С точки зрения сельского почтальона Галины Гринадеровой, новые времена в Максатихе иллюстрируются двумя фактами. Во-первых, газету «Призыв Ильича» переименовали в «Вести Максатихи». Второй момент—люди перестали писать письма. Общаются все больше при помощи эсэмэсок, поэтому ей остается развозить газету, квиточки с коммунальными счетами и пенсию.
По всем окрестностям Трестны, что в Тверской области, Галина путешествует на велосипеде. Ей выдали его на почте год назад. Новенький, синий, блестящий, с одной скоростью и педальным тормозом. Но почтальонша рада—это ж какое облегчение!
Сегодня ее сопровождаю я.
«Хи-хи, ха-ха-ха»—трезвонит Галин телефон. Галя отвечает звонившему тем же задорным смехом. Звонят Гале все. Спросить, когда принесут пенсию. Почему в этот раз начислили больше обычного за телефон. Как подписаться на местную газету. Когда будет работать почта. Но больше всего звонков—от поклонников. Прижимая телефон к уху, Галя распихивает в почтовые ящики газеты и распечатки.
ТРЕСТНА
Село, объединившее вокруг себя остальные деревни.
Галина останавливает велосипед около местной школы: здесь синего коня все знают, поэтому никто не тронет.
Почтальонша смело заглядывает в один из классов. Там в классе сидят три ученика. В обычной школе в отсутствие учителя был бы шум-гам, а эти ребята тихо что-то выводят в тетрадях.
—Что делаете?—спрашиваю.
—Немецкий учим.
—А английский вообще никто не изучает?
—Нет. У нас в школе нет учителя по английскому.
Даже несмотря на то что всех учеников из окрестных сел перевели в Трестну, в школе числится всего 25 человек. Взрослые уезжают с детьми в города—там перспектив больше.
Учитель истории Надежда Дмитриевна Морозова оказалась в соседнем классе. Увидев почтальоншу, она отпустила ребят, и те стали невесело собираться домой. А что дома-то хорошего? Огород копать?
Надежда Дмитриевна не спеша пересчитывает пенсию. А Галя рассказывает:
—Я сама когда-то у нее училась. С тех пор столько разных занятий поменяла, а она все еще здесь преподает.
Громадная черная псина неслась на нас. За собакой мчался хозяин.
—Извини, Галь,—говорит хозяин, поймав свою собаку Баскервилей.—Я думал, ушли вы.
Чтобы загладить неловкость, он приглашает нас на чай.
В его доме сладко пахнет домашним молоком—везде бидоны и ведра. Хозяйка выставляет на стол все, что есть в доме. Я налегаю на домашние сырники, молоко и варенье, а почтальонша—на покупные конфеты в красивых фантиках.
—У меня дочка на филологическом учится,—рассказывает хозяйка.—По карельскому языку специализируется. Мы все здесь—коренные карелы. С тех самых пор, когда массовое переселение карелов было, при Петре I, кажется. Вот я и отправила дочь учиться, чтобы от корней не оторваться.
В Трестне традиций карельских не помнят. Песен родных не поют, в костюмы с узорами не обряжаются. Одно отличие—эти деревни чуть более чистые и трудолюбивые, чем соседние.
Дальше—сельсовет, он же избирательная комиссия, он же медпункт. Все это находится в одном деревянном здании. Дело идет к тому, что наш почтальон Галя станет заседать в этом здании: в этом году ее уговорили баллотироваться в местный сельсовет.
—Что ты будешь делать, если тебя выберут?
—Да я же только так согласилась… Из уважения к предложившим. А если выберут… Колодцы скажу починить, газ провести, ну и праздники, конечно, почаще устраивать. В прошлом году, например, в Вышке был день деревни. Пели, плясали, напились все…
ЖИЖИНО
Здесь мы встречаем Колю, 50-летнего ухажера Галины. Он, небритый и пьяный, гонит прутом коров. Меня он стесняется.
—Это в эсэмэсках он мачо,—комментирует Галя.—А на деле… Крышу его попросить починить или дров наколоть—нет его. А где здесь женихов-то взять, на селе? Одна пьянь да неучи, остальные все в города поехали.
—Здесь же можно горы свернуть, если грамотно подойти к вопросу,—говорю я.
—Здесь и гор-то нет. Гор нет, зато леса навалом. Половину уже спилили. Раньше так красиво было гулять: сосенки да осины—хошь по грибы, хошь по ягоды, хошь—по любовным делам каким. А теперь не погуляешь—одни пеньки остались и насквозь тебя видно. Частных лесопилок понастроили, мужики наши на них гроши получают. А на фанерном заводе вообще забесплатно работают.
—Как это—забесплатно?!
—А так. Мужик выпьет один раз или с бутылкой пива его на работе увидят—сразу штраф. От такой жизни еще больше пить захочется.
Она сует газету в руки своему ухажеру-пастуху и уезжает.
И ОПЯТЬ ТРЕСТНА
Выгоревший портрет «Неизвестной» на стенке между окнами. Татьяна Орлова. 1921 года рождения. Она показывает нам свои документы, два удостоверения ударника коммунистического труда. Всю жизнь трудились в колхозе за палочки-трудодни и ведь весело жили. Только, говорит, жаль, что не исполнила две свои главные мечты: так и не купила машину и гармонь. Денег не было. Правда, был у бабушки Тани шанс разбогатеть. Она единственная знает, где хранится старинный клад.
—У нас на селе все время легенды ходили, что во времена Литовской войны люди закопали клад. Когда мне лет семь было, я недалеко от барского пруда нашла вот такую посудину.—Она достает из шкафа предмет церковной утвари, похожий на кадило, из голубого стекла, на вид очень старый.
—Так что ж вы клад не выкопали-то?
—Для этого же специальное оборудование нужно, металлоискатель. А он 10 тысяч стоит, я в городе спрашивала.
Вечером, проехав с Галей весь ее маршрут, я валилась с ног. Ну и работенка: нужно быть и носильщиком, и крутильщиком педалей, и доставщиком, и местным радио, и психотерапевтом. А Галя принялась растапливать дома печку, готовить ужин для своей дочки и маленького внука, не прекращая болтать по неутомимому телефону. А вечером еще собралась на свидание.
Ухажеры Гали—сельские безработные или труженики-гастарбайтеры. Со всеми ними почтальонша ведет SMS-переписку.
А вообще она всегда смеется и говорит: «Работа у меня хорошая, только бы вот непогоду да злых собак отменить, так бы и каталась целыми днями на велосипеде, людям бы вести развозила».