Но преемственность курса — это и преемственность проблем, которые никуда не денутся от смены персонажей в Кремле. Голоса, отданные за Медведева, это вера в то, что новый президент — это иной, новый взгляд на российские трудности; это воля, еще не ограниченная всевозможными личными и политическими обязательствами. «Огонек» попытался составить первый, черновой, безусловно неполный конспект принятых Медведевым проблем.
Владимир Путин был президентом в период, когда страна вышла из кризиса глубиной в 43 процента ВВП, — уникальный случай за последние 60 лет. Это одно гарантирует ему яркое место в экономической истории. Надо быть справедливыми именно сейчас, когда меняется структура власти. Было бы справедливо отсчитывать новые задачи страны от этого уровня. Российский капитализм более или менее сформировался. Дальнейшие его изменения потребуют не только больших усилий, но и учета новых сложившихся групп интересов.
При Путине были решены несколько ключевых проблем страны: лишение людей, бизнеса и страны в целом чувства краха; выход на предкризисный уровень ВВП; выплата внешних долгов. Прибавим сюда накопление и сохранение огромных сбережений — то есть накопили, но не растратили: в августе 1998 года ЦБ имел 9 миллиардов долларов резервов — сейчас 481 миллиард и плюс под 150 миллиардов у Минфина и т д. и т п. В это же время усилились государственные корпорации, ожили расходы на армию и оборонные закупки. Начались национальные проекты как способ выйти из бюрократической инерции по ряду крупных социальных проблем. Наконец, подъем не ослабил, а закрепил социальное неравенство.
Эпоха выхода из кризиса переходного периода кончилась быстро и несколько неожиданно для нас самих. Традиционное российское отношение к себе и своим перспективам складывалось, пожалуй, весь XX век. В кратчайшем виде самоощущение у нас простое — мы способные, добрые, но беззащитные перед дурным управлением, безалаберные и в конечном итоге пессимисты — мол, не получится ничего «по-человечески». 1990-е годы усугубили ощущение безнадежности и подтолкнули в эмиграцию наш средний класс, уставший от безнадежности, бедности и хаоса. Наши ученые с семьями влились массой в средний класс США, Великобритании, Германии. Мы же теперь начинаем ощущать нехватку порядочных людей для управления, бизнеса и науки.
Одна из самых главных задач перед новой эпохой и новым президентом—это закончить с «кризисом в головах». Россия оказывается с новыми возможностями и новыми ощущениями успехов последних лет перед сложной развилкой. Это нормально для страны, которая пытается решить трудную историко-математическую задачу о возврате на магистраль мирового развития после почти столетия «девиации». Это было легко сделать странам Центральной и Восточной Европы, которые в страхе от коммунизма убежали назад в Европу и оказались в ЕС с управлением из Брюсселя. Но им было просто решить, что и как делать. Не то у нас — и кризис был до 1999-го, а не до 1994-го, как у них, и национальные задачи другие. Все-таки многое дает самоощущение огромной страны, которая прошла через трагическую историю XX века.
Появились новые горизонты для людей — задача для следующего периода: как найти нашим талантам применение дома. Отсюда переключение в развитии с сырья на человеческий капитал. Но тогда немедленно возникает дилемма развития между большей социальной справедливостью по-европейски против англосаксонской модели. Иными словами, или мы перекачиваем налоги нуждающимся через бюджет, или держим низкое вмешательство государства в деловую жизнь и даем шанс активным людям стать богатыми предпринимателями без помех со стороны административных органов всех мастей. Надо сознавать, что перепад доходов у нас сейчас в точности такой, как в США и Великобритании, но там есть культ личного успеха. А неравенство по распределению собственности у нас, как в Латинской Америке, что ведет к усилению клановости и окостенению социальной структуры.
Угрозы понятны — справедливость хороша тогда, когда у вас ВВП на душу населения за 25 тысяч долларов (еще надо раза в два повысить), а иначе перераспределение от активного к бедному и ленивому тормозит экономическую активность. А пока грозит окостенение социальной структуры, в которой стать чем-то важным и состоятельным легче на госслужбе, чем в бизнесе. А без равновесия положения отрядов среднего класса: бизнеса, интеллигенции, чиновников — он неустойчив, зависим и недостаточно «плотен», чтобы на него опиралась демократия. Решать эту проблему придется, и пути ее решения будут зависеть от президента и его команды.
Другая проблема — это качество государства и его чиновников, качество управления, потери от коррупции. Возникает критически важное требование более глубокой проработки законов и решений, чтобы сузить роль частных интересов и повысить степень общественного доверия к политике. Иначе многие решения по развитию невозможно будет выполнить. Уже наблюдаются в сущности трагикомические явления — государственные средства на важные цели не расходуются. Есть подозрения, что украсть страшно, а иначе работать трудно. Качество государственных институтов — вот одно из узких мест развития, особенно сейчас, хотя сознаваться в этом многим не хочется.
Среди основных положений программной речи Д А. Медведева в Красноярске отмечено изменение последовательности приоритетов. В течение последних месяцев речь шла все время о «трех И»: инновации, инвестиции, инфраструктура. Это отражало приоритеты национальных проектов, узкие места в инфраструктуре страны (мало чего строили в течение 17 лет) и надежду на включение человеческого капитала в инновационный процесс. Однако за несколько недель до выборов на первое место вышло другое «И» — институты. Вот это принципиальный момент — институты в современной теории — это фактически действующие нормы поведения, включая формальные и неформальные. Укрепление институтов рынка — это усиление прав собственности, конкуренции. То есть это часть модернизации общества, бизнеса и государства, технократическим содержанием которой должен бы стать инновационный путь развития.
Стоит вспомнить, что Россия — единственная крупная страна, которая не имеет долгосрочной стратегии развития. КДР — концепция долгосрочного развития — сейчас обсуждается, но она рассматривается до 2020 года и представляет собой довольно технократический документ, в котором хотелось бы видеть механизмы развития, а не только прогноз результатов. Министерства и крупные компании создают отраслевые и региональные стратегии развития до 2025—2030 годов, а КДР остается в коротком горизонте. Надо полагать, новый президент захочет видеть развернутую стратегию страны до 2040 — 2050 годов, с тем чтобы дать ориентир модернизации в целом. Успех нашей модернизации будет зависеть, однако, не только от глубины анализа и качества прогноза, но и от качества институтов и общественного подъема. Страна выйдет из «кризиса неверия в себя» не столько от рапортов об успехах, сколько от доверия общества к своему будущему, государству и бизнесу, общей способности переломить прошлое и выйти на магистраль развития на свое — когда-то потерянное — место большой творческой страны с талантливым народом, достигшим еще и хорошего уровня управления и организации своих успехов.
Фото ДМИТРИЯ АСТАХОВА/ИТАР-ТАСС