НЕДОРЕВОЛЮЦИЯ
Почти половина из тех, кого опросил фонд «Общественное мнение», готовы в принципе поменять городскую квартиру на жизнь в пригороде. Почему в принципе, а не на деле? Об этом наш разговор с аналитиком ФОМа Петром БАВИНЫМ.
Что привлекает в загородной жизни тех, кто когда-нибудь может переехать?
Жизнь поближе к природе и возможность работать на земле. Последнее крайне важно и интересно. Многие горожане — потомки крестьян, которых первая жилищная революция в начале ХХ века позвала в города. Они считают лучшей моделью жизнь своих деревенских предков, а не свою нынешнюю. Люди, которые живут в своих домах в деревнях и поселках, в городские многоквартирные дома почти не стремятся. 80 процентов из них не готовы уйти в многоквартирный дом, 10 — готовы и 10 — не определились.
Что удерживает от переезда в предместья принципиальных сторонников городской жизни?
Плохие дороги (и значит, сложно ездить на работу) и практически полное отсутствие инфраструктуры в пригородах.
А разве молодые и успешные, у которых есть машины, не хотят жить в своем доме за городом?
Этого хотят не они, а люди более зрелые, которые видят жизнь на земле как идеал пенсионерской жизни. А молодых людей отталкивает не только езда и стояние в пробках, но и полное отсутствие развлечений за городской чертой.
Но ведь сколько писалось о том, что унылый вид наших «спальников» наводит тоску, а их социальная неоднородность вызывает конфликты. Разве это не гонит людей из городов?
Я сам живу в таком «спальнике». Мои соседи ворчат, что в нашем подъезде половину квартир снимают гастарбайтеры, а дом и весь район деградируют. Но когда я, уже как социолог, приглашаю жителей таких же спальных районов Москвы, Омска или Екатеринбурга высказаться на фокус-группах, выясняется — никакие «плохие» соседи не подвигнут их на бегство из города.
Почему?
Отдельная городская благоустроенная квартира — барьер, который многими семьями еще не взят. Они либо живут в настоящей коммуналке, либо в отдельной квартире, но двумя-тремя поколениями одной семьи. Для таких семей и вторая, хрущевская, жилищная революция еще не свершилась.
Так и ехали бы за город — глядишь, и разъехались бы.
Переезд за город все еще воспринимается как поражение. На условную Рублевку у подавляющего большинства аудитории денег нет, а выезд в конкретные Электроугли — мягко говоря, не позитивный сценарий. Ведь почти у всех есть сослуживец или знакомый, который каждый день ездит на работу в переполненной электричке, а вечером, идя со станции домой, оглядывается, чтобы не дали по голове. Вот реальный образ пригорода в массовом сознании.
АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА
Дэвид Хартманн, декан факультета социологии Университета Западного Мичигана, — один из лучших в Америке экспертов по «городской морфологии». Так здесь называют раздел социологии, который изучает «кухню» формирования социальной среды в городах и городках.
Обязательно ли у вас сейчас иметь свой дом и жить за городом, чтобы принадлежать к среднему классу?
Не обязательно. Другое дело, что на заре пригородной революции, после Второй мировой войны, число домовладельцев стремительно росло. Люди бежали из больших городов, возможно, потому, что качество жизни в них было очень плохим. Многие хотели быстрее въехать в свой домик и научиться себя вести как старожилы богатых предместий. Порой механически копируя их стиль — марку машины, стрижку газона...
Даже если одна машинка для стрижки газонов была на несколько семей?
Вы и об этом знаете? Было и такое. Но сейчас многие успешные люди, безусловно принадлежащие к среднему классу, — не домовладельцы. Они могут владеть квартирой в кондоминиуме, а могут вообще ее снимать, если их работа и стиль жизни требуют мобильности.
А может быть, этим людям просто не нравится жить в «одноэтажной Америке»? Вот передо мной рецензия на книгу Дэниела Клоуза: «Вам предстоит погрузиться в ужасный, безвыходный мир маленького американского городка». Это все действительно так?
Люди, никогда не жившие в городках, ровно так их себе и представляют. Но в жизни все сложнее. Что, огромный город не может спровоцировать депрессию? Типовой многоквартирный дом, где почти никто не общается и тебе разве что в лифте говорят hello! — это не смертная скука? А многочасовая езда в подземке каждый день — это что, праздник души? Когда в 1920-е годы урбанизация только начиналась, вышла масса работ о том, что жизнь на бегу и с соседями, которых ты не знаешь, сулит нам социальную катастрофу. А когда в 1950-е началась субурбанизация (то есть бегство в пригороды), пошел вал публикаций (особенно много их было в Великобритании) о возвращении на землю, к корням. О воссоздании нормальной деревенской жизни и нормальных соседских коммуникаций, от которых мы так опрометчиво сбежали в города. Многие видели в пригородной революции именно это.
Вы знаете, в России многие надеются на то же самое: на старый новый стиль жизни.
До чего же люди везде одинаковы! И заблуждения у них одинаковы...
Вы хотите сказать, надежды тех лет не оправдались?
Ни один социолог не скажет вам однозначно «да» или «нет». Есть действительно кошмарные городки, как будто из книг Клоуза или Кинга. Дремучие, пьющие, не работающие, с высоченным уровнем преступности. А есть прелестные «новые деревни», где все друг друга знают, не запирают двери и могут присмотреть за соседскими детьми, когда их родителям надо куда-то отлучиться.
Если верить статистике, почти две трети американцев сейчас живут за городом. Получается, если есть малейшая возможность, американец едет в свой дом?
Нет. Если человек не работает удаленно, а должен ездить на работу и если он еще не обзавелся детьми, близость жилья к работе будет едва ли не единственным критерием выбора. И тогда вполне сгодится съемная квартира в городе.
А как же престижность района, социальная однородность соседей?
Зачем среднему американцу об этом думать? Человек в любом случае будет снимать или покупать жилье там, где это ему по карману — значит, так или иначе он окажется приблизительно в своей среде. Когда у него появятся дети, он будет искать район или городок с хорошим садиком и школой. Вот, собственно, и вся стратегия.
Престижность у нас зависит от простых и понятных вещей. Красивые удобные дома, хорошие магазины, та же самая хорошая школа, не загаженный лес и пригодное для купания озеро — вот что делает спальный район или городок престижным. Мы очень практичные и приземленные люди.
.. Чуть позже Вячеслав Карпов, наш бывший соотечественник, долго работавший вместе с Дэвидом Хартманном (собственно, он и помог «Огоньку» взять интервью у Дэвида), прояснил нам еще кое-какие детали:
— По мере развития коммуникационных технологий и отхода от традиционной корпоративной дисциплины у части работников отпала необходимость ездить на работу. И они из больших городов и спальных городков ехали просто в сельскую местность.
А необразованные и неработающие пригороды откуда взялись?
Сначала за город выехали образованные и состоятельные люди. Но когда цены на домики по разным причинам стали снижаться — в пригороды начали выезжать не только состоявшиеся, но и опустившиеся американцы. Появилось даже такое понятие, как «пригородная бедность».
То есть нашлись и те, кого домовладение не побудило больше работать и пытаться войти в средний класс? Мы-то тут размечтались, что одноэтажная революция в России даст мощнейший толчок формированию среднего класса — а она даст нам загородные гетто?!
Расслабьтесь, честное слово... Лучше всего не предаваться эйфории, но и не ужасаться ничему заранее. Все как-нибудь сложится.
История одноэтажной революции
Таунхаус (от английского townhouse — городской дом) это коттедж в два-три этажа с отдельным входом, который своими боками примыкает к другим коттеджам. Плюс газон и участок земли от 1 до 4 соток. Бережливые европейцы уже в прошлом веке пришли к выводу, что такой вид жилья идеален для среднего класса — недорого, просторно и красиво.
XIX век — появление первых таунхаусов в Англии. Существует версия, что подобный тип жилья появился в результате склонности англичан к созданию родовых гнезд. Повзрослев, британские дети обзаводились собственным домом, однако, не желая покидать семью, пристраивали его к родительскому.
1920 — после экономического бума в США разбогатевшие американцы перебираются из шумных городов в пригороды. Вокруг Нью-Йорка появляется первое кольцо таунхаусов.
1935 — немецкий архитектор Пауль Троост по заказу Гитлера разрабатывает план реконструкции Берлина. Столицу Третьего рейха должен был опоясывать Stadtkrone («городской венец») — множество коттеджных поселков с домиками в тирольском стиле (побеленные стены, дубовые балки крест-накрест, черепичные крыши). Строительство Stadtkrone намечалось на 1950 год. Война помешала архитектурным планам Гитлера, но идея таунхаусов в Германии прижилась.
1946 — в Париже после Второй мировой войны появляются коттеджные городки на внешнем краю столичного района — например, Мелен-Сенар, Эври и Сен-Квентен-ан-Ивелин на юге, Марн-ла-Валле на западе и Сержи-Понтуаз на северо-западе.
1960 — таунхаусы начинают строиться по всей Европе — в Финляндии, Италии, Югославии, Польше, Испании и Португалии. Создание малоэтажных районов в среде городских конгломератов становится главной тенденцией в развитии строительства.
1972 — появление первых таунхаусов в Чехословакии. По правительственной программе молодожены могли автоматически получить кредит на постройку коттеджа или на уже готовый дом в пригороде.
1983 — появление первых таунхаусов в СССР. Союз писателей СССР выстроил многосекционные коттеджи в Красновидове, на берегу реки Истры. А вот работники Госплана построили таунхаус в поселке Зеленоградский по Ярославской железной дороге.
2005 — в пригороде Шанхая начинается строительство Темза-таун — копии английского квартала XIX века с коттеджами, газонами, пабами и ресторанами на берегу реки. Жить в Темза-таун будут только очень зажиточные китайцы.