Сама в Норвегии меньше года, но уже забеременела и готовится стать матерью-одиночкой: папа будущего ребенка—норвежец—о браке и думать не хочет. Катя была милой девушкой, но вызывала грусть, в том числе и повествованием о том, как русским здесь одиноко. (Только на одном из российских сайтов знакомств зарегистрировано более 200 человек из Бергена.)
На этом фоне выигрышно смотрелся таксист из Сомали по имени Абдул. «Нас в Норвегии уже почти 10 тысяч,—вещал он.—Скоро можно будет свой парламент учреждать. А что? Знаете, тут на севере есть аборигены—саами (по-нашему лопари.—Д В.), так у них свой парламент—саметинг, хотя их всего-то 25 тысяч. Еще лет десять, и—чем мы хуже?»
Одинокая Катя сказала, что не собирается возвращаться на родину, в свой южный областной центр, так как в Бергене все равно лучше. В Норвегии нет бедных. У половины из тех, кто, как считается, живет «за чертой бедности»,—персональный компьютер, у 40 процентов «необеспеченных»—свой автомобиль. Но глаза у Кати были печальными.
«Как выгодно отличается от нее эта целеустремленная норвежка, разгружающая при помощи дочерей фургон с сувенирами,—подумал я, остановившись в конце прогулки по главному городскому рынку.—Уверенные движения, сразу чувствуется хозяйка жизни». Я заговорил с ней на английском, которым она, как выяснилось, блестяще владела. «Сколько надо зарабатывать семье с двумя детьми, чтобы здесь жить припеваючи?—переспросила она.—Не знаю, у меня нетипичная семья». Кликнув одну из помощниц, она переадресовала вопрос ей: «Сколько получал твой отец, когда работал?» Девушка смущенно улыбнулась—не знает. Я пошел дальше, размышляя над этим эпизодом, потом развернулся, чтобы идти в отель, и вновь увидел эту норвежку, деловито проезжавшую мимо на велосипеде. Крикнул ей: «Как вас зовут?» «Наталья»,—с правильным английским придыханием ответила она.
У продавщиц-тинейджеров я поинтересовался, кто эта женщина. «Русская!—восторженно заголосили они.—У нее и в Тронхейме есть магазин, и здесь, на улице Страндгатен. Даже назвала его по-русски: «Порато баско». «По-русски?»—изумился я. «Ну да, по-русски это значит «очень красиво». Она такая деловая, такая классная!»
Вернувшись, Наталья была несколько удивлена, что я—русский, но быстро перешла на родной язык: «Порато баско»—это «очень красиво» на нашем русском поморском диалекте. Мой бизнес—скорее для того, чтобы не сидеть сложа руки. Муж—норвежец, успешный ученый и бизнесмен. Сюда мы приехали вчера на собственной яхте».
Наталье—за пятьдесят, но выглядит моложе, глаза горят. Кате еще нет и тридцати, вид усталый. Кто из них в большей степени представляет россиянок за рубежом? Тянет сказать, что энергичная Наталья, хотя, наверное, все-таки одинокая Катя. На следующий день она позвонила мне за 15 минут до отъезда в путешествие по волшебному Согне-фьорду и сказала, что проспала. Но я не опустил руки и вдохновенно помчал по извилистой дороге самостоятельно: моей норвежской героиней к тому времени уже бесповоротно была Наталья.