Палач за идею
Леонид Млечин — о том, кого не прочь вернуть на Лубянскую площадь половина россиян
Данные свежего опроса ВЦИОМ у многих вызвали шок: оказывается, и сегодня почти половина россиян поддерживает возвращение Железного Феликса на Лубянскую площадь. Неужели историческая память у нас — это пустой звук?
Дзержинский в эмиграции. Вполне себе приличный господин
Фото: Росинформ, Коммерсантъ
Был такой милый мальчик из хорошей дворянской семьи с тонкими чертами лица, натура открытая и благородная. И вдруг превращается в палача, которого возненавидела половина России. Неужто прав французский писатель Гюстав Флобер, считавший, что в каждом революционере прячется жандарм?
Нам сейчас даже трудно представить себе, какой катастрофой стали для России революция и Гражданская война. Это было полное разрушение жизни. Не одичать было невероятно трудно. Но массовый террор появился не сам по себе. Им руководили.
"Это был фанатик,— вспоминал Дзержинского философ Николай Бердяев.— Он производил впечатление человека одержимого. В нем было что-то жуткое. В прошлом он хотел стать католическим монахом, и свою фанатическую веру он перенес на коммунизм".
Он бы сидел вечно
Это письмо Дзержинский отправил сестре Альдоне 15 апреля 1919 года — уже в роли председателя ВЧК:
"Я остался таким же, каким и был, хотя для многих нет имени страшнее моего. И я чувствую, что ты не можешь примириться с мыслью, что я — это я — и не можешь меня понять, зная меня в прошлом... Ты видишь лишь то, что доходит до тебя, быть может, в сгущенных красках. Ты свидетель и жертва молоха войны, а теперь разрухи. Из-под твоих ног ускользает почва, на которой ты жила. Я же — вечный скиталец — нахожусь в гуще перемен и создания новой жизни. Ты обращаешься своей мыслью и душой к прошлому. Я вижу будущее и хочу и должен сам быть участником его создания..."
Это письмо-оправдание. Руководитель карательного ведомства пытался объяснить сестре, почему он так жесток. И в самом деле: как идеалист и романтик, ненавидевший жандармов, провокаторов, фабрикацию дел, неоправданно суровые приговоры, пытки, тюрьмы, смертную казнь, мог стать председателем ВЧК?
Феликс Эдмундович родился 30 августа 1877 года в имении Дзержиново Ошмянского уезда Виленской губернии в семье мелкопоместного дворянина. У его матери Хелены было восемь детей — Альдона, Станислав, Казимир, Ядвига, Игнатий, Владислав, Феликс, Ванда. Восемь детей и свои тайны.
Говорят, будто юный Феликс страстно влюбился в сестру Ванду, а девочка не отвечала ему взаимностью. Охваченный безумной ревностью мальчик, страстный и импульсивный от рождения, застрелил ее из отцовского ружья. Есть и другая, не менее ужасная версия смерти девочки. Однажды братья Феликс и Станислав решили пострелять по мишени. Вдруг на линии огня появилась сестренка... Ей было всего 14 лет. Чья именно пуля ее убила — Феликса или Станислава,— осталось неизвестным.
Феликс учился в гимназии, но учебу не закончил. На работу устраиваться не стал. В 18 лет вступил в социал-демократический кружок, затем в партию "Социал-демократия Королевства Польского и Литвы". С того момента, как в 17 лет он пришел в революционную деятельность, на свободе почти не был. Шесть лет провел на каторге и пять в ссылке. Иногда в кандалах. Иногда в одиночке. Иногда в лазарете. Жандармы предлагали свободу в обмен на сотрудничество. Отказывался. Готов был к худшему. Явно не отрекся бы от своей веры и перед эшафотом.
Он полагал, что нет оснований быть снисходительным к тем, кто держал его и его единомышленников на каторге. В борьбе не на жизнь, а на смерть он не считал себя связанным какими-то нормами морали.
Он сидел бы в тюрьмах вечно, но его, как и других политических заключенных, освободила Февральская революция. 20 декабря 1917 года Дзержинский получает свое главное задание — сформировать и возглавить Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем.
Право расстрела
Почему выбрали именно его?
Наверное, исходили из того, что он человек надежный, неподкупный, равнодушный к материальным благам. Его считали аскетом, поражались его целеустремленности и принципиальности. Был у него очевидный интерес к следственной работе и испепеляющая ненависть к предателям.
Дзержинский считается непрофессионалом, но это он ввел внутрикамерную "разработку" заключенных. К ним подсаживали агентов, которые выведывали то, о чем на допросах арестованные не говорили. Этому он научился у царских жандармов. Когда он сидел в тюрьме, провокаторы его возмущали. Когда сам стал сажать, мнение изменилось.
Настоящего расследования не проводили — для этого не было ни времени, ни умения, поэтому от следователя требовалось одно — добиться признания. Доносчиков, осведомителей, секретных агентов ценили как главный инструмент следствия.
Пробыв 11 лет в тюрьмах и на каторге, Дзержинский лучше других знал, как действует репрессивный аппарат.
"В Бутырках,— инструктировал Дзержинский своих помощников относительно тюремных дел,— надо изменить совершенно режим. Не должно быть общения коридора с коридором; двери с коридора и на двор должны быть заперты, прогулок по коридору и скопищ не должно быть; камеры могут быть открыты только для пользования уборной..."
ВЧК большевики создавали для того, чтобы расправиться с армией чиновников, которые бойкотировали новую власть и саботировали распоряжения Совета народных комиссаров. Но руководители партии быстро поняли цену органам госбезопасности как важнейшему инструменту контроля над страной.
Дзержинский потребовал права самостоятельно уничтожать врагов: "Право расстрела для ЧК чрезвычайно важно". 21 февраля 1918 года Совнарком утвердил декрет "Социалистическое Отечество в опасности!" Он грозил расстрелом как внесудебной мерой наказания "неприятельским агентам, германским шпионам, контрреволюционным агитаторам, спекулянтам, громилам, хулиганам".
Важно отметить эту формулировку: внесудебная мера наказания! Принцип: политическая целесообразность важнее норм права. И чекисты по всей стране без суда ставили к стенке тех, кого считали "врагами народа и революции". Попутно массово уничтожали и заложников, на которых никакой вины и вовсе не было.
Наши и не наши
Дзержинский заложил основы кадровой политики в ведомстве госбезопасности, назвав главным критерием преданность власти. Объяснял управляющему делами ВЧК Генриху Ягоде: "Если приходится выбирать между, безусловно, нашим человеком, но не особенно способным, и не совсем нашим, но очень способным, у нас, в ЧК, необходимо оставить первого..."
В учетной карточке председателя петроградской ЧК Семена Лобова в графе "Образование" было написано: "Не учился, но пишет и читает". Неграмотность не мешала его успешной карьере. Лобов пошел в гору после того, как в одну ночь арестовал в Петрограде 3 тысячи человек.
Дзержинский не был патологическим садистом, каким его часто изображают, кровопийцей, который наслаждался мучениями своих узников. Но уж очень быстро он привык к тому, что вправе лишать людей жизни. 2 августа 1921 года, уже после окончания Гражданской войны, приказал начальнику Всеукраинской ЧК Василию Манцеву:
"Ввиду интервенционистских подготовлений Антанты необходимо арестованных петлюровцев-заговорщиков возможно скорее и больше уничтожить. Надо их расстрелять. Процессами не стоит увлекаться. Время уйдет, и они будут для контрреволюции спасены. Поднимутся разговоры об амнистии и так далее. Прошу Вас вопрос этот решить до Вашего отпуска..."
Иначе говоря, Дзержинский приказал казнить людей без суда и следствия, понимая, что этих людей вообще могут амнистировать! Феликс Эдмундович твердо был уверен, что уж он-то справедлив и зря никого не накажет. Наверное, не думал о том, что, присвоив себе право казнить и миловать и позволив другим чекистам выносить смертные приговоры, он создал систему полной несправедливости.
В начале 1922 года Дзержинского командировали в Сибирь выколачивать хлеб из крестьян. Хлебозаготовки, а в реальности ограбление крестьян, проводились самым варварским образом. Дзержинский, недовольный слабонервными помощниками, писал в Москву:
"Красная Армия, видящая, как сажают раздетых в подвал и в снег, как выгоняют из домов, как забирают все, разложилась... Моя работа здесь не благоприятствует моему здоровью. В зеркале вижу злое, нахмуренное, постаревшее лицо с опухшими глазами..."
Железный Феликс в годы перестройки стал символом ужаса и синонимом людоедской системы. Теперь многие хотели бы вернуть его на пьедестал
Фото: РИА НОВОСТИ
Воспитание нового человека
Некоторые руководители партии и государства полагали, что после Гражданской войны чрезвычайщина не нужна, от услуг чекистов можно отказаться, а преступниками займутся милиция и прокуратура. Дзержинский нервничал, опасался, что созданное им ведомство распустят. Писал своему заместителю Вячеславу Менжинскому
"Нам необходимо пересмотреть нашу практику, наши методы и устранить все то, что может питать такие настроения. Это значит мы должны, может быть, стать потише, скромнее, прибегать к обыскам и арестам более осторожно, с более доказательными данными; некоторые категории арестов (нэпманство, преступления по должностям) ограничить... Необходимо обратить внимание на борьбу за популярность среди крестьян, организуя им помощь в борьбе с хулиганством и другими преступлениями".
Руководитель Наркомата юстиции Николай Крыленко обратился в политбюро: "ВЧК страшен беспощадностью своей репрессии и полной непроницаемостью для чьего бы то ни было взгляда". Он бил тревогу: чекисты не передают дела арестованных в суд, а выносят приговоры внесудебным путем — через особое совещание и "судебную тройку". Крыленко предлагал "ограничить строго и жестко права ГПУ на внесудебный разбор дел", следствие поставить под контроль прокуратуры.
Дзержинский отверг предложения Крыленко: ведомство госбезопасности не правосудие осуществляет, а уничтожает политических врагов. Главный чекист возмущался: "Практика и теория наркомата юстиции ничего общего с государством диктатуры пролетариата не имеют, а составляют либеральную жвачку буржуазного лицемерия. Во главе прокуратуры должны быть борцы за победу революции, а не люди статей и параграфов. Я уверен, что наркомат юстиции растлевает революцию".
Если бы не Дзержинский, ведомство госбезопасности, возможно, вовсе бы исчезло после Гражданской войны, и судьба России сложилась иначе. Феликс Эдмундович превратил свое ведомство в инструмент тотального контроля и подавления. Конечно, указания о репрессиях шли сверху. Но чекисты не только прилежно исполняли приказы, но и, доказывая свою полезность, сами проявляли инициативу, придумывали врагов и фальсифицировали дела. Жестокость и беспощадность оправдывались и поощрялись. За либерализм могли сурово наказать, за излишнее рвение слегка пожурить.
Николай Бухарин, считавшийся самым либеральным из большевистских руководителей, писал: "Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как ни парадоксально это звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи".
В определенном смысле Николай Иванович был прав. Беззаконие, массовый террор, не могли не сказаться на психике людей и представлениях о жизни. Вот почему Гражданская война продолжилась в мирное время.
"Сплошная мука"
Дзержинский взвалил на себя безумное количество обязанностей. Не очень получалось. Чувство неудовлетворенности собой и ситуацией в стране нарастало. За три недели до смерти, 3 июля 1926 года, Дзержинский жаловался члену политбюро Валериану Куйбышеву, с которым был в дружеских отношениях:
"У нас не работа, а сплошная мука... Мы в болоте. Недовольства и ожидания кругом, всюду... Я всем нутром протестую против того, что есть. Я со всеми воюю. Бесполезно..."
Он женился на соратнице по подполью. Его жена, Софья Сигизмундовна Мушкат, по словам очевидца, "суховатая, строгая, подтянутая", не пропускала ни одного партийного собрания. Семейная жизнь, похоже, не удалась. Засиживаясь за полночь с бумагами, он часто просил постелить ему в кабинете.
В большой политике Феликс Эдмундович не преуспел. Он так и не стал членом политбюро, остался кандидатом. Менее авторитетные в партии люди легко обошли его на карьерной лестнице. Ленин не особо его жаловал и не выдвигал в первый ряд.
Дзержинский ориентировался на Сталина. Но сталинским человеком так и не стал. Через десятилетие после его смерти, 2 июня 1937 года, Сталин, выступая на заседании военного совета при наркоме обороны, потряс слушателей неожиданным открытием:
— Дзержинский голосовал за Троцкого, не только голосовал, а открыто Троцкого поддерживал при Ленине против Ленина. Вы это знаете? Это был очень активный троцкист и весь ГПУ он хотел поднять на защиту Троцкого. Это ему не удалось.
9 августа 1937 года политбюро утвердило приказ НКВД, в котором говорилось: "Почти с самого момента возникновения ВЧК на важнейших участках противопольской работы сидели проникшие в ВЧК крупные польские шпионы". Посадили всю родню Дзержинского, всех поляков-политэмигрантов, то есть коммунистов, бежавших в Советский Союз, единомышленников Дзержинского и друзей России.
Если бы Дзержинский прожил подольше, его бы, судя по всему, расстреляли. Это сделали бы его воспитанники, его верные последователи, чекисты. Но он ушел вовремя. И усилиями пропагандного аппарата превратился в пламенного рыцаря революции, скромного и аскетичного, заботившегося о беспризорниках и наводившего в стране порядок. Железный Феликс в центре Москвы воспринимался как символ того, чего так сильно не хватало нашему народу: равенства и социальной справедливости.