Вдруг свет в доме загорелся так ярко, что показалось — мы уже в раю. Внизу хлопнул и загорелся комп. Зарядник от мобильника полетел из розетки осколками в разные стороны. Попало в кошек — кошки скакали между розеткой и детьми, посаженными за уроки.
Пока мы рвали вилки из сети — телевизор, холодильник, стиральная, дети, полуодевшись, скакнули в мороз. В доме воняло паленой проводкой. У соседей занялся гараж: пять минут — и под забором завыли пожарки. На улицу сбегались, наматывая шарфы, соседи. Они кричали, что в их домах взрывались и горели электрокотлы, обогреватели, микроволновки, утюги, фены, тостеры… «Салютовала» вся Пролетарская — улица над оврагом, центр города.
ТЬМА
«Пролетарские» дети принялись строить снежную крепость и за полчаса возвели просторную башню в шесть «венцов». Все, от трех до двенадцати, запрятались туда жить, а в родительские хаты решили от страха не возвращаться.
Взрослые тем временем кучками бегают из дома в дом звонить в «Брянские коммунальные сети»: да пришлите же наконец дежурных электриков! Ровно через час происходит явление «Оперативной ремонтной» машины — в копье как в «Ночном дозоре». Население указывает на перехлест проводов на опоре возле 99-го дома, крича про фазу и массу. Спасители морщатся и говорят, что это тут не при чем, но на всякий случай растягивают нахлестнувшиеся провода проволоками, крепят концы к столбу. И уезжают, отключив на улице свет. Звоним снова. В диспетчерской отвечают: у бригады нет прожектора, а в темноте люди работать не могут. Жители прощелкивают в мобильниках номера властных персон — у кого кто есть. Дозваниваемся до замгубернатора, до начальника городского комитета по ЖКХ. Те отвечают: знаем, вопрос уже ж решается. Но решается он только после того, как свежеприбывший на сходку сосед, начальник всех водителей энергонадзора, кричит кому-то заветному в мобилу: ты меня не учи физике, а шли бригаду, иначе ни одна машина завтра не выйдет из гаража! Приезжает бригада с фонарем, дают свет.
«Пролетарцы» как ошпаренные начинают стирать, готовить, гладить, пылесосить, готовиться к занятиям в школах и вузах, досматривать любимые сериалы и новости. Впрочем, наверстать упущенное получается с трудом — половина-то электроприборов тю-тю!
На следующий вечер горит и взрывается другой конец Пролетарской. Дети и взрослые снова высыпают на улицу. Опять разрываются телефоны. Прямо на улице записываем в блокнот, у кого что сгорело с адресами, телефонами и фио домовладельцев. Надо же писать заявления в десяток инстанций и подавать иски в суд.
Снова в горячую точку приезжает «оперативная» ремонтная бригада. Свет дают. «Пролетарцы» судорожно берутся за хоздеятельность. Но самые осторожные выкручивают пробки и ложатся спать.
С утра по улице разъезжает городская комиссия — проверяют факт, записывают, у кого что сгорело. В конце концов предлагают: вы вечерком-то походите, перепишите всех, а то многие жильцы на работе, да и у нас времени мало… Соглашаемся, взамен просим копию их официального акта для суда. Днем позже в администрации список наш берут, а взамен дают свой рукописный листик под названием «Акт…» А который с печатью—это, шепчут, для служебного пользования… Но в другом кабинете требуют, чтобы под нашим общественным актом явилась печать: «На худой конец уличком пусть заверит!»
Уличком объясняет популярно, что актов заверять не будет:
— И как вы себе представляете, буду я подписываться под практически преступлением? Ведь — сто процентов — граждане бросятся на чердаки предъявлять как ущерб электропримус и граммофон, сгоревший у прабабки еще до Октябрьской революции. Вы что, народ наш не знаете?! О-о!
На Пролетарскую без конца ездит местное телевидение. Соседи кукожатся и прячутся за калитки: «Вот как увидят твою рожу в телевизоре и персонально свет-то и отрубят. Навсегда. В какой стране живем?!» В камеру застенчиво говорят лишь пятеро смелых.
«Брянские коммунальные сети», подразделение сетей российских, вовсю оправдываются посредством пресс-сводок и телесинхронов начальников: «Стихия лишила света 20 домов по улице Пролетарской», «Это кто-то, наверное, баню топил тэнами», «Или в одну розетку подключил сразу несколько электроприборов». И только электрический мастер Киреев разъяснил практически афоризмом: «Много у нас пьяниц и объектов, граждане! Вот почему в стране у нас разруха».
СВЕТ
Учительница моих близнецов-второклассников, насмотревшись новостей, детей мне из школы не отдает, оставляет в продленке. А из продленки возвращает только под официальную гарантию, что на выходные я их отправлю к бабушке.
В школе, на улице, в магазинах десятки знакомых вместо «привет» обращаются: «А я вас по телевизору видел(а)! Ужас!». Обращаются и незнакомые — за подробностями. Я ясно вижу их радость, что они живут не на Пролетарской…
Новость крутят по двум каналам пять дней, и к шестому я становлюсь телезвездой. Местное отделение канала «Россия», видимо, успев привыкнуть к моим телеотчетам из «горячей точки» — собственной избы, предлагает работу. Несколько старых знакомых мужа, ныне начальники, увидев его на экране, вспоминают, что он есть, и звонят с предложением новой деятельности и большего оклада.
Эсэмэсы, «мыло», сайты одноклассников и сокурсников с радостными смайликами наперебой сообщают, что я могу рассчитывать минимум на семь компьютеров взамен сгоревшего. Поступают вопросы, не накрылась ли у меня стиральная машина — таковых могут предоставить две, и обе лучше, чем моя, несгоревшая. Крупный брянский начальник интересуется, «повлиять ли» на электрическое начальство? Брянск потрясающе отзывчив — в очередной раз радуюсь, что он мой.
Третью неделю свет отключают с 9 до 2, иногда до 4 часов. Время, когда я дома обычно тружусь за одним из пожертвованных компьютеров, для работы убито. Пока дети в школе, я отсыпаюсь и приобретаю привлекательный вид. Это отмечает общественность.
Дети, отучившись, вместо мультиков, которые не по чему смотреть, клеют под моим чутким руководством самопальные елочные украшения. У нас нет других материалов, кроме фантиков от съеденных с горя двух кило конфет фабрики «Озерский сувенир». Мы обклеиваем сверкающим разноцветьем коробки из-под «Биг-ланча». Фон, глазки, носик, ротик, усы, челочки, бантики… Получаются два фантастических создания в скандинавском стиле, названных нами весьма космополитично: «Мадам Миналь» и «Пан Чернослив». Конфетные чудовища имеют успех. Их берут на общешкольную елку, с перспективой вывесить на городскую.
Погрузившись в упоительные занятия, мы профукали выборы. Мы с супругами Крупкиными подписи собирали. Под заявлениями в четыре инстанции. В восемь, когда голосование уже было закончено, мы посетили всего-то половину соседей-погорельцев. Быстрее управиться было никак невозможно. Потому что сосед Саша, бригадир евроремонтерской бригады, с гордостью стал показывать свой легендарный ремонт на кухне. А бабушка Иванчикова пыталась посвятить нас в хитросплетенные отношения своих многочисленных потомков. В доме возле шестой опоры уникальное семейство из четырех поколений женщин, младшей — пять, непременно желало показать в действии новую стиральную машину, купленную взамен сгоревшей. «Фирма и модель та же, а за два года, сволочь, дороже стала на две тыщи!» Пятилетняя егоза притащила на кухню альбом своих рисунков и гостевого деда — показать самое дорогое.
Соседи много рассказывали друг про друга. Оказалось, что Исааковна всю жизнь свою посвятила брату и братовым отпрыскам, потому и не вышла замуж, а была, между прочим, первой красавицей на Пролетарской. Что Наташа работает в еврейском детском садике и только поэтому у нее появился быстрый говорок и бурные жесты, а так она стопроцентная русская! Что Екатерину Васильевну зовут «модель» не потому, что в свои сорок с хвостиком она выходит на дефиле, а потому что она хозяйка собственного ателье, дама с большим умом и вкусом. Что уличком — мужчина ой нравный, ой заковыристый! — но зато у него произрастают чудесные свиньи, чье свежайшее мясо он всегда предлагает соседям по цене в два раза ниже рыночной. Что сам Исаакович (один во всей Центральной России!) делает уникальные железные стаканчики для доильных машин, что применяются в колхозах. И что Сашка, кстати, до сих пор неравнодушен к Таньке, хотя та и сорок лет замужем…
Спустя неделю после события от дома к дому были проложены и утоптаны уже почти забытые соседские тропы. Еще через две, в аккурат к Новому году, энергетики завершили свою реконструкцию и пообещали, что больше не будут. Утешили также и последние в ушедшем году счета за электричество — «нагорело» по 200 рублей, не больше.
Мы же теперь называем себя «пролетарцами», ходим друг к другу частенько: с гостинцами, с воспоминаниями, с поздравлениями, за молоком да свининой. Позвонить, пособить, попросить инструмент. Дело часто заканчивается распитием обычных, травяных и шиповниковых чаев — у каждого свой! — под которые так хорошо и уютно поругивать энергетиков.