Некалендарная мирная жизнь
Игорь Гулин о выставке к столетию Первой мировой войны в МАММ
В Мультимедиа Арт Музее проходит масштабная выставка «Война, покончившая с миром». Одна из первый открывшихся в Москве экспозиций, посвященных юбилею одного из главных событий в европейской истории прошлого века, не привлекает никакого особенного внимания.
Фото: Private collection, France
Фото: Geneva, Rath Museum / Photothèque CICR (DR)
Фото: Photothèque CICR (DR
Фото: Royal Museum of Army and Military History, Brussels/ Courtesy Foundation for Preservation of the Rus
Фото: Interne Renault, Presse © Photographer unknown / All rights reserved
Фото: Interne Renault, Presse © Photographer unknown / All rights reserved
Фото: Private collection, France
Фото: Imperial War Museum, London
Фото: Imperial War Museum, London
Фото: Photothèque CICR (DR)
Фото: Photothèque CICR (DR)
Вообще это любопытно. Первой мировой войны в российском культурном сознании на самом деле и не существует. Она — то ли прелюдия к революции, то ли репетиция Второй мировой со скромными, бутафорскими средствами. Это событие — где-то глубоко на периферии коллективной памяти. В Европе, конечно же, абсолютно не так. Читая всю великую европейскую литературу первой половины прошлого века, даже удивляешься, что война о которой там идет речь,— это та самая непонятная и неважная "империалистическая". Тебе рассказывают что-то утомительное в школе, потом все это забывается за полной ненужностью, остается разве что курьез про человека со смешной фамилией Принцип. Если Вторая мировая для нас — главная война, война с определенным артиклем, то первая, наоборот,— с неопределенным, некая неясная войнушка из печально уютных фильмов и книг с немного смешными, на фоне настоящих, трагедиями.
Г.Д. Гирвуд. "Взятые немецкие окопы, пехота в противогазах стреляет по отступающему врагу", 1917-1918 годы
Фото: Collection of Pavel Khoroshilov, Moscow
Так, конечно, ощущалось не всегда. При входе на выставку висит невероятно громкий динамик. Из него звучит в авторском чтении отрывок из "Поэмы без героя" про "не календарный, Настоящий Двадцатый Век", и звучит как истерическое заклинание. За два часа, требующиеся для осмотра выставки, эти прекрасные стихи успеваешь возненавидеть. Их и так все прекрасно помнят, и они в общем не говорят ничего ни уму, ни сердцу. Двадцатый век в нашем сознании начнется еще через три года. Громогласные слова Анны Андреевны будто бы заглушают назревающий вопрос: а вот это все — что такое? Что мы видим?
Пьер-Поль Кастельно. "Вход в крепость, Верден, Мез", 27 октября 1917 года
Фото: ECPAD (Etablissement de communication et de production audiovisuel de la Défense), France
Если буквально, тут есть плакаты, лубки, агитация (в частности авторства Маяковского, Малевича, Лентулова), журналы, кинохроника, но в основном — фотографии. Работы газетных репортеров и любителей. Парадные и совсем неприглядные. Сенсационные и, наоборот, тихие, фиксирующие вроде неважные детали, случайные обстоятельства. Они все невероятно интересные, есть замечательные, и несколько — невероятных. Ради них стоит посмотреть эту выставку, даже не рассчитывая привести историческую память в порядок.
"Железнодорожная станция в Халлсберге, обмен немецких и австрийских бывших военнослужащих-инвалидов". Швеция, 1915-1918 годы
Фото: Photothèque CICR (DR)
Дело в том, что никакого связного нарратива они не образуют. Есть отдельные интересные, курьезные сюжеты. О французской сестре милосердия, ставшей совершенно потрясающим фотографом. О судьбе бельгийского отряда, отправившегося воевать в составе русской армии, а потом бежавшего домой через Аляску и Калифорнию. Или, например, о распространении в эти годы стереофотографии, 3D. Удивительная вообще-то идея — дать возможность живущим в тылу увидеть поля с трупами соотечественников в объеме, произвести, так сказать, локальный эффект присутствия на поле боя. Кажется, что в Первую мировую смерть стала превращаться не только в индустрию (только что изобретенные танки, химическое оружие — все это здесь есть), но и в индустрию развлекательную. Впрочем, этот сюжет тут тоже, в общем, не раскрыт.
"Сен-Феликс, немецкие пленные в лагере, Эна", 24 октября 1917 года
Фото: Private collection, France
И тем не менее, пока ходишь по этой выставке — смотришь на озадаченных своим участием в чем-то не совсем им понятном солдат, неадекватно умиротворенных военнопленных (у них — есть рождественская елка, щенки, клоун), даже на всю эту слишком новую, еще рукодельную, теплую бронетехнику — думаешь волей-неволей не об истории, а о медиуме. Ставшая в это время массовой фотография сохранила всех этих людей и позволила им сохранять друг друга.
"Англичане в Бельгии", 1918 год
Фото: Private collection, France
Тут можно заговорить и о Зонтаг с ее взглядом на чужие страдания, и о Барте с пунктумом (уколов — в прямом и метафорическом смысле — ран в этих кадрах столько, что глаз начинает регистрировать их уже без всякого удивления). Но все это слишком аналитический взгляд снаружи. Когда смотришь на этих людей — в них в первую очередь поражает другое: какая-то вопиющая нормальность, точнее попытка ее сохранения, и пробивающееся сквозь нее удивление. Кажется, все они выглядят так, будто говорят — да, эти все занятия — это наша работа, мы просто живем, как-то чуть странно последнее время. Вместо моего дома — руина, у меня нет ноги, я иду убивать каких-то столь же озадаченных людей, теперь я у них в плену. Но ничего, стараемся — трубочку курим, елку вот поставили. В фотографиях времен Второй мировой, даже постановочных, изображающих приятный досуг, невозможно ничего похожего. Имитация нормальности там всегда истерическая, неубедительная. То, что высвечивается и увлекает сейчас в Первой мировой войне, это то, что — вопреки названию — с миром ей покончить не совсем удалось. Точнее, люди этого времени зависли где-то посредине — мир уходит у них из-под ног, но они все еще принадлежат ему, и фотография поразительно фиксирует это промежуточное положение. Может быть, увидеть его даже интереснее, чем сложить эти осколки в историю.