Несмотря на парламентские выборы, процесс деградации иракской государственности, начавшийся c падением Саддама Хусейна, продолжается. Потеря Мосула и ряда населенных пунктов в центре страны свидетельствует об отсутствии в Ираке не только армии, но и эффективных спецслужб.
Фото: Reuters / Stringer
Фото: AP / Hadi Mizban, File
Фото: AP / Karim Kadim
Начав свое наступление в начале июня, организация "Исламское государство Ирака и Леванта" (ИГИЛ) уже взяло под свой контроль почти 20% иракской территории. Среди захваченных городов оказались Мосул — второй по численности город в Ираке и Тикрит — родина Саддама Хусейна.
Мосул с населением в 2 млн человек перешел под контроль вооруженных формирований ИГИЛ всего за тридцать часов. Из более чем миллионной "современной" иракской армии в Мосуле были размещены на постоянной основе 52 тыс. солдат и офицеров. Но фактически никаких военных действий не было: полторы тысячи боевиков не встретили никакого сопротивления, поскольку гарнизон просто разбежался. Количество беженцев из захваченного Мосула к воскресенью составило почти полмиллиона человек.
"Исламское государство Ирака и Леванта" возникло как реакция традиционно привилегированного суннитского меньшинства на снижение своей роли в постсаддамовском Ираке. Эту организацию часто воспринимают как один из региональных филиалов "Аль-Каиды", однако речь скорее идет об использовании иракскими суннитами популярного бренда. В этом плане показательно, что в Сирии ИГИЛ не раз сталкивался и воевал против "Джибхат-ан-Нусра" — другой организации, использующей бренд "Аль-Каиды".
ИГИЛ можно в определенной степени считать наследником саддамовских силовых структур. Ее базу составляют бывшие кадровые офицеры армии и спецслужб. Причем речь идет о людях с богатым практическим опытом, начиная с ирано-иракской войны. По окончании военной карьеры многие из них получили в качестве поощрения дома в Эль-Фаллудже. Характерно, что в период оккупации Ирака именно этот город американцы так и не смогли до конца зачистить от "террористов". Кроме того, ИГИЛ эффективно и независимо от остальной оппозиции действовало в ходе конфликта в Сирии.
В Ираке, как и в Сирии, власть традиционно контролировалась меньшинствами. В случае Ирака костяк партии "Баас" (Партия арабского социалистического возрождения) и армии составляли сунниты, точно так же, как в Сирии алавиты. При этом в обеих странах меньшинства четко воспринимали не только свое будущее, но и просто выживание исключительно в рамках большой страны. В этом плане показательно, что военно-политический кризис в Ираке в 1960-х годах также привел на определенное время к фактической самостоятельности курдского региона. Однако, как только борьба за власть завершилась, суннитская система перемолола всех своих оппонентов. Поэтому и в Сирии, несмотря на внешнюю и внутреннюю турбулентность, режим выжил как в 1980-х (восстание в Хомсе), так и в 2010-х годах. Несмотря на текущий кризис, суннитская элита в Ираке, так же как и алавитская в Сирии, сохранилась. При этом в ситуации бесперспективности возврата к старой баасистской идеологии, сунниты стали активно поддерживать радикальные экстремистские концепции. Дело в том, что и в том и в другом случае речь идет об идеологиях, узаконивающих претензии меньшинства на власть. Интересно также, что ИГИЛ фактически претендует на влияние и в Ираке, и в Сирии — двух государствах, в которых и зародилась идея "арабского возрождения" под эгидой партии "Баас". Одновременно после установления контроля над большей частью северо-восточных провинций ИГИЛ ликвидировала несколько пограничных контрольно-пропускных пунктов на границе, чтобы формально консолидировать территории, контролируемые ИГИЛ в Сирии и Ираке.
Эффективной армии, способной противостоять ударам со стороны ИГИЛ в Ираке, так и не появилось. Американцы безуспешно пытались создать ее, инвестируя значительные средства в тренинги и закупку вооружения. Предпринятое премьер-министром Нури аль-Малики снятие запретов на службу офицеров саддамовского периода тоже принципиально не решило проблему. Дело в том, что после Эль-Фаллуджи большинство "бывших" фактически оказалось не готово к сотрудничеству с врагом. Не последнюю роль сыграло и финансирование со стороны Саудовской Аравии и других монархий Персидского залива. Кроме того, и сам багдадский режим не готов был доверять "бывшим" из старшего офицерства и суннитов.
И самое главное — старой иракской армии не стало, а новая как институт так и не сформировалась. То есть не появилось тех долгосрочных интересов, ради которых стоит рисковать личными, конфессиональными или племенными интересами. Власть вообще во многом намеренно избегала создания сильной армии: учитывая традиции военных переворотов, правительство Малики опасалось появления сильных "бригадных генералов", за которыми бы была мощная и реальная сила. Следствием такого выбора было отсутствие угрозы со стороны военных, которые представляли собой хорошо экипированные потешные полки.
Малики так и не сумел создать альтернативную систему даже в интересах шиитов. Причем сама шиитская община крайне фрагментирована: помимо огромного количества партий со своими лидерами есть не менее значимые религиозные деятели со своими, только им подчиняющимися сторонниками. Кроме того, нельзя не учитывать соседний Иран, имеющий свою очень серьезную систему влияния на шиитскую общину в Ираке.
Доходы от нефти Малики расходовал на создание византийской системы стабильности, стремясь подкармливать всех. Однако в ситуации, когда у тебя нет мощной опоры на силу, просто пряник не всегда может помочь. Характерный пример — лидер Курдской автономии Масуд Барзани, фактически игнорировавший власти в Багдаде по ключевому вопросу предоставления лицензий на добычу нефти в регионе.
У созданной Малики системы есть и другие проблемы. Коррупция, за счет которой покупалась лояльность, является одной из худших форм управления страной, поскольку не только потраченные средства, но и результат в этой ситуации никого не интересует. Кроме того, "безопасный пряник" опасен тем, что кто-то может удвоить цену и перекупить лояльность того или иного партийного, религиозного или племенного лидера. Так, суннитские племенные союзы неоднократно меняли свои политические предпочтения. В период американской оккупации они боролись с "Аль-Каидой", а после начала гражданской войны в Сирии один из вождей ключевого пятимиллионного племенного союза ад-дулейм Али Хатим Сулейман, несмотря на позицию иракских властей, активно выступил против "кровавой власти Асада".
Наконец у "пряничной системы" есть один большой риск: она полностью рушится, когда деньги кончаются. А это вполне реальная перспектива для Ирака. Суннитские радикалы вполне могут дестабилизировать нефтяной сектор иракской экономики, тем самым резко снизив поступления доходов в бюджет. Саддам смог выжить в условиях сокращения доходов после неудавшейся интеграции Кувейта именно за счет эффективной системы "кнута", которого у премьер-министра Малики как раз и нет. Как только отключится искусственное насыщение системы доходами от нефти, начнется политический хаос.
Более того, показательно, что нападение на Мосул произошло спустя незначительное время после выборов, на которых интересы суннитской части населения в очередной раз не были учтены. Существенная часть значимых и влиятельных кандидатов была снята с выборов под предлогом принадлежности к партии "Баас". Последовательно выводя сильных суннитских игроков из власти, Малики лишь сыграл радикалам на руку.
При этом у Малики нет контроля даже внутри шиитской элиты. Он изначально был выгоден как американцам, так и иранцам именно в таком формате — как альтернатива более самостоятельным и сильным: бывшему баасистскому генералу Ийяду Аллауи и главе партии "Даава" Ибрагиму Джафари. Хотя сам Малики также является выходцем из "Даавы", он, в отличие от Джафари, никогда не относился к партийной элите. Поэтому, когда парламентские выборы 2010 года не дали однозначного результата, иранцы поставили на Малики, фактически заставив сторонников Джафари и ac-Садра поддержать его.
Внешним игрокам сложившаяся ситуация выгодна, даже несмотря на долгосрочные риски. Ирану, претендующему как минимум на региональное лидерство, совсем не нужен сильный конкурент в лице Ирака. Тем более с учетом духовно-религиозного фактора — обе страны претендуют на лидерство в шиитском мире. При этом кризисный Ирак потенциально является дополнительной темой для взаимодействия с Вашингтоном, чьи экономические интересы пострадают в результате дестабилизации в стране. Кроме того, нестабильность в Ираке является дополнительным поводом и для снятия санкций с иранского энергетического сектора — в противном случае будет крайне сложно компенсировать потерянные мощности в мировом нефтяном балансе.
Внешняя политика Саудовской Аравии примитивно построена на том, чтобы создать максимальные проблемы для Ирана. При этом дальнейшие последствия радикализации Ирака и последствия этого для Залива там мало кого интересуют: речь идет об очень пожилых лидерах, планирующих лишь на несколько месяцев вперед.
На фоне поражений в Сирии Эр-Рияду было очень важно открыть новый фронт в Ираке. Однако даже саудовский режим вряд ли представлял себе, к чему может привести поддержка радикалов. Более того, эта поддержка стала только одной из причин нынешней стремительной деградации ситуации в Ираке.
Израилю важно не просто дальнейшее ослабление соседей, но и дальнейшая фрагментация региона. Например, если режим Саддама Хусейна Израиль воспринимал как серьезную угрозу, то с лидером Демократической партии Курдистана Мустафой Барзани отношения наладились быстро.
Вашингтону важно, чтобы Иран в рамках переговоров по широкому кругу ближневосточных вопросов был более сговорчивым. Кроме того, суннитские радикалы вне нефтяных провинций не представляют угрозы американским интересам. Дело в том, что нефтеносный Киркук сразу после начала наступления ИГИЛа был взят под контроль курдской пешмаргой (военизированными формированиями), в то время как юг Ирака контролируется шиитскими подразделениями Муктады ас-Садра и Высшего совета Исламской революции в Ираке.
Что касается Турции, то распад Ирака открывает возможность для создания протектората в курдском регионе, решая тем самым и внутреннюю курдскую проблему.
На сегодня едва ли не единственным вариантом развития ситуации в Ираке является диктатура с эффективной системой учета интересов. Прежде всего нужен сильный человек — сохранение у власти Малики приведет к полному коллапсу. Альтернативой может быть либо сильный баасист (например, Ийяд Аллауи), либо сильный шиитский лидер (например, Ибрагим Джафари). В первом случае речь идет о реставрации баасистского режима с вовлечением определенной части шиитской элиты, даже радикальной. Во втором случае — ровно наоборот. Победитель наводит во всей стране, включая курдские регионы, порядок, построенный на жесткой репрессивной машине, наращивании добычи нефти и системе распределения доходов — прежде всего в интересах силовиков как основы партии власти. Кто станет основой репрессивного аппарата, не столь важно, хотя, если использовать суннитов, все будет развиваться гораздо быстрее.