Государству Российскому наконец-то понадобились те из них, кто за десятилетие раздельной жизни не успел окончательно ассимилироваться и найти свою долю вне отечества. Всем, готовым начать жизнь заново, обещают работу. Тем, кто поедет в самые депрессивные регионы, — еще и подъемные. В рамках государственной программы по оказанию содействия добровольному переселению в Российскую Федерацию соотечественников, проживающих за рубежом, уже до конца этого года в республиках СНГ начнутся информационные кампании. Их слоганом вполне может стать что-нибудь вроде «Тебя ждут дома» или «Возвращайся. Ты здесь нужен».
И скорей всего они поедут. Поедут из Закавказья, из Киргизии и Таджикистана, где голодно и закрываются русские школы. Не лишним будет осознать уже сейчас, что к нам приедут другие русские — приедут русские, напитанные чужой культурой. Зачастую — культурой тех народов, от которых большинство наших сограждан желало бы отгородиться непроницаемым кордоном. Готова ли беременная ксенофобией страна воспринять соотечественников, разительно отличающихся от «нормального русского», говорящих на родном языке с акцентом, празднующих «не наши» праздники?
Готовы ли мы принять их? Не просто разрешить приехать, оплатив проезд и устроив на работу, как бедных родственников. Встретим ли мы их угрюмыми надзирателями, пресекающими любое проявление чужеродности, или вдумчивыми собеседниками, которым действительно интересны эти диковинные грузинские, туркменские, узбекские русские? До сих пор Родину не сильно занимало, что на душе у тех, кто возвращается к ней с дальних развалин империи. А ведь интересный мог бы получиться диалог — между народом, который весьма неважно уживается с другими народами, и вчерашней его диаспорой — людьми, которые выросли и жили среди этих самых других народов. Наверняка кто-то приедет озлобленным и обиженным. Но будет много и тех, кто всю жизнь будет тосковать и перезваниваться со своими нерусскими друзьями.
Я и сам родом оттуда. Меня, правда, не звали, сам приехал. Перебравшись в Россию из Грузии в 1987 году, я лет десять потратил на то, чтобы стать здесь русским заново.
(Справка для бдительных великороссов (на всякий случай): по отцовской линии все украинцы (деревня Людвиновка), по материнской линии: дед казак (станица Крымская), бабушка русская (Старая Русса), родился и вырос в Тбилиси, думаю по-русски.)
Вот ведь какая загогулина: русскому, выросшему за пределами России, стать русским на своей исторической родине гораздо сложней, чем выучиться жить на чужбине. Это как переводить с иностранного на иностранный. Приноравливаться к протезу. Занятие почти мистическое — и очень трудоемкое.
Я говорю, конечно, о тех, для кого чужбина стала родиной. О тех, кто там вырос, принял обычаи, в той или иной степени освоил язык. Попросту говоря, стал своим. Кстати, сейчас, спустя столько лет после распада, в Россию приедут именно такие. Не знаю, где как, а в Грузии — даже во времена несостоявшегося диктатора Гамсахурдиа — единственной чертой, разделявшей всех на своих и чужих, был только язык. Если ты говорил по-грузински, о национальности никто уже не спрашивал. Спустя почти двадцать лет жизни в России я затрудняюсь сказать, что здесь делает человека своим. Точно не язык. Так что начинать жизнь заново русским переселенцам придется в среде, вполне недвусмысленно идентифицирующей их как чужаков.
Вы начинали когда-нибудь жить заново? Она, эта самая жизнь, до сих пор цельная, как яблоко в руке, вдруг делится для тебя на «там» и «здесь» — а тебе кровь из носу нужно быть и там и здесь одновременно. Самое опасное — когда ты начинаешь сравнивать.
Там ты жил в мире, отстроенном на традициях. И главное в таком мире было вовсе не то, как справляются свадьбы или что кладут в гроб покойнику. Главное — ты привык практически в любой жизненной ситуации получать подсказку: «Это принято делать так», «Ему лучше уступить, он старше», «Тебе оказали услугу — пригласи домой, накрой стол», «Не вздумай скандалить с соседом — неприлично». Традиция делает мир вокруг уютным и предсказуемым. Переехав в Россию, ты готов строить свой мир по другим чертежам. Но вдруг выясняется, что чертежей никаких нет. Нет другой традиции, которую тебе предлагают взамен той, в которой ты вырос. Нет этого поля, которое коллективную жизнь делает привлекательней индивидуалистской.
Семье не обязательно собираться на праздник. Соседи не здороваются. Старику можно сказать «ты» — никто не одернет. Пошлешь по матери — не обязательно получишь в морду. Застолье — не ритуал, а пьяным быть не стыдно. Жизнь по-русски оказывается всего лишь освобождением от тех или иных табу. И ты теряешься. И долго не можешь поверить, что стать своим на Родине — это всего лишь избавиться от акцента и нерусских ухваток. Окружающим этого достаточно. Тебе — нет. Можно перестать быть самим собой, но нужно знать — ради чего. «А не ради чего, — отвечают тебе. — Просто мне неприятно, что ты такой, блин, нерусский».
(Памятка для озадаченных переселенцев. Да, никто не раздражает так русского ксенофоба, как другой русский, говорящий с акцентом. Помню, в армии моего командира больше всего раздражало — вы не поверите, — как я цокаю языком, заменяя этим звуком слово «нет».)
Мир без традиции кажется тебе нежилым. Просто тебе трудно понять, к чему именно нужно приспосабливаться. С одной стороны — живи как хочешь, никаких правил. С другой стороны — постоянное одергивание: «живешь в гостях — уважай хозяев». Знать бы еще, как это уважение проявить… В Тбилиси на праздник было принято угощать соседей тем, что лучше всех прочих блюд получалось у хозяйки, — обычно это было что-нибудь печеное. Нечто похожее я видел в деревне Пятихатки неподалеку от Ростова, куда одно время частенько ездил. В деревне поселились беженцы, турки-месхетинцы. Испекут лепешек и понесут соседям. «Угощайтесь, не отказывайте, у нас так принято». Соседи лепешки одно время принимали, а потом перестали двери открывать: ответить-то нечем. «У вас так принято, — стали ворчать местные. — А у нас нет!» Закончилось все довольно традиционно: прогнали турок-месхетинцев.
В России всегда было куда уйти из нехороших мест. От злого воеводы, от помещика-самодура. За Урал, на Дон, в Сибирь. Может быть, готовность прогнать всех тех, с кем не удается наладить отношения — оборотная сторона этой вековой охоты за лучшей долей?
Я до сих пор не забываю, что в Россию я — приехал. Комплекс чужака — конечно же тоже болезнь, реакция на ксенофобию окружающей среды. Захлопнуться и отказать в доступе всему, что тебя разрушает. Ведь ассимиляция по российскому сценарию, да еще в зрелом возрасте — больше разрушение, чем созидание. И самое болезненное, пожалуй, как раз не махровая ксенофобия с репликами вроде «ну и сидел бы в своей чучмекии», нет, гораздо сокрушительней действует молчаливое безразличие к той самой чужой культуре внутри тебя, которую ты никак не можешь предать. Потому что любишь. Потому что это твое детство. Потому что въелось в душу навсегда.
И ты возвращаешься к тому, с чего начинал: нет больше родины там — нет ее и здесь. Куда нести свои неконвертируемые сокровища: воспоминания, знание чужих обычаев и языка? Никому это не нужно. Ты никому не нужен. Смею утверждать: каждый русский переселенец проходит в России по этому кругу. Видимо, ничего не изменится и тогда, когда это произойдет массово и по приглашению государства. Операция «Репатриация» ограничится компенсацией за переезд, записью в трудовой и более-менее пригодным для жизни углом с видом на фабрику. Вряд ли пришлым русским будут помогать адаптироваться к российской жизни — еще чего! они же русские.
Уже сейчас чиновники, словно упреждая всплеск общественного недовольства, заявляют: нет, никаких квартир репатриантам специально строить не будут, пригласят их в регионы, остро нуждающиеся в рабочих руках. Оно и ладно. Слишком хорошо — тоже нехорошо. Предусмотрена даже ускоренная процедура оформления гражданства. Каких-нибудь пару лет назад получение российского паспорта оборачивалось для зарубежного русского мрачной эпопеей с осадой паспортно-визовых служб и вымогательством тамошних чиновников. А теперь вот страна готова даже потратиться на их переселение. Наверное, от страны, вспомнившей о брошенных своих отпрысках только тогда, когда стало совсем уж безлюдно в вымирающих регионах, не приходится ждать большего.
Трудно и от российского общества, измотанного нестабильностью и дворовым фашизмом, требовать какого-то особо трепетного отношения к новым согражданам. Но, может быть, легче будет не оставаться друг для друга чужими, если понять: приедут не те, кто выбирает, где сытней и лучше. Ведь здесь их ждет тяжелая и, возможно, не менее бедная жизнь. Переселение — это всегда почва из-под ног, это всегда трагедия.
И не стоит лечить их от чужой культуры. Поверьте, это неизлечимо. Но может быть, они помогут нам излечиться от своего недуга — от неспособности находить общий язык с другими народами. Тысячи новых людей возле нас, которые говорят на родном языке и с нами, и с теми, кого мы так не любим, едва терпим, боимся, клянем во всех своих бедах, — эти люди вполне подойдут на роль переговорщиков. Это ли не шанс! Представь, приедут толмачи — и вдруг выяснится, что тот, про кого ты думал: он желает тебе смерти, все это время спрашивал, как тебя зовут… Впрочем, это, кажется, совсем уже из другой сказки.
Иллюстрация Алексея Борисова