"Народные массы пойдут за тем, кто первый удовлетворит требования их желудка"

75% населения Российской Империи осенью 1916 года, по оценке петроградских финансистов, не имело возможности "даже кое-как существовать". О нехватке продовольствия и топлива, бурном росте цен и о многих других признаках быстро углубляющегося кризиса докладывали спецслужбы, писали газеты, говорили депутаты Государственной думы. При этом в стране имелись в избытке хлеб и мясо, уголь и нефть, не говоря уже о дровах. А на русско-германском фронте армия добилась значительных успехов. И все же революционная катастрофа стремительно приближалась.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 2

Недостаток паровозов и вагонов вместе с ужасной организацией перевозок довели хозяйство Российской Империи до полной разрухи

Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ

Вопреки распространенному мнению, мешочники и принудительное изъятие зерна у крестьян появились не после, а в канун революции

Фото: Коммерсантъ / РГАКФД/Росинформ

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ

Несносное положение

Говорят, есть вещи, над которыми время не властно. Но это явно не относится к деталям событий давнего и даже недавнего прошлого. С годами память о них уходит, и важнейшие эпизоды истории можно восстановить только по сохранившимся в архивах документам и публикациям тех дней. Возьмем, к примеру, вопрос о том, насколько неожиданной была Февральская революция 1917 года. Некоторые наши современники убеждены, что продовольственные трудности, которые привели к взрыву недовольства, оказавшемуся смертельным для Российской Империи, возникли неожиданно в феврале-марте 1917 года.

Однако на самом деле еще в октябре 1916 года в докладе Петроградского охранного отделения Особому отделу Департамента полиции Министерства внутренних дел говорилось о выводах, которые сделали отечественные экономисты в начале августа 1916 года: "По их мнению, Россия пришла к полному банкротству как финансовому, так равно и политическому и даже нравственному".

Помимо фактов, на которых базировались неприятные выводы экономистов, доклад содержал экономическую информацию того же рода, приводимую самими сотрудниками столичного охранного отделения. Они писали о том, что война с Германией и Австро-Венгрией, радостно встреченная в 1914 году гражданами, затем из-за огромных военных расходов и фактического прекращения экспортно-импортных операций, кроме тех, что были нужны армии, крайне тяжело отразилась на материальном положении подданных Российской Империи. Прежде всего рабочих:

"Экономическое положение массы, несмотря на огромное увеличение заработной платы, более чем ужасно. В то время как заработная плата у массы поднялась всего на 50% и лишь у некоторых категорий (слесаря, токаря, монтеры) на 100-200% , цены на все продукты возросли на 100--500% . По данным, собранным больничной кассой завода "Треугольник", заработок рабочего до войны, считая посуточно, был:

Чернорабочего 1 руб.-1 руб. 25 коп., теперь же 2 руб. 50 коп.-3 руб.

Слесаря 2 руб.-2 руб. 50 коп., теперь же 4 руб.-5 руб.

Монтера 2 руб.-3 руб., теперь же 5 руб.-6 руб. и т. д.

В то же время и стоимость предметов потребления рабочего изменилась следующим невероятным образом:

Угол оплачивался 2-3 руб. в месяц, теперь же 8-12 рублями.

Обед (в чайной) 15-20 коп., теперь же 1 руб.-1 р. 20 коп. там же.

Чай 7 коп., теперь же 35 коп.

Сапоги 5-6 руб., теперь же 20-30 руб.

Рубаха 75-90 коп., теперь же 2 руб. 50 коп.-3 руб. и т. д.".

Подтверждение этих цифр, как говорилось в докладе, получили и социал-демократы, проведя анкетирование рабочих:

"Выводы этой анкеты следующие: почти 9/10 всего числа рабочих не имеют возможности жить так, как они жили до начала настоящей войны, несмотря на то, что заработок их увеличился на 100-300%; лишь около 1/50 всего числа рабочих считают свое положение сносным, но и то исключительно лишь благодаря добавочным и сверхурочным работам. Жалобы рабочих на дороговизну и частые заболевания достигают огромных размеров".

Цены росли безостановочно. Сотрудники охранного отделения констатировали:

"Крестьяне, узнав на опыте цены на "городские товары" (сахар по 1 руб. 50 коп. за фунт, чай по 4 руб. за фунт, колбаса по 2 руб. за фунт и т. д.), не хотят продавать свои товары, так как боятся продешевить. В результате — цены повсюду растут, а товары исчезают".

А попытки насильственного выкупа зерна и прочих сельхозпродуктов по твердым, установленным правительством ценам,— разверстке, как правило, не приводили к задуманному результату. Земледельцы начинали прятать продукты, и цены на них только росли.

При этом везде и всюду писали, что на востоке России продовольствие имелось в избытке. Но из-за многочисленных проблем на железных дорогах — нехватки топлива, паровозов и товарных вагонов, постоянного отвлечения поездов для нужд фронта — привезти мясо и хлеб из Сибири не удавалось месяцами. И все усилия властей оказывались безрезультатными.

Массовое озлобление

В докладе столичного охранного отделения приводились сообщения от информаторов, которые передавали, как видят ситуацию представители деловых кругов:

"Можно быть разных мнений о политике нынешнего правительства, можно разделять его программу, но не может быть двух мнений по вопросу об экономическом положении России и ее перспективах на будущее. Страна экономически совершенно разорена: у 3/4 населения нет возможности даже кое-как существовать; неорганизованность государственного хозяйства, злоупотребления агентов власти, бедность средств перевозки, отсутствие уменья руководить общей экономикой страны и еще тысячи других причин привели страну к экономическому краху. Я не знаю, революционеры или реакционеры те люди, которые будут скоро громить нынешний порядок, но я знаю, что кто-то будет его скоро громить.

Подумайте сами: в то время как торговля страны сконцентрировалась в руках нескольких трестов полушведского происхождения, 1/10 купечества разорилось, не имея ни кредита, ни товаров, ни средств перевозки; в то время как английские, бельгийские и шведские капиталы властно диктуют свои требования русскому рынку, заставляя русских промышленников отдавать им за ввозимое сырье львиную долю барышей, рабочий от голодовки не знает, что делать и где достать средства для дальнейшего существования. Деньги имеются, но что это за деньги? Ведь эти деньги не имеют никакой стоимости, так как между получением вами денег и покупкой на них товаров идет бесконечное падение стоимости рубля. Страна залита бумажными деньгами, но стоит немцам распространить слух (а это рано или поздно должно случиться), что опасно отдавать продукты за простую бумагу, как все начнут прятать товары, и в несколько недель наступит полный голод, который вызовет погромы всех тех, кто обвиняется газетами в мародерстве и укрывании продуктов...

К сожалению, никаких признаков того, что правительство понимает опасность момента, не видно... Массы же с каждым днем озлобляются все более и более. Вырастает пропасть между массами и правительством: народ недоволен новыми наборами, дороговизной, притеснениями семей солдат и пр.,— а правительство недовольно еще более народом, так как предпринимает разного рода репрессии, еще более ухудшающие и без того неважное положение... Народ устал от войны, начиная от крайнего правого помещика и кончая демократически настроенным рабочим... Дальше эта усталость лишь будет прогрессировать... По мнению многих лиц, еще недавно бывших горячими патриотами, необходимо скорее ликвидировать войну и связанные с нею непорядки".

Выводы Петроградского охранного отделения были однозначными:

"Тяжелое материальное положение рядового обывателя, обреченного на полуголодное существование и не видящего никакого просвета в ближайшем будущем, заставило его сочувственно и с редким вниманием относиться ко всякого рода планам и проектам, основанным на обещании улучшить материальные условия жизни. В результате создалась обстановка, в высшей степени благоприятствующая всякого рода революционной пропаганде и начинаниям и более чем правильно оцененная активными руководителями левых и иных противоправительственных групп. Трудно отрицать и возможность скрытой в такой благоприятной обстановке работы тайных германских агентов, уже давно и неоднократно возвещавших всему миру, что Россия — накануне революции, что Петроград более чем близок к вооруженному восстанию, в целях добиться немедленного заключения мира и т. п. Несомненно, слухи подобного рода значительно преувеличены в сравнении с истинным положением вещей, но все же положение настолько серьезно, что на него должно и необходимо обратить внимание незамедлительно".

В докладе подчеркивалось, что противники власти уже сориентировались в ситуации:

"Что продовольственный вопрос играет сейчас если и не единственное, то, во всяком случае, первенствующее и преобладающее значение, что мысль "народные массы пойдут за тем, кто первый удовлетворит требования их желудка" правильно осознана всеми мало-мальски серьезными политическими партиями,— ясно и определенно видно из текущей деятельности всех этих партий, усердно рекламирующих в массах свои программные рецепты "наиболее верного и скорого спасения России от всех грозящих ей бед и опасностей"".

Говорилось в документе и об опасности проводившейся продовольственной разверстки:

"По словам... уполномоченного, вернувшегося из поездки в Поволжье, "в деревнях наблюдается революционное брожение вроде того, которое имело место в 1906-1907 гг.: повсюду обсуждаются политические вопросы, делаются постановления, направленные против помещиков и купцов, устраиваются ячейки разных организаций... Конечно, объединяющего центра пока нет, но надо думать, что крестьяне объединятся через кооперативы, которые ежечасно растут по всей России. Таким образом, крестьянство, несомненно, окажется весьма действенным участником нового и неизбежного движения"".

Но главное, столичное охранное отделение настаивало на немедленном принятии действенных мер против развивавшейся разрухи:

"Половинчатость в решениях и какие-либо полумеры случайного характера, как показал опыт последнего времени, при настоящих условиях совершенно неуместны, так как, не разрешая вопроса по существу, таковые лишь более запутывают и без того осложненные взаимоотношения власти и населения на местах и еще сильнее напрягают волну общего озлобления и недовольства в массах, в достаточной степени подготовленных к самым диким эксцессам при первом же удобном и неудобном случае.

По представлению и убеждению умеренных и лояльных групп населения, правительственная власть в изыскании необходимых для успокоения страны исчерпывающих и спасительных мероприятий должна проявить ту особенную осмотрительность и решимость, какая обязательна и может быть уместна лишь у одра тяжело больного. Малейший признак нерешительности или колебаний при разрешении означенного сложного и спешного вопроса грозит тяжелым и печальным исходом, последствия коего в данный момент даже не могут быть и учтены".

Бессмысленные ограничения

Однако призывы к решительным, но осторожным действиям так и не были услышаны. К примеру, в Петрограде ввели фиксированные цены на мясо, и результат 1 ноября 1916 года газеты описывали так:

"Уполномоченным по продовольствию Петрограда получены сведения, что со времени введения в Петрограде таксы на мясные продукты, многие торговцы предпочитают вывозить его в пригороды и там продавать по повышенным ценам".

Несмотря на эту и прочие неудачи с введением твердых цен, подобные попытки не прекращались. 5 ноября "Биржевые ведомости" сообщали:

"В последнем заседании особого совещания по продовольственному делу апологеты твердых цен подняли вопрос о распространении последних на рыбу в полном объеме, т. е. с подчинением им и частных сделок. Возник этот вопрос под свежим впечатлением той вакханалии цен, каковая имела место в период весенней и осенней путины в Волго-Каспийском районе. Так, на некоторые сорта рыбы, например на сельдь-пузанок, цены поднялись на 400 проц., и в нижегородскую ярмарку рядовая сельдь пошла по 250 руб. за тысячу, вместо 140 руб. в июне и 90 руб. в 1915 году".

Кроме того, правительство решило продолжать разверстку, хотя ее результаты были явно провальными:

"Ввиду того,— сообщала та же газета 13 ноября 1916 года,— что ход продовольственных закупок не обеспечивает уверенности, что уполномоченными будет заготовлено все необходимое для обеспечения армии и населения количество хлебов, в министерстве земледелия возник проект о принудительной разверстке продовольственных запасов, о введении хлебной повинности. Для обсуждения этого вопроса был устроен ряд предварительных совещаний. Руководители ведомства пришли на этих совещаниях к следующим выводам: необходимо установить известный максимум хлебов, который будет оставлен сельским хозяевам для собственных нужд, а излишки против этого максимума по известной — подесятинной или какой-либо другой норме должны будут хозяевами отдаваться в продажу по установленным твердым ценам. Принудительное отчуждение хлеба на местах для каждого отдельного сельского хозяина будут определяться сельским обществом".

При этом частные скупщики хлеба, как свидетельствовала печать, работали с крестьянами гораздо успешнее:

"В связи с исчезновением с рынка и с хлебной биржи зерновых товаров, самарская газета рассказывает о таком явлении: за последнее время входит в жизнь новый тип служащих хлеботорговых фирм, который может быть назван приказчиком-ищейкой. Его обязанностью является поездки по глухим селам, где он всякими правдами и неправдами скупает по мелочам хлеб у более нуждающихся в деньгах домохозяев. Явление это характерно, разумеется, не для одного лишь Самарского региона".

Местные власти между тем испытывали серьезные финансовые затруднения и в этих условиях, по сообщениям газет, проявляли порой большую изворотливость:

"Ростовские газеты сообщают, что г. Армавир остался без полиции. Молодому городскому управлению содержать полицию оказалось не на что. Прежний маленький кредит иссяк, а теперь рассчитывать на кредит не приходится до прохождения полицейского вопроса в Государственной Думе. Имевшийся в распоряжении армавирского управления кредит на содержание полиции должен был бы иссякнуть еще весной в марте месяце текущего года, до какого времени кредит собственно и был определен. Но армавирская управа на счет экономии — большая мастерица и дотянула с грехом пополам до конца октября. Пыталась управа и на дальнейшее содержание полиции изыскать средства, но это ей не удалось. Таким образом, народился в Армавире оригинальный кризис — полицейский".

Действия же центральной власти наблюдатели во многом считали пустой тратой времени и средств:

"Несмотря на все старания банкирских заправил,— сообщал московский "Вечерний курьер",— деятельность их признана заслуживающей контроля. Такого "отличия" наши банки добились за заслуги, не имеющие ничего общего с добродетелью. Указания печати и единодушное убеждение публики сводятся к тому, что именно банки явились очагами товарной спекуляции. Не так давно были приняты особые законы, расширившие права министра финансов по надзору за банками. Результатом расширения прав и явилось назначение ревизии московских банков. Нельзя возлагать особых надежд на результаты таких ревизий. Заправилы банков достаточно опытны, чтобы по мере сил и возможностей придать своим операциям законный вид. Достаточно умны они и для того, чтобы скрыть следы незаконного и вредного для населения своего образа действий. Поэтому вряд ли ревизия даст положительные результаты".

Верный путь к крушению

Тем временем ситуация со снабжением продолжала ухудшаться — в декабре 1916 года Петроград остался без крайне необходимого ему сена. Столичная пресса сообщала:

"Интересная переписка по вопросу о снабжении Петрограда сеном ведется между канцелярией уполномоченного в Петрограде и отделом заготовок. После целого ряда неисполненных обещаний и отписок на ходатайство уполномоченного отдел заготовок, наконец, известил, что для нужд Петрограда предоставляются шесть уездов Вологодской губернии, откуда столица может вывозить сено в любом количестве для своих нужд. С этим извещением отдела заготовок канцелярия петроградского уполномоченного обратилась к представителю министерства земледелия в Вологодской губернии. Ответ местного уполномоченного рассеял все иллюзии, которые строил себе уполномоченный Петрограда. Оказалось, что в двух уездах из шести, отведенных для Петрограда, сена совершенно нет, а в остальных оно находится в расстоянии 120-200 верст от линии железной дороги и при существующих перевозочных средствах доставлено на железнодорожную станцию быть не может. Таким образом, Петроград и впредь вынужден остаться без сена для лошадей".

А Москва, судя по газетным публикациям, тогда же лишилась части бань:

"Из-за невозможности получить топливо в потребном количестве многие из московских бань могут быть вынуждены прекратить свое существование. Владельцы наиболее крупных бань уже неоднократно заявляли о безвыходном положении, в которое их ставит недостаток топлива — некоторые из подобных предприятий уже закрыты. Баня — не предмет роскоши, и закрытие бань в громадном городе может вызвать очень нежелательные последствия".

В наступившем 1917 году началось массовое разорение частных предприятий:

"Твердые цены,— писал "Коммерсантъ",— в данное время представляют собой таинственный сфинкс, над разгадкой которого стоят правящие и общественные группы, и даже не может разгадать его торгово-промышленный класс. Правящие сферы и интеллигентные общественные группы сразу усмотрели в них якорь спасения. Приятно, конечно, было прописать "этим купчикам" твердые цены и реквизицию и посмотреть, как они на них поджариваются, тем более что такие мероприятия являются предохранительным клапаном против народного гнева. С твердыми ценами и реквизициями внутренняя экономическая жизнь замирает на наших глазах. Тюрьма, штрафы и обложение заставляют коммерсантов постепенно уходить со сцены. Для жизни России наступают времена серьезные. Опыт правительства с твердыми ценами не спасает России от экономической разрухи, и естественно возникает вопрос, что же представляют собой твердые цены, нужны ли они вообще в экономической жизни и что они приносят — вред или пользу".

Из Новониколаевска (ныне Новосибирск) газеты сообщали:

"Ликвидация торговыми фирмами своих дел приняла в городе эпидемический характер. Ликвидируют даже старинные крупные фирмы. Товары из ликвидируемых торговых заведений вывозятся с местного рынка в другие города. Сегодня по этому поводу состоялось многолюдное совещание, в котором приняли участие представители биржевого комитета города, кооперативов и местного купечества. Совещание постановило учредить нормировочную комиссию, которая должна иметь надзор за ликвидацией фирмами своих дел. Товары ликвидируемых фирм должны оставаться в городе".

В весьма солидном издании "Новое время" 10 января 1917 года появился рецепт, использовать который в довоенные времена в приличных домах сочли бы делом немыслимым:

"Кости, оставшиеся после приготовления и раздачи пищи в котлах, котелках, баках, мисках, тарелках и проч., могут быть с большою пользою и выгодою употреблены для получения из них пищевого жира и пищевого сгущенного бульона-желе. Для этого никогда не следует бросать костей, а, собрав их значительное количество, промыть теплой водой и положить в какой-либо котел (можно и в горшок, но лучше — в котел), прибавить туда, по усмотрению, луку, перцу, лаврового листа, а также по вкусу соли, затем налить холодной воды, закрыть котел крышкой возможно плотнее, даже замазать глиной, и кипятить 18-20 часов. При указанной выше выварке каждый пуд костей дает от одного до двух и даже трех фунтов отличного пищевого костного жира и до восьми фунтов крепкого, хорошего, питательного бульона".

Естественно, нашлось множество граждан, желающих серьезно заработать на дефиците продовольствия. Особенности этой коммерции в печати описывались так:

"В настоящее время идущие из Сибири поезда набиты не столько пассажирами, сколько их багажом. Масло, яйца, мука, сало,— все, что в мирное время вывозилось десятками вагонов, теперь начинает провозиться под видом багажа. Пионерами в этом деле выступили проводники вагонов, маршрут которых Челябинск--Москва--Петроград. В каждом вагоне есть для них особое отделение, которое "ломится" от грузов. Весь этот "груз", разумеется, продается с баснословным барышом в Москве, Петрограде и по пути следования. Теперь, лишь только поезд остановится на ст. Златоуст, сейчас же во все вагоны заходит жандармская полиция с агентом дороги и начинается осмотр вещей. В результате — груды масла, муки, сала и клятвы, что де это для себя куплено. Для конфискованного масла и сала надо строить специальный склад".

Из-за роста цен серьезно страдал уровень жизни чиновников, которые настоятельно требовали компенсаций. Их пожелания удовлетворяли, но напряженная работа печатного станка, как писал "Коммерсантъ", лишь усугубляла инфляцию и приводила к разорению множества земских учреждений:

"Рост дороговизны в связи с усиленным выпуском бумажных денег и все более сокращающимся количеством обращающихся на крупнейших рынках внутри страны товаров и продуктов приводит, с одной стороны, к накоплению громадных денежных средств, а с другой — к росту задолженности различных общественных учреждений — земских, городских и др. Многим из этих хозяйств грозит полное разорение, от которого может спасти их только финансовая поддержка правительства в виде ссуд и гарантий по займам, что уже и практикуется в широких размерах. Но эта мера ведет к усилению задолженности государства и к дальнейшему увеличению выпуска бумажных денег и дальнейшему росту свободных средств у отдельных лиц".

Накопление огромной денежной массы сопровождалось, как это обычно и бывает в таких условиях, ажиотажем на рынке недвижимости, о чем писала газета "Время" 17 января 1917 года:

"Ввиду изобилия свободных денег ажиотаж с недвижимыми имуществами в настоящее время достиг таких размеров, каких он не достигал даже в эпохи строительных горячек. Публика теперь не только охотно помещает капиталы в недвижимость, но и приобретает их по крайне мажорированным ценам и ежедневно к старшему нотариусу поступает по 40 купчих крепостей, чего никогда не бывало. Это, впрочем, и не удивительно, если добавить, что народные сбережения за последний год возросли на 5 миллиардов, т. е. почти на 50%".

Снабжение тем временем продолжало ухудшаться. Сильные морозы в январе 1917 года привели к увеличению расхода угля на железных дорогах, запасы его таяли, и подвоз всего и вся в крупные города непрерывно сокращался. Участники топливного совещания на Московской бирже телеграфировали председателю Совета министров:

"Все усиливающийся недовоз топлива по железным дорогам создает катастрофическое положение для предприятий центрального промышленного района. Ряд крупнейших фабрик уже остановил свои работы за полным исчерпанием запасов топлива. В ближайшем будущем промышленность центрального района вынуждена будет по той же причине или сильно сократить свое производство или даже совсем остановить его... Далее вынужденное прекращение фабрично-заводских работ связано с расчетом рабочих, что грозит серьезными осложнениями и потрясениями".

Но еще хуже оказалось положение с продовольствием. "Коммерсантъ" писал 3 февраля 1917 года:

"Города не на шутку встревожены положением, в котором очутилось за последнее время продовольственное дело. В целом ряде городов уже теперь нет запасов муки, в других запасы хотя и имеются, но настолько невелики, что их едва хватит где на неделю, а где всего лишь на два-три дня. Московское городское управление решило имеющимися на городских продовольственных складах запасами в первую голову обеспечить на месяц своих служащих, работающих в наиболее важных предприятиях — на водопроводе, трамвае, канализации и пр. И только остатки продуктов пустить в продажу населению".

Это уже был не кризис, а катастрофа, которую предсказывали и экономисты, и охранители престола. Председатель Государственной думы М. В. Родзянко в том же феврале 1917 года писал императору Николаю II:

"В минуту грозной опасности самая плохая политика — закрывать глаза на всю серьезность сложившейся обстановки. Надо смело глядеть в ее лицо, так как в этом случае не исключена возможность отыскать какой-либо счастливый выход. Положение России сейчас катастрофическое и вместе с тем глубоко трагическое".

Родзянко детально описывал ситуацию, предлагал решения, которые, по его мнению, могли бы ее смягчить. Но было уже поздно...