Заказчика документа—Институт современного развития—многие считают аналитическим «штабом» Дмитрия Медведева (см. интервью с главой ИСР Игорем Юргенсом, «Огонек», № 24, 2007). Готовили же доклад «Демократия: развитие российской модели» эксперты Центра политических технологий. Как они предлагают изменить Россию, «Огонек» поинтересовался у председателя правления ЦПТ Бориса МАКАРЕНКО (на фото вверху).
Ваш доклад — это скорее план реформ или диагноз?
Доклад Центра политических технологий — это не план реформ, мы сознательно не детализировали его, избегали конкретных предложений. Задача документа — компактно сформулировать и поставить проблему. Проблема же состоит в следующем: если страна ставит задачи инновационного и модернизационного развития, то путем закручивания гаек эти задачи не решаемы. Во-первых, на дворе XXI век, и мы находимся в Европе, а во-вторых, перед нами стоят не задачи индустриального развития, а задачи более тонкие. Нам сейчас нужно создавать высокотехнологичный продукт, в котором больше ума и образования, чем «рук». Производить его должен современный средний класс. А он хочет, во-первых, чтобы его не сильно зажимали и ограничивали, во-вторых, иметь доступ к свободной информации, чтобы самому составлять суждения и принимать решения, и, в-третьих, гарантий своего имущества, собственности и достоинства. Зажатая мобилизационная модель не обеспечивает ни одного из трех условий.
Почему вы отказались от детальных рекомендаций?
Наш документ должен положить начало дискуссии — скорее провоцировать мысли и мнения, чем предлагать готовые решения. И эта тактика себя оправдала — нам удалось добиться интересного и содержательного обсуждения доклада среди экспертов. К тому же какие-то конкретные предложения, например по развитию избирательной и партийной систем, в документе все же есть. В ходе обсуждения доклада нам удалось сформировать повестку дня модернизации: сверху или снизу должен идти этот процесс? Общее мнение — без импульса сверху низы не выйдут из сегодняшнего состояния пассивности, но только толчка сверху недостаточно. Теперь мы должны разрабатывать детальную повестку дня для верхов и низов.
Разумеется, к этой дискуссии мы будем привлекать более широкий круг экспертов разных взглядов. В разработке данной темы необходимо учитывать самые разные мнения — правые и левые, либеральные и государственнические. Условие лишь одно — чтобы эти мнения были честными и компетентными, развивали эту тему, а не пытались ее закрыть.
В чем суть ваших предложений по изменению избирательной системы?
Избирательную систему нельзя считать плохой и негодной заведомо, но вопрос, насколько проводимые при ней выборы можно считать свободными и честными. Нет сомнений, что за нынешнюю власть на всех уровнях вполне искренне и осознанно голосует твердое большинство россиян, а результаты выборов в целом отражают волю народа. Они подтверждаются опросами общественного мнения и экзит-поллами. Но выборы — это как бухгалтерский баланс, здесь не может быть результата «в общем и целом» и даже «копеечные» отклонения от истины недопустимы.
Я бы выделил три недостатка нашей избирательной системы. Первый — конструкция системы не совсем адекватна российской политической культуре. Простейший пример — монополия на формирование депутатского корпуса у нас отдана партиям: Госдума избирается по партийным спискам полностью, а региональные парламенты наполовину. Но партии у нас в рейтинге доверия институтам, который регулярно составляет Левада-центр, постоянно занимают 14-е место из 16. Получается, что парламенты формирует институт, которому общество не доверяет. При подготовке доклада мы проводили исследование, спрашивали людей, почему вам нравится не пропорциональная система, а мажоритарная. Самый точный ответ был: «А потому что я тогда знаю, кому в морду плюнуть». «Плюнуть в морду» партии довольно трудно, ведь она безлика.
Второй порок избирательной системы — некоторые нормы закона сформулированы не лучшим образом, зачастую слишком жестко. Третий и главный порок — это правоприменительная практика в области выборного законодательства. Грубо говоря, часто местные власти искажают волеизъявления избирателей с помощью административного ресурса.
Если у нас не вполне демократия, то что?
Мы с коллегами предпочитаем называть режим «моноцентрическим». Вкратце его суть состоит в следующем: по Kонституции вы можете сменить высшую исполнительную власть через выборы, но на практике шансы невелики, при этом политическая конкуренция есть и на выборах, и в публичном пространстве в целом.
Когда шла чеченская война, когда страна распадалась, был, кажется, необходим режим «ручного управления». Но как от него отходить?
Кстати, этот термин употребил Владимир Путин. «Ручное управление» означает, что в стране есть Конституция и есть законы, но слабы институты. Ключевой принцип демократического государства — универсализм: в стране есть закон и власть применяет его одинаково по всей стране, для всех и всегда. Слабы институты — слаб и этот принцип. В итоге власти приходится применять закон и Конституцию в «ручном режиме». А так как число «рук» у власти ограничено, то в итоге где-то на местах нормы будут регулярно применяться не так. Рецепт от этой болезни — усиление институтов, господство права.
«Ручное управление» — российская новация?
В целом ряде центральноевропейских стран тоже были попытки стянуть слишком большое число полномочий в руки первого лица. Примеры — президент Ион Илиеску в Румынии, премьер-министр Владимир Мечьяр в Словакии, президент Албании Сали Бериша и, как это ни смешно, президент Чехии Вацлав Гавел. Причем Гавел пытался использовать для концентрации власти не формальные полномочия, по закону президент там слаб — а свой моральный авторитет и харизму. Однако элиты этих государств, помня о советском опыте, сознательно противодействовали концентрации власти. Почему у них это получилось — долгий разговор, но можно выделить три ключевые причины. Первая — у них сильнее европейская составляющая в политической культуре, вторая — ни в одной центральноевропейской стране не было доминирующего экономического сектора и доминирующей политической группы влияния, которая могла бы подавить конкурентов. Третье и главное отличие: там в обществе и элитах был консенсус о векторе развития страны. Там боролись за власть, но сама цель — вхождение в Европу — признавалась всеми.
У нас же все 1990-е годы прошли под знаком противостояния реформ и реставрации. Мы — единственная из посткоммунистических стран, где в течение 10 лет реформаторская исполнительная власть не имела большинства в парламенте. Оно появилось только в 2000 году. Без сильной президентской власти трудно представить, как бы Россия прошла 1990-е годы.
Большинство у исполнительной власти в Думе означает, что консенсус появился?
Консенсус действительно сложился в двух смыслах. Во-первых, нация в лице Путина обрела единство. Ельцина изрядная часть российского общества — коммунисты и так называемые патриоты — не принимала. По поводу легитимности Путина сомнений нет ни у кого, даже у тех, кто голосует против него. Второе основание для консенсуса — необходимость преодолевать последствия кризиса. Как говорил Салтыков-Щедрин, русский либерал — это человек, который не знает, чего он хочет больше: Конституции или севрюжины с хреном. Консенсус тогда сложился по поводу севрюжины. Мы привыкли, что севрюжина есть сегодня, поверили, что она будет и завтра, и теперь начали хотеть еще и Конституции. Но только не за счет севрюжины.
Как вы формулируете главное направление реформ?
Создавать условия, чтобы прочие институты власти обретали свою силу. При этом их усиление не ведет за собой обязательно ослабление института президента. Простой пример: президентская власть объявила своим приоритетом борьбу с коррупцией, но ясно, что далеко в этой борьбе не уйдешь, если суд останется таким же слабым, как сейчас. Здесь сильный суд не противовес, и тем более не конкурент президентской власти, а ее партнер.
Как говорил военный стратег фон Клаузевиц, «наступление по всем направлениям равносильно поражению». Возможно, стоит выбрать «направление главного удара»?
Для тактики ведения войны это верное замечание, но мы не воюем, мы строим. У нас есть резон начать двигаться сразу всюду—это дает надежду, что гражданское общество, бизнес, средние слои, менеджеры поверят в нас и включатся в процесс. Тогда прогресс на всех направлениях станет возможным.
Кому нынешнее положение дел выгодно, а кто настроен на реформы?
Если говорить об обществе, то большая его часть не против либерализации и либо не будет возражать против перемен, либо поддержит их. Убежденные противники демократии тут в меньшинстве. С элитами и бизнесом ситуация сложнее. Идея либерализации не встречает поддержки у многих, кого принято называть «верхушкой элиты»: высший эшелон административно-бюрократического и партийного аппарата, руководители госкорпораций и олигархическая часть бизнеса. Они, как никто другой, ориентированы на сохранение статус-кво. Большая часть бизнес-элиты не может рассчитывать на высокое покровительство и протекционизм. Политический запрос этой «группы интересов» сводится к желанию стабильности и прозрачности экономической среды, ясности и четкости правил игры как базовых условий нормального функционирования бизнеса.
Третья «группа интересов» — мелкий и средний бизнес. Она в наибольшей степени заинтересована в демократизации политической системы. Сейчас этот сегмент бизнеса вынужден играть по правилам, установленным более сильными игроками, и не имеет возможности влиять на них. Они хотят обеспечить политическое представительство своих интересов.
Кто готовил доклад?
Команда центра. В ней помимо политологов работали социологи, которые занимались экспертными интервью, и психологи, которые проводили фокус-группы. Основа для доклада — теоретические работы по политологии, проведенные нами фокус-группы и экспертные интервью с 40 политиками, политологами и бизнесменами.
ОТ РЕДАКЦИИ
Полемика вокруг доклада уже началась. Так, в комментарии «Известиям» политтехнолог Глеб Павловский заявил: «либерализация» — лозунг слишком общий и популистский, а авторы доклада путают государство и исполнительную власть. Поддержал Павловского и главный редактор журнала «Эксперт» Валерий Фадеев. По его словам, доклад «недостаточен» и соответствует реалиям 1990-х. Эксперты, опрошенные «Московским комсомольцем», отметили, что далеко не все группы общества сейчас настроены на развитие, а считать последние восемь лет «откатом назад» — глубокая ошибка авторов доклада. Сомневаются многие и в применимости западных наработок к российским реалиям.
Дискуссия стартовала бурно. Возможно, среди экспертов разгорается борьба за монополию быть «политическим лоцманом» власти?
Но в любом случае публичное обсуждение началось, и это, без сомнений, признак демократизации политического пространства.
Беседовал ВСЕВОЛОД БЕЛЬЧЕНКО
Фото ПАВЛА МАРКЕЛОВА/ИТАР-ТАСС