Как читатель мог уже узнать из субботнего номера нашей газеты (а также из журнала "Деньги"), телеведущий Леонид Парфенов выдвинул, а галерист Марат Гельман и художница Елена Китаева осуществили проект новых денежных купюр, на которых изображены деятели русской культуры. Обсуждение проекта продолжает ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ.
При виде новых денег можно вздохнуть с облегчением: приятно, что страна представлена не политиками и военачальниками (что могло бы вызвать дипломатические проблемы), а мирными деятелями культуры. Приятно, что деньги смягчают изолированность России (представлено и русское зарубежье, а в паре с Репиным идет отец мирового авангарда Малевич). Приятно, что обойдены острые углы: тема последней войны дана не в непристойно-мажорной, а в минорной тональности: уход ополченцев на фронт (он иллюстрирует Седьмую симфонию Шостаковича). Да и вообще новые деньги выглядят так естественно, как будто мы всю жизнь ими пользовались. Их вполне можно рассматривать как выражение народной воли, блестяще угаданной авторами.
Манускрипт--картина--фотомонтаж
Графика старых советских денег носила "средневековый" характер (славянская вязь, причудливый узор). Образцом для подражания служил древний манускрипт: портрет Ленина был заключен в овал и "наложен" на бумагу, да и другие мотивы демонстрировали прежде всего замкнутость, отграниченность. Отсюда и рождаемые купюрами ассоциации: Грановитая палата, сундуки Скупого рыцаря. Образ этих денег был статичным и по сути дела внеэкономическим. Такие деньги указывают на то, что культура высоко ценит сокровища, рукотворную уникальность и мало — всеобщую проницаемость, открытость и обмен.
Денежная купюра, согласно новейшей моде (например, созданные в последние годы французские, швейцарские, голландские банкноты), не несет в себе ничего средневекового: шрифт прост, никаких виньеток, мотивы свободно встречаются и налагаются друг на друга, как на экране компьютера, в пространстве глобальной коммуникации — ее-то (а не статичные "сокровища") и символизируют современные деньги. Персонаж находится в бесконечном поле информации. Банкнота не может быть подделана не потому, что уникальна, а потому что высокотехнологична. Узор превращается в растр. Именно эта модель и была взята за основу Еленой Китаевой, так что даже Пушкин с портрета Кипренского выглядит на ее купюрах вполне современно: современен сам "синтаксис" банкноты.
Создатели предыдущих купюр тоже избавлялись от "средневековости" и славянской вязи. Им на смену в деньгах 1993-го и 1995 годов пришла натуралистическая живопись. От 93-го к 95-му в банкнотах увеличивается доля пейзажа, то есть трехмерного пространства, разрушающего плоскость купюры. У банковских билетов появилась "глубина" и "реалистичность". Разумеется, это не был ход лишь стилистический: наши теперешние деньги соответствуют (чуть запоздало) общественной потребности в восстановлении "правды", в преодолении "плоскости". Правда потребовала реализма.
Сегодня наступило всеобщее разочарование в идее правды как отрицания прежнего, советского мифа, и культура повернулась на 180° — к созданию мифа нового. На новых деньгах вместо реалистического пространства — опять плоскость, но не средневековой рукописи, а современного фотомонтажа, газеты, телеэкрана, где и создается новый миф, слагающийся (как всегда и везде) из лиц и имен. Деньги 93-го и 95-го были "пейзажными": им, кстати, соответствует программа переименования московских улиц, которая стерла с карты Москвы почти все исторически значимые имена, вернув названия, данные по именам прежних домовладельцев и потому совершено "природные": нижний такой-то, средний такой-то. Эта топография уже сейчас входит в острейшее противоречие с концепцией нового мифотворчества, так что будет, вероятно, компенсирована мощным строительством и установкой монументов, чтобы вернуть имена на улицы города.
Лица новой России, или Кадры решают все
Леонид Парфенов, который не может отвечать за решение проводить или не проводить денежную реформу, пишет, что к задуманным им деньгам в случае чего можно пририсовать нули обратно. Я, однако, сомневаюсь: по своему духу новые деньги отвергают инфляцию и подразумевают стабильность и весомость. Перед нами деньги, обеспеченные самым золотым нашим запасом: вечными ценностями русской культуры.
Многие страны мира изображают на деньгах деятелей культуры. Однако трудно сравнивать проект новых российских денег с французскими или швейцарскими: и та и другая страна отказались от идеи национального пантеона. Французы (в новой серии банкнот) ограничились ХХ веком и показали людей скорее интернациональных, поскольку они символизируют технологию, которая всегда глобальна: братьев Люмьер, Гюстава Эйфеля, супругов Кюри, Сент-Экзюпери (за ним на банкноте — карта мира). Швейцарцы изобразили представителей разных кантонов (иногда они довольно мало известны, как художница Софи Таубер).
России же все еще хочется представить "все". Идея проекта Парфенова состоит в создании общественно легитимированного национального списка "самых-самых". Ради этого даже пришлось "уплотнять" и поместить по два человека на одной купюре, что создало интересный эффект откидного стула, поскольку у банкноты неизбежно есть лицевая и оборотная сторона: Толстой дополнен не столь бесспорным Достоевским, Репин — авангардистом Малевичем, Чайковский — Шостаковичем. Эти белые нитки, может быть, и неплохи — тут видна история формирования пантеона из старой школьной программы и нового телевидения.
Что бы ни изображалось на купюрах, место той или иной страны в мировом сообществе определяется прежде всего экономически. Проблема России, однако, в том, что экономического места в мировом сообществе у нее пока нет, а к своей идентичности она не относится спокойно. Потому и "географические" деньги 1995 года многими ощущаются как недостаточно репрезентативные: пейзажи России --это слишком просто. Хотя иногда география есть решение проблемы: она снимает напряженное желание найти свое лицо. Она воплощает соседство, рядоположенность, равенство. Она по определению интернациональна и децентрализована, что для сосредоточенной на Москве России так важно. Это было бы простым и новым для России решением болезненной проблемы собственной сути.
Проект новых денег соответствует общественному сознанию, которое сегодня ищет "лицо России" в ее культуре — точно так же, как это было в начале XIX века. Отсюда и характерные для начала XIX века проблемы, с которыми мы опять сталкиваемся: например, "Россия и Запад" (герои, выбранные для нового пантеона, почти все вынуждены демонстрировать свою "идею России", как Гоголь, или "победу над Западом", как Алехин). Или проблема национализма — этническая чистота героев новых денег слишком культурно маркирована, чтобы оставаться незамеченной (мифическое полуеврейство Репина и украинскость Гоголя не в счет). Несмотря на технологическую внешность, образ неразменного и абсолютного "сокровища" в проекте новых денег все же остался, только это сокровище — культурное и национальное. Такие деньги слишком символичны, чтобы быть нормальным фактором экономики, как оно и есть в сегодняшней России с ее иррациональными, совершенно не экономическими ценами.
За символикой новых купюр авторы внимательно следили, стараясь быть справедливыми. Им это блестяще удалось — список не вызывает почти никаких возражений (кроме разве что этнической чистоты). Можно, правда, сомневаться в самой идее составления списка. Может быть, для России было бы лучше на время забыть не только о своих политических лидерах и полководцах, но и о своих гениях и культурных символах. В них силен соблазн тотальности, о котором Россия, как больной с опасностью рецидива, всегда должна помнить. Может быть, лучше было бы увидеть на деньгах неожиданные лица — Хлебникова или Мандельштама, протопопа Аввакума или Даниила Хармса. Россия будет цивилизованной страной тогда, когда обеспечит пространство и для тех культурных явлений, которые не символизируют ее величия и главенства.