Пару месяцев назад на фуршете в одной нью-йоркской квартире я случайно оказался свидетелем разговора двух дам о политике. Первая (как потом оказалось, по происхождению ирландка, супруга вышедшего на пенсию дипломата—дама, приятная во всех отношениях) держала в левой руке наколотую на зубочистку оливу, а в правой—бокал белого вина. Вторая (как потом оказалось, по происхождению россиянка, эмигрантка третьей волны—просто приятная дама) в руках не держала ничего, потому как ими жестикулировала.
—Обама, Маккейн,—говорила по-английски просто приятная дама, слегка багровея.—И это все, что Америка может мне предложить? Ай-яй-яй... Из кого я должна выбирать?
Дама, приятная во всех отношениях, слегка пожала плечами.
—Обама?—сказала она, подчеркивая вопросительной интонацией неочевидность выбора.—По-моему, это совсем неплохо.
—Вам нужна катастрофа?!—не спросила, а почти воскликнула просто приятная дама, слегка надвигаясь на американку.—Вы ее получите!
Дама, приятная во всех отношениях, торопливо положила оливу в рот, очевидно, поняв, что, по меньшей мере, одна рука ей вскоре понадобится для самозащиты.
—Надо дать ему шанс. Пусть попробует,—с улыбкой примирения, вкрадчиво сказала она, но ее собеседница уже схватилась за голову, изображая крайнюю степень потрясения.
Этот разговор идеально иллюстрирует не столько разницу темпераментов (хотя, наверное, и их тоже), сколько различие менталитетов. Я давно обратил внимание: о чем бы ни заходила речь (тем более когда она заходит о политике), выходцы из России всегда звучат категоричнее, резче и нетерпимее американцев. И годы эмиграции не излечивают: мы не только не в состоянии понять (не говоря уж о том, чтобы принять) иную точку зрения, но считаем ее трагической ошибкой, чреватой непоправимыми последствиями.
Взять хотя бы нынешнюю предвыборную кампанию. Сколько раз мне приходилось слышать от русскоязычных избирателей, что демократы с Обамой «заигрались». Что в случае его победы к белым в Америке станут относиться как к людям второго сорта. А в случае поражения начнутся волнения чернокожих, протесты, чуть ли не новая гражданская война. «Они сами не понимают, что натворили»,—сказал мне один российский эмигрант с тридцатилетним стажем, подразумевая, естественно, что он-то как раз понимает, и даже слишком хорошо. Я спросил, откуда такая уверенность? (Хотя хотел спросить: почему, будучи гражданином США и приняв личное участие в шести последних выборах президентов, он продолжает считать американцев—«ими», а не собой?) Ответ был тоже типично русский: «Вот посмотришь».
Это глубинное, въевшееся в нас со времен «совка» недоверие к демократическому процессу приводит к тому, что выходцев из России практически нет в выборных органах власти (хотя в Штатах там есть представители почти всех эмигрантских общин), да и самой русскоязычной общины (за вычетом сомнительного образования под названием «Брайтон-Бич») тоже, по сути, не существует. Есть отдельные голоса, но разве их можно различить в общем предвыборном гуле?..