Когда они пришли в город, им было совершенно некуда податься. У некоторых, конечно, были родственники в Тбилиси. У некоторых, но далеко не у всех. Грузинское правительство закрыло глаза на проблемы беженцев и действовало так, как будто никаких беженцев не было вовсе. Так что те, кто бежал от перестрелок, поначалу остались, по сути, на улице. Они несколько дней провели на центральной улице, тщетно ожидая, что их хотя бы выслушает кто-то из правительства. Очередь до них дошла не скоро, но и сейчас они проводят дни на площади у здания парламента.
Нана Лоскеланидзе из села Кемерти успела только выбежать из бункера, схватить сумку с документами, когда ее село бомбили. Здесь ей предложили разместиться в недостроенном доме—одни стены и крыша. На площади ей кажется уютней.
Илма Чавелидзе из села Лиах потеряла маленького сына. Теперь его потрет приколот у нее на груди значком.
Мужчина достает из носка пачку мелких российских купюр: говорит, последнее, что удалось спасти. Сбережения. Пересчитывает, оказывается чуть больше тысячи. В Тбилиси это—примерно одна ночь в гостинице. Вздыхает, засовывает обратно в носок.
Напротив вокзала находится старая гостиница, не ремонтировавшаяся с советских времен. Балконы ее загорожены фанерой и завешены разноцветным бельем. Здесь живут грузины, бежавшие из Цхинвали 18 лет назад, во время первого конфликта. Живут они по несколько человек в комнате. Один туалет и душ на этаж. По коридору раздается топот бегающих детей. Почти все они родились здесь, и Тбилиси стал для них родным городом Лишь в нескольких комнатах есть телевизоры, и соседи собираются у экранов смотреть новости. Некоторые узнают новости из первых уст: ведь у них в Цхинвали и окрестностях оставались родственники и друзья-грузины. Теперь и они тоже приехали сюда. Вторая волна эмиграции еще больше уплотнила и без того густо заселенные общежития.
Но далеко не у всех приехавших есть родственники или даже знакомые в Тбилиси Многих беженцев расселяют в школах и детских садах.
В одном из классов лежит на парте мужчина. Не спит. На столе около него два персика. Гуманитарная помощь: целые ящики персиков вместо одеял,матрасов и предметов первой необходимости. Он приехал из Гори. Жена тоже приехала с ним. Стоит в дверях комнаты, прислонившись к косяку. В ее глазах—невероятная тоска. Плачет. Очки запутались в волосах. Михаил заботливо гладит ее по голове, распутывает очки, сажает за парту. «И так все время. Все дни, что мы здесь, она плачет. Она была очень привязана к дому, никогда не покидала его надолго. А теперь наш дом разрушен, и нам приходится жить здесь, спать на голых партах, питаться одними персиками».
Я спрашиваю: «Вы же сказали, что у вас замужняя дочь в Тбилиси? Почему вы не идете к ней?» Он говорит: «Не идем, потому что чувствуем: мы лишние. У них дети,и им всем и так тесно, а тут еще мы… К тому же нужно быть здесь, потому что могут привезти какую-то помощь, а нас не окажется…»
Красный Крест помогает, чем может. Его база находится в Мцхете—древней столице Грузии—на поляне со странными скульптурами из камня. В мирное время—одна из главных достопримечательностей. И Васо, владелец местного кафе, неплохо зарабатывал, радушно принимая многочисленных гостей.
Сейчас в его кафе базируется Красный Крест—их столовая и склад гуманитарной помощи. Здесь же живут около 40 беженцев. Вынужденные гости не могут ничем ему заплатить, но добрый грузин все равно старается сделать все, чтобы им было хорошо.
Хозяин говорит, что сегодня здесь было накормлено около 400 человек. А люди все приходят и приходят. Каждому из них—тарелка с горячим борщом, хлеб, сыр, салат, чай с печеньем. Каждому нужно много заботы и внимания.
Я подхожу к плачущей женщине. Она из села Шиндиси, недалеко от Гори. Говорит, в селе раньше было 4 тысячи человек. А когда она уезжала, оставались только старики и больные. Ее муж тоже болен, он почти не ходит. Ей пришлось оставить его там, и теперь она уже третий день плачет и не находит себе места. Как он там? Жив ли? Я успокаиваю ее и говорю: «Ну, конечно, жив, не переживайте. Кто же тронет калеку?»
В Мцхету приезжает очередная машина с одеждой. Эту одежду отдают все, у кого есть хотя бы вторая запасная. Выстиранное и почти новое. Рубашки, свитера, обувь.
Бабушки слетаются сюда и начинают рыться, выбирать себе что-то. Одна из них причитает: «Вот до чего на старости лет дошли, у чужих людей одежду принимаем».
—Мы не знаем свою дальнейшую судьбу,—говорит женщина с маленьким ребенком на руках.—Мы выехали из Гори на машине—попросились к одному турецкому бизнесмену, который вел в Гори свои дела. На блокпосту иномарку остановили и потребовали по 100 долларов за человека, чтобы только проехать этот блокпост. Я не знаю, осетины это были или казаки, но говорили они на русском. Я уже хотела выйти вместе с ребенком—и тогда я не знаю, что бы с нами было, но водитель—совершенно незнакомый человек, да еще и иностранец— за нас заплатил. А я до сих пор даже не знаю его имени.
Недалеко от лагеря беженцев—древний храм Свети-Цховели. Было уже поздно, но храм был освещен огнями. Внутри перед алтарем стояла небольшая группка женщин. Одна из них читала по книге молитву нагрузинском. Я шла, и каждый мой шаг был слышен в тишине огромного храма. Женщины продолжали молиться, не оглядываясь на меня. Я подошла к ним очень близко и не услышала, но почувствовала, как одна из них беззвучно плачет.