойно снимались, а значит, хорошо зарабатывали.

— Да вот не всегда. На протяжении двух лет — с 98-го по 2000 годы — у меня был только театр. Причем в 98-м, перед дефолтом, я как раз затеял покупку квартиры, так что возникли проблемы и долги. Но в итоге все разрешилось, долги я отдал.

ОГОНЕК: Экий вы положительный. За собой-то хотя бы один из великих национальных изъянов признаете?

— Я очень ленив, хотя нелюбопытным себя бы не назвал. Любопытно было заниматься керамикой, интересно — освоить технологию батика (это ручная роспись ткани, если кто не знает). А еще я лет пять назад купил компьютер, чтобы заниматься нелинейным монтажом. Хотелось, минуя классическое обучение режиссуре, компенсировать его опытами с камерой и монтировать пленку прямо на дому.

ОГОНЕК: Выходит, решили самостоятельно изобрести велосипед?

— Ну, что-то в этом роде. Скажете — это тоже очень по-русски?

ОГОНЕК: Еще бы... А можно легкомысленный вопрос? Когда-то, снявшись в «Красной палатке», Марцевич на всю страну признался, что в сцене, когда кувыркался в снегу с Клаудией Кардинале, он целовал итальянскую кинозвезду по-настоящему. А вы свою Маргариту — Анастасию Вертинскую — осмелились взаправду поцеловать в «Мастере и Маргарите»?

— Не скажу, что это было моей главной актерской задачей, но целовал по правде. А до этого целовался с другой Настей — Настасьей Кински — в фильме Эшпая «Униженные и оскорбленные». И, в общем-то, делал это не без удовольствия.

ОГОНЕК: А кто раскованней — Кински или Вертинская?

— Вертинская, конечно.

ОГОНЕК: Почему?

— Ну, потому что она — Вертинская. Потому что артистка хорошая, потому что на родине снималась. Кински-то по-английски играла, ее потом переозвучивали.

И она в некотором смысле была не в своей тарелке, такое было ощущение. А когда женщина не в своей тарелке, с ней трудно наладить контакт.

ОГОНЕК: Вряд ли этот вопрос касается Мастера, но судьбу кого из своих персонажей вы хотели бы прожить, будь у вас возможность реинкарнации?

— Может быть, судьбу Каллаша из «Петербургских тайн»: интересно же побывать в X1X веке... Хотя нет, лучше не надо: я не уверен, что возмездие, которым этот мой герой озабочен, — дело непредосудительное. (Замечаете мои типично русские колебания?..) Все, решил: не хочу. Не хочу жить чужой жизнью, хочу своей. Только своей — какой бы она ни оказалась.

Татьяна РАССКАЗОВА