Издательство «Захаров» сформировало новый тренд — современные стилизации под историческую прозу. Крепкие сюжеты, аккуратно расставленные знаки эпохи, богатая эрудиция, сбалансированная кое-где анахронизмами и ошибочками, параллели с современностью и актуальное сообщение — главные черты этой прозы, не похожей ни на Пикуля, ни на Эко. Такие книги приятно и удобно читать, примостившись у окна «в мягком». Дело Акунина и Юзефовича продолжают анонимные мистификаторы: Лев Николаев, Федор Михайлов, грядущие «Записки доктора Ватсона»
ПРОПАВШИЙ БАНКИР
от редактора
Мы не могли установить, почему рассказ мистера Шерлока Холмса о расследовании обстоятельств исчезновения банкира Трепова в Одессе в 1888 году не был включен доктором Ватсоном ни в один из его сборников. Мы публикуем его в том виде, как он был записан доктором, — текст рассказа занимает почти целиком записную книжку, числящуюся у нас под № 4 за 1896 год.
2 октября 1896 года
С егодня вечером, когда мы с Шерлоком Холмсом сели после ужина покурить в креслах у камина, мой друг завел разговор на одну из своих излюбленных тем: все преступления обладают фамильным сходством, и эрудированный сыщик, знакомый с обстоятельствами предыдущих дел, всегда найдет правильное решение для каждого последующего.
— Считается, что незаурядные преступники способны задумать и осуществить столь оригинальное и умно составленное преступление, что лучшему сыщику окажется не под силу его раскрыть. Это неверно. Даже такой блестящий математический ум, как покойный профессор Мориарти, встав на путь преступлений, оказался бессильным передо мной, а я вовсе не причисляю себя к каким-нибудь сверхъестественным гениям. Зло неизбежно влечет к деградации, отупляет и ограничивает умственные способности преступника. Вспомните, как однообразны и примитивны человеческие злодеяния — войны, погромы, убийства, казни — и как бесконечно разнообразно созидание, будь то искусство, наука, техника, географические открытия... Творчество всегда неповторимо, преступления же похожи друг на друга, как горошины, и если подробности целой тысячи дел вы знаете как свои пять пальцев, странно было бы не разгадать тысячу первое.
— Да, вы не раз говорили об этом. И демонстрировали свою эрудицию. Помнится, уже в первую нашу встречу вы поразили меня своими познаниями в области криминалистики — перечислили добрый десяток дел, в которых открытый вами тогда реактив, способный безошибочно определять кровяные пятна, мог бы сыграть решающую роль.
— И вы посмеялись надо мной, назвав ходячей хроникой преступлений. Впрочем, это не ваше остроумие, а вашего приятеля, того, что нас познакомил. Он же посоветовал мне издавать специальную газету «Полицейские новости прошлого». Между прочим, именно полицейские новости из газет прошлых лет помогли мне раскрыть дело об исчезновении одесского банкира Трепова в 1888 году. Правда, в этом случае «ходячей хроникой преступлений» был не я, а мой брат Майкрофт.
— Мне мало что известно об этом деле, — признался я. — Только то, что сообщалось в газетах.
— Английские газеты не сообщали подробностей. Я не могу причислить дело Трепова к своим удачам — преступникам удалось скрыться. Но некоторые особенности расследования, несомненно, представляют интерес.
— Как бы мне хотелось, чтобы вы рассказали об этом случае! — попросил я.
— Пожалуй. Это случилось летом 1888 года — был ограблен Промышленный банк в Одессе, один из крупнейших в России. Сторож был убит, преступники скрылись с суммой, равной примерно четверти миллиона английских фунтов. Как ни грустно, ограбления банков, сопряженные с убийством сторожа, — одно из самых банальных преступлений нашего времени. В данном случае несколько необычным являлось то обстоятельство, что в ту же ночь, когда совершилось ограбление, генеральный директор банка господин Трепов был похищен неизвестными. В «Таймс» появилась краткая информация. Мне тогда пришло в голову, не сам ли директор сбежал с деньгами, устроив видимость похищения, дабы запутать следствие. Как я узнал позже, такая версия разрабатывалась одесскими сыщиками, но две или три недели спустя рухнула, причем весьма трагически: в парке имения Трепова близ Одессы был обнаружен его изуродованный труп. Дирекция банка в полном смятении чувств обратилась ко мне с отчаянным призывом взять расследование этого двойного преступления в свои руки.
Сказать по правде, моим первым побуждением было отказаться. Предлагалось огромное вознаграждение, но, как вы знаете, эта сторона дела не имеет для меня решающего значения. Мне совсем не улыбалась перспектива ехать за тысячу миль, в чужую страну, не зная языка, — я могу читать по-русски, но моих познаний недостаточно, чтобы опрашивать свидетелей и вести допросы, — да и само расследование не представляло для меня особого интереса. Словом, у меня на столе уже лежал приготовленный телеграфный бланк с благодарностью за честь и вежливым отказом, когда на Бейкер-стрит пожаловал мой брат Майкрофт, кажется, всего во второй или третий раз за все годы моего там проживания.
— Я слышал, мой мальчик, что ты приглашен расследовать дело об убийстве Трепова в Одессе, — начал он прямо с порога. — Полагаю, ты намерен отказаться.
— Ты весьма догадлив.
— Догадаться было нетрудно. Я бы сам отказался на твоем месте. Но я пришел к тебе, собственно, за тем, чтобы уговорить тебя согласиться.
— Вот как! С чего бы это? Уж не хранил ли ты деньги в одесском банке?
— Конечно, нет. Но у одного моего клубного знакомого имеются личные интересы в этом деле, и он попросил меня повлиять на твое решение. Впрочем, я и сам заинтересован в том, чтобы дело Трепова попало в твои руки.
— Почему бы тебе не взяться за расследование самому?
Майкрофт взглянул на меня с ужасом.
— Ты, конечно, шутишь, Шерлок, — не можешь же ты думать, что я способен оставить Лондон, Уайт-холл, клуб «Диоген» и тащиться на край света, к варварам, копаться на свалке в овраге, где был обнаружен труп! Нет, ты и только ты в состоянии раскрыть это преступление. Но кое в чем я тебе помогу.
|
Майкрофт вынул из кармана запечатанный конверт.
— Здесь вырезки из английских газет пятнадцатилетней давности. Не вскрывай конверт сейчас — настанет момент в расследовании, когда ты сам ощутишь потребность обратиться к этим вырезкам. Желаю удачи.
Не скрою, я был заинтригован. После ухода Майкрофта я разорвал телеграмму с отказом и заполнил новый бланк с согласием на предложение дирекции банка. Через неделю, доехав поездом до Румынии, я сел в Констанце на пароход, идущий в Одессу, и утром второго июля сошел на берег в одесском порту. Меня встретил молодой сотрудник одесской полиции по имени Петр Вильямс, приставленный ко мне в качестве переводчика и секретаря. Он родился в России — его отец, английский инженер, работал по контракту на строительстве металлургического завода в Малороссии, женился на русской — для сына оба языка, русский и английский, были родными. Должен сказать, что лучшего помощника я не мог пожелать, знакомство с Вильямсом — едва ли не самое приятное, что я вынес из этого путешествия в Россию.
Препроводив меня в лучшую гостиницу Одессы, где мне был предоставлен роскошный номер люкс, Вильямс осведомился, не хочу ли я отдохнуть и познакомиться с городом, но я предпочел тотчас же приступить к расследованию. В полицейском управлении меня встретили со свойственным русским людям гостеприимством и радушием, посвятили во все подробности дела и отвезли на место преступления, в Промышленный банк на одной из главных улиц Одессы, носящей имя ее основателя Де Рибаса, — новое, построенное в барочном стиле шикарное здание с подъездом, украшенным фигурами атлантов, вращающимися дверьми, огромным вестибюлем, мраморными лестницами... Здесь же, в вестибюле, находилось, за стеклянной перегородкой, помещение швейцара, где около месяца назад его нашли мертвым.
Швейцар — звали его Сидорчук — был убит несколько необычным способом — не застрелен, не задушен, а отравлен каким-то мгновенно действующим ядом, подсыпанным в кофе. Следы яда нашли в кофейнике и чашке с недопитым кофе — они находились на столе в швейцарской, сам же швейцар сидел, повалившись головой на стол, и, по заключению полицейского врача, к тому времени, когда его обнаружили, — в восемь часов утра, — был мертв часов семь-восемь.
Было установлено, что накануне один из служащих банка, Дмитрий Альтшулер, оставался после ухода других сотрудников и работал над финансовым отчетом часов до десяти вечера. Он, естественно, был первым, на кого пали подозрения. В полиции мне подробно охарактеризовали этого молодого человека — для подозрений имелись веские основания. Альтшулер отличался исключительными математическими способностями, был просто рожден для финансового дела и стал для банка весьма ценным сотрудником. Но, как это нередко случается, именно его способности сыграли с ним злую шутку. Подобно многим до него, Альтшулер проникся уверенностью, что в основе рулетки заложены точные математические закономерности, занялся сложными вычислениями, применял то одну, то другую изобретенную им систему — и с неизбежностью втянулся в игру. Стал завсегдатаем одесского казино, проигрывал чуть ли не все свое жалованье, влез в долги. Несомненно, у него были мотивы для ограбления банка.
Мне в тот же день предоставили возможность встретиться с арестованным в камере предварительного заключения. Я увидел на редкость симпатичного молодого человека, типичного ученого, в очках, застенчивого, чудаковатого, очень интеллигентного. Он неплохо говорил по-английски, так что я мог обойтись без переводчика.
— Я понимаю, что все улики против меня. Директор, господин Трепов, потребовал, чтобы я представил ему отчет за прошлый месяц, — я, признаться, несколько затянул с ним. Мне пришлось остаться в банке после ухода других чиновников. Я хотел спать и плохо соображал — сказывался целый день работы, а предыдущую ночь, не стану скрывать, я провел в казино почти до утра... Проклятая страсть... Чашка кофе взбодрила бы меня. Швейцар у нас дежурит всю ночь в маленькой комнате возле лестницы и обычно варит на спиртовке кофе для тех сотрудников, которые остаются работать в неурочное время. Я попросил его сварить мне кофе и раздобыть пару бутербродов — я ничего не ел в тот день. Он принес мне кофейник, чашку и булку с маслом. Я предложил ему выпить со мной чашечку — он большой любитель кофе, но он сказал, что выпьет попозже, когда его станет клонить ко сну.
К десяти часам я закончил отчет и ушел прямо домой — хозяйка меблированных комнат, где я живу, и мои соседи по квартире это подтвердили. В то время Сидорчук был жив — по заключению врача, он умер не раньше полуночи. Конечно, я мог подсыпать яд в кофейник и уйти, а он позже выпить отравленный кофе, но если бы я был преступником, мне бы следовало убить его до, а не после преступления. Я бы просто не смог совершить ограбление, будь он жив.
— Почему именно?
— Потому что мне пришлось бы спуститься за деньгами в подвал, а для этого пройти вестибюлем прямо мимо швейцарской. Ключ от подвала находился у швейцара вместе с другими ключами от всех помещений — он бы никогда мне его не дал и не пустил бы в денежную кладовую. Сидорчук бы скрутил меня как котенка — он был очень силен. У одесских рыбаков в ходу такая игра: двое сцепляют кисти рук и стараются опрокинуть руку противника на стол. С нашим швейцаром не мог справиться никто из лучших спортсменов.
|
— Вы сообщили об этом следователю?
— Сообщил, но полиция не приняла во внимание мои слова. У нее своя версия. — Альтшулер горько усмехнулся. — Они уверены, что я заранее запасся дубликатом ключа от входной двери, отравил кофе и явился домой в относительно ранний час, чтобы обеспечить себе алиби, а поздно ночью незаметно ускользнул и вернулся в банк к тому времени, когда, по моим расчетам, швейцар был уже мертв. Что я могу возразить? Только заверять, что ничего подобного я не делал, но все преступники клянутся в своей невиновности...
Я уже слышал от моих одесских коллег эту версию. Свидание с обвиняемым практически ничего не добавило, кроме личного впечатления от предполагаемого преступника, а оно, несомненно, было в его пользу. Оставив все вопросы открытыми, я обратился ко второй части расследования, связанной с похищением и убийством генерального директора. На следующее утро меня соблаговолила принять госпожа Трепова, вдова банкира, — главная свидетельница по этому делу.
Особняк Трепова находился на той же улице, что и банк, в двух минутах ходьбы от него. Мне случалось бывать в самых аристократических замках Англии, но нигде я не встречал такой роскоши и такого количества слуг, как в доме русского банкира. На этом фоне вдова выглядела на удивление скромно. Меня встретила в гостиной женщина лет тридцати пяти — сорока, в простом черном платье, довольно красивая, очень грустная, но с большим самообладанием, вызывающая искреннее сочувствие. Как и в случае с Альтшулером, переводчик не понадобился — госпожа Трепова, хотя и русская, всю жизнь прожила в Канаде, там и встретилась со своим будущим мужем.
Что касается господина Трепова, то он, по словам вдовы, родился в Одессе, но еще ребенком был увезен в Австралию, окончил университет в Мельбурне. Получив после смерти отца большое состояние, пятнадцать лет назад переехал в Канаду, стал пайщиком, затем сопредседателем компании, имеющей филиалы в разных частях света, в том числе и в России. Много раз бывал в Петербурге и Одессе. В конце концов они решили вернуться на свою историческую родину. Приобрели прелестное имение «Ариадна» близ Одессы и этот особняк на Дерибасовской. Господин Трепов стал одним из директоров Промышленного банка, а в прошлом году — генеральным директором.
О том, что произошло в тот ужасный день, вдова рассказала следующее. Обычно летом они жили в имении; господин Трепов ежедневно ездил в город на своей знаменитой паре гнедых — он правил лошадьми как бог, — и к вечеру возвращался обратно. Но на этот раз они остались в городе; в тот день у мужа было заседание в одном из акционерных обществ, где он состоял акционером, жена отправилась в оперу — давалась премьера «Севильского цирюльника».
Трепов вернулся домой в девять часов, Трепова — в начале одиннадцатого; у нее разболелась голова, и она ушла с последнего акта. Поужинав, они немного посидели в гостиной и где-то часов в двенадцать — начале первого ушли в спальню. Около двух их разбудил шум в коридоре. Трепов зажег лампу, и в тот же миг дверь отворилась, в спальню вошли двое мужчин восточного типа, очень смуглые, черноволосые, в темных плащах. Один из них обратился к Трепову по-русски, но с сильным южным акцентом: «Ну что, Трепьянц, узнаешь старых знакомых?» Дальше разговор шел на каком-то незнакомом жене языке — вероятно, по-армянски: Трепов был армянского происхождения, хотя никаких связей с Арменией и армянами, насколько ей известно, не поддерживал. После недолгого обмена репликами муж повернулся к госпоже Треповой: «Я выйду ненадолго, нам нужно поговорить». Достал из гардероба летнее габардиновое пальто, накинул вместо халата поверх нижнего белья и вышел вместе с двумя незнакомцами. Прошло полчаса, час — муж не возвращался. Жена забеспокоилась, сошла вниз, — она полагала, что муж провел гостей в свой кабинет, но там никого не было. Не было его и нигде в доме — куда и зачем Трепов мог уйти полуодетым, глухой ночью, она неспособна даже предположить. Она так и не смогла сомкнуть глаз, а утром примчался курьер из банка с известием об ограблении. За дело взялась полиция, начались розыски по всем направлениям. Две недели она находилась в состоянии мучительной неизвестности, постоянного ожидания... Десять дней назад труп мужа нашли в дальней части их парка в «Ариадне»... — Тут вдова осеклась, приложила платок к глазам и, извинившись, попросила нас с Вильямсом уйти.
Мой помощник дополнил рассказ госпожи Треповой. Полиция провела самые тщательные розыски. Никто из слуг не слышал ни того, как проникли в дом те два субъекта, ни того, как они ушли вместе с хозяином, но прислуга спала в другом крыле дома и была отпущена хозяевами сразу после ужина, еще до двенадцати. Были проверены все гостиницы города, допрошены все извозчики — никто не видел людей, соответствовавших описаниям госпожи Треповой, ни до, ни после исчезновения банкира. Как и когда был он доставлен в свое имение, там ли убит или привезен уже мертвым, установить не удалось. Слуги в имении ничего не знали.
— Нам в Одессе приходится нелегко, — признался Вильямс. — Это один из самых криминальных городов России. Здесь заправляют целые бандитские сообщества, располагающие деньгами, тайными притонами, многочисленными помощниками — скупщиками краденого, содержателями домов терпимости, «балагулами» (так в Одессе называют извозчиков)... Они способны совершить преступление у нас под носом и спрятать концы в воду так, что не найдешь и следа. Имеются и этнические кланы, в том числе армянские. Шантажировать богатых соотечественников, вымогать у них деньги и расправляться с ними в случае неповиновения способны не хуже сицилианской мафии. В полиции уверены, что Трепов стал жертвой такой группировки.
— Я не очень понимаю, зачем им было нужно везти труп в имение.
— Чтобы мы его нашли. Бандитская бравада и вызов: вот, мол, полицейские тупицы, сами вы неспособны ничего найти и раскрыть, мы творим все что хотим, — получайте ваш труп. Ну и предупреждение для других возможных жертв, чтобы были посговорчивее.
Итак, мне предлагались две готовые версии. Трепов — жертва шантажистов; ограбление — дело рук Альтшулера. Характер убийства швейцара не оставлял сомнений в том, что его отравил кто-то из сотрудников банка; в полиции меня заверили, что все служащие были тщательно проверены и ни против кого, кроме Альтшулера, не возникло и тени подозрения. Убийц банкира, очевидно, следовало искать среди одесских бандитов, его соотечественников. Но что объединяло эти два преступления, казалось бы, ничем не связанных? Неужели жизнь преподнесла нам столь невероятное стечение обстоятельств, и независимо друг от друга в одну и ту же ночь одни преступники похитили и убили Трепова, другие ограбили его банк? Я не верю в подобные совпадения. Между двумя половинами этого дела, несомненно, была какая-то связь, ускользнувшая от глаз одесских сыщиков. Моя честь, мое самолюбие требовали найти ее, установить, как и где пересеклись пути проигравшегося чиновника и армянской мафии. Самой вероятной точкой пересечения было одесское казино. Именно там, скорее всего, бандиты могли выйти на несчастливого игрока, вовлечь его в свои преступные замыслы. Вы знаете мой метод в подобных случаях...
— Ну конечно, — засмеялся я. — Вы используете свой актерский талант и под видом безработного грума или старика — курильщика опиума проникаете в лагерь противника, высматриваете, прислушиваетесь, собираете нужные вам сведения...
— Именно так. В те дни вся Одесса только и говорила что об убийстве банкира и аресте Альтшулера. Я надеялся кое-что разузнать из болтовни игроков казино. Препятствием было только мое незнание языка, но Вильямс, которого я посвятил в свои планы, пришел в восторг и заверил меня, что не пропустит ни одного слова. Раздобыл английскую морскую форму, и в ближайший же вечер в одесском казино появились два моряка-англичанина: пожилой рыжеволосый боцман с лицом, столь заросшим волосами, что никто из знакомых не смог бы узнать в нем юного сотрудника одесской полиции, и высокий капитан с трубкой в зубах, которому на сей раз не было нужды особенно маскироваться.
Одесское казино совсем не походит на подобные заведения в Европе — это грязный притон, где у игорных столов толчется самый подозрительный сброд, охваченный азартом, готовый в любую минуту завершить игру дракой и поножовщиной. Эту публику интересует только игра. Проведя в игорном зале более часа, я не услышал ничего, кроме выкриков крупье и грубой ругани на всех мыслимых языках мира.
Сочтя наш поход неудачей, я уже собирался вернуться в гостиницу, но Вильямс предложил зайти в ресторан при казино, принадлежащий тем же владельцам, здраво рассудившим, что в ресторане все выплаченные ими выигрыши незамедлительно вернутся к ним обратно. Мы заняли столик в самом темном углу, спросили бутылку джина... Вильямс шепотом переводил мне все относящееся к нашему делу, что удавалось ему подслушать в пьяном гуле голосов. Имя Трепова повторялось довольно часто; неоднократно поминался и Альтшулер, которого здесь, видимо, хорошо знали. Его жалели и выражали уверенность, что «математик» не мог никого «укокошить», да еще ради денег. О гибели банкира говорили чуть ли не со смехом — любовью он явно не пользовался.