В Государственной думе организован любопытный проект — лекторий, приуроченный к Году культуры. Последнюю по времени встречу — в конце мая — с узким кругом собравшихся провел Евгений Евтушенко. Разговор был и о шестидесятничестве, и о дне сегодняшнем. "Огонек" публикует краткий конспект этой лекции
Сейчас бывший народный депутат СССР Евгений Евтушенко выступил перед депутатами РФ
Фото: Дмитрий Духанин, Коммерсантъ / купить фото
О войне
Власть сейчас приняла нелегкое решение включить в школьную программу "Архипелаг ГУЛАГ". Я говорил с подростками: они не понимают, зачем это сделано, говорят, что Великая Отечественная — это проблема нашего поколения. Но они должны знать это, чтобы такое никогда не повторилось.
Да, война была "детским садом" нашего поколения — шестидесятников. Шестидесятничество нельзя понять без осознания того, что для нас значила война. Как сказал Владимир Соколов, "четвертый класс мы кончили в предгрозье,/ Из пятого мы перешли в войну". <...> Чем мы, дети, тогда занимались? Школа была превращена в портновскую мастерскую: с фронта привозили разорванные шинели, оставшиеся от убитых, и мы, дети, счищали с них кровь с помощью кирпичей, а женщины потом перешивали их. <...> Мама отправила меня к бабушкам на станцию Зима, а сама уехала на фронт, где выступала с Симоновым, Фадеевым, Маргаритой Алигер, дошла до Пруссии... Помню, она отдала обручальное кольцо проводнице, чтобы та довезла меня до станции. Но поезд не дошел, его разбомбили тут же, под Москвой, и мне пришлось добираться самому, меняя поезда. <...> Я пел частушки, зарабатывал... Помню, на одном базаре увидел дымящуюся вареную картошку, сбрызнутую подсолнечным маслом с сухеньким укропцем сверху, завернутую в капустный лист, и не удержался — взял в руки, поднял к лицу, деньги были, но я просто дышал ею — после сухомятки и пустого кипятка это было нечто,— как вдруг над ухом закричали "Воры!", меня повалили и стали бить, сломали два ребра. <...>
Когда я наконец добрался до Зимы, испытал первое гражданское потрясение — свадьбы, десятки свадеб... Это были трагические свадьбы, часто коллективные.... И до сих пор в Сибири есть ветхие старухи, считающиеся святыми,— вдовы, так и оставшиеся девами, у них не было даже первой брачной ночи, но все равно остались верны ушедшим. <...>
Мы до сих пор ходим на встречи ветеранов, потому что ощущаем себя ветеранами той войны. Мы были детьми холодной войны, но до этого мы видели настоящую, знали, как она страшна. Мы были истово влюблены во встречу на Эльбе. Верили, что можно найти общий язык с американцами. И я до сих пор в это верю. Надо просто хотеть и не поддаваться на провокации и гадости, которые пишут. Ведь сейчас часто слышишь: "Они это делают!" А не надо так, как они! Надо так, как советские женщины, когда по Москве вели немецких пленных: они бросались к ним, чтобы разделить черняшку хлеба. Тогда это потрясло весь мир, это видели шестидесятники...
О профессионализме
Раньше в Литинститут брали только талантливых. Конечно, их было немного, но какие — Миша Рощин, Наум Коржавин, Беллочка (Ахмадулина, первая жена Евтушенко.— "О"). Как мы тогда друг друга проверяли: многие стихи было не достать, но доставали, читали, учили. Например, Бориса Корнилова, автора знаменитой "Не спи, вставай, кудрявая! / В цехах, звеня, / Страна встает со славою / На встречу дня!", расстрелянного в 37 лет, первого мужа Ольги Берггольц... Я недавно встретился с группой молодых журналистов и меня спросили: "Как вы относитесь к первому мужу Берггольц — к Гумилеву?" И этот человек окончил филологический!
О национализме и интернационализме
На первый День поэзии в 1955-м мы вынесли поэзию в народ. Сейчас связь писателя с народом разорвана. Суть шестидесятничества в том, что в нас никогда не противоречил патриотизм к родине патриотизму ко всему человечеству. Национализм, убежден, никогда не будет столбовой дорогой русской души. <....> Миша Матусовский, создавший музыкальный паспорт СССР — "Подмосковные вечера", плакал на моем плече: в троллейбусе какой-то хмырь обратился к нему: "Чего ты, жидюга, расселся?" Они забыли, что в войне победили все народности СССР — русские, украинцы, калмыки, грузины... Кто дал право оскорблять кого-то? <...>
Мы живем в опасное время. У нас многонациональная страна, нужно что-то делать, чтобы восстанавливать интернационализм. Помню, когда показывали "Цирк" Александрова, в тот момент, когда на экране из рук в руки передавали негритенка, в кинотеатре весь зал вставал. Игравший этого негритенка Джеймс (Джим) Патерсон, ставший потом поэтом, уехал из России... Я его встретил в США, он признался, что в детстве его никогда не оскорбляли, но в эпоху новой России... Последнего свертывателя кубинских сигар, приглашенного в Россию, убили, когда он вышел полюбоваться на впервые им увиденный снег. Ударили сзади заточками, когда он нагнулся его зачерпнуть...
Я не говорю, что национализм — явление массовое, но нельзя позволять, чтобы он распространился. Особенно в России — стране, освободившей мир от фашистских концлагерей, но сильно запоздавшей с освобождением сограждан. <...> Есть у меня стихотворение — о толпе, бившей кого-то на базаре: "Не помню, сколько их, галдевших, било./ Быть может, сто, быть может, больше было,/ но я, мальчишка, плакал от стыда./ И если сотня, воя оголтело,/ кого-то бьет, — пусть даже и за дело!/ сто первым я не буду никогда!" Мы вырабатывали для себя самих моральные правила поведения и не преступали их. И это была заслуга шестидесятничества как явления.
О культурной политике
Что такое культурная политика? Она не должна быть загнана в клетку одной концепции, нужна широкая палитра. В мировой культуре всему находится место. Вообще в искусстве все можно помирить. <...>
Считать, что Россия — не Европа, это унижать Россию. В том и величие этой страны, что она — и Европа, и Азия, и что-то еще. Она — уникальная страна. Без России европейской культуры и не состоялось бы, как и наоборот. Недаром даже во времена холодной войны мы издавали далеких нам по идеологии писателей. Лучшие вещи Хемингуэя были напечатаны в то время... Киплинга издавали и переиздавали... А какая была школа перевода! Один только "Пьяный корабль" Рембо имеет более 50 переводов... Вы посмотрите, какими тиражами расходились книги Габриэля Гарсиа Маркеса... <...>
Сегодня мне не нравится повышенная озлобленность людей друг к другу и сильно возросшее чувство зависти. Только отчасти это можно объяснить социальным неравенством. Такой переозлобленности, особенно когда читаешь интернет, я не видел никогда. Нужно избавляться от этого. Надо не только других научиться любить, но и самих себя. Мы очень легко оскорбляем друг друга. Уверен, пройдет время, и все вернется на круги своя — и разум, и сердца человеческие...