ГОРОДУ И ПИРУ
МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ О ПАРИЖЕ-1900
Выставка "Париж 1900-х, город-спектакль" в парижском Малом дворце, музее современного искусства Petit Palais рассказала о том, как родилась слава "столицы мира". Париж — это, конечно, столица мифа.
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов
Фото: DIOMEDIA / Mary Evans
Фото: DIOMEDIA / Mary Evans
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов
Фото: AFP / Leemage
Фото: AFP / Leemage
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов
Фото: Коммерсантъ / Алексей Тарханов
Парижским мифам, столь же неуловимым и вещным одновременно, как пресловутый "воздух Парижа", человечество обязано поэтам Парижа: от Виктора Гюго до Эдит Пиаф, от Шарля Бодлера до Даниэля Пеннака. Но все они так или иначе воспевали Париж, который исчезал на их глазах или уже канул в Лету. За Париж, каким мы его знаем и любим, следует же поблагодарить двух правителей Франции: императора Наполеона III и президента Эмиля Лубе. Ведь без административных решений, которые они приняли, не было бы не только столичных бульваров, вокзалов и парков, но и новых глав парижского мифа.
"Наполеон Маленький" благословил барона Османна на уничтожение старого Парижа, который тот безжалостно и вдохновенно пронзил стрелами бульваров, сделав пригодным для жизни в большей степени, чем непригодным, как рассчитывал на это венценосный урбанист, для баррикадных боев. Лубе всего лишь принял в Париже Всемирную выставку (15 апреля — 12 ноября 1900 года), благодаря которой современный облик Парижа сложился окончательно. А стиль ар-нуво был фактически официально санкционирован как большой стиль эпохи, сочетающий в себе упругость промышленного дизайна и прихотливость природных форм.
Панорама Сены отныне немыслима без помпезных, но таких парижских в своей избыточности Большого и Малого дворцов, выросших на правом берегу в начале Елисейских полей. Без вокзалов — Лионского и Орсэ. Без моста Александра III. Без метро, первую (и до сих пор первая и по нумерации, и по своей топографии) линию которого открыл 19 июля многолетний префект полиции, тогда — легендарный, а ныне анекдотичный Лепик: тяжелый наркоман, гонитель анархистов и лихачей, гонявших со скоростью свыше 12 км/ч. Без оформленных Эктором Гимаром входов в метрополитен, конструкций из железа, керамики и стекла, казавшихся легче, как писала современная пресса, пены в бокале с шампанским.
Не в том ли бокале шипела эта пена, который выпил 28 октября, приняв католичество — за 33 дня до смерти — несчастный изгнанник Оскар Уайльд, якобы произнесший при этом: "Я умираю, как и жил: далеко не по средствам".
Его смерть казалась посвященным современникам концом эпохи. В самом деле, революционеры и скандалисты недавних времен были как раз тогда, так сказать, приняты в хорошем обществе. На итоговой выставке французского искусства за сто лет, открывшейся в Большом дворце 2 мая, импрессионистам был отведен свой зал. В Руане 25 мая открыли памятник Мопассану. Мистик и икона декаданса Жорис-Карл Гюисманс возглавил 7 апреля новорожденную Гонкуровскую академию: наследники Эдмона де Гонкура, оспаривавшие его последнюю волю пустить состояние на благо литературы, проиграли долгую судебную тяжбу.
Театральный Париж молился на Муне-Сюлли, который, по замечанию Жюля Ренара, "кричит, как тюлень, и так разевает рот, что можно увидеть его пищевод". Удостовериться в жестокой объективности Ренара можно благодаря звуковым фильмам по мотивам классических пьес, снятых специально для Всемирной выставки. Вышедшую во Франции в январе книгу Зигмунда Фрейда "Толкование сновидений" экспертное сообщество встретило не то что без энтузиазма, но и без понимания. Литературной сенсацией года стал "Дневник горничной" Октава Мирбо. Но не из-за предчувствия фашизма, дремлющего в любом буржуа, которое задним числом углядит в романе Луис Бунюэль, экранизировавший его в 1964 году, а из-за того, что Мирбо взглянул на мир глазами субретки: какой пассаж.
Только через год сенсационная выставка Ван Гога откроет творчество проклятого художника и вдохновит будущих фовистов на обращение к чистому цвету в живописи. Только через год в Париж впервые приедет испанец Пикассо. Но уже в конце 1900 года вполне салонный Альфред Буше выкупит и установит на принадлежащей ему в Данцигском тупике земле трехэтажную ротонду, в которой на Всемирной выставке размещался павильон бордоских вин. Этот "Улей" станет чем-то большим, чем просто дешевым общежитием для художников — сердцем "парижской школы", приютом Амедео Модильяни, Пикассо, Фернана Леже, Хаима Сутина, Осипа Цадкина и их друзей-поэтов Гийома Аполлинера, Макса Жакоба, Блеза Сандрара. Получается, что без выставочного официоза не было бы и художественной революции начала ХХ века.
Как, впрочем, не было бы и моды на "китайщину" — все восточное — и на африканское искусство без колониальных выставок, одна из которых была развернута во дворце Трокадеро. Ну а колониальных выставок, само собой, не было бы без колониализма — проклятия европейской цивилизации, страшнейшего в истории преступления против человечности. Над Французской империей — от каторжного ада Гвианы, откуда только что был вызволен капитан Дрейфус, до Полинезии, куда в 1901 году уедет умирать Поль Гоген,— никогда не заходило солнце. Мир был поделен, казалось, целиком и окончательно: в 1898 году французский и английский отряды чуть не перестреляли друг друга в африканской Фашоде, но разошлись по-доброму.
Правда, праздник выставки едва не испортил внезапно проснувшийся "спящий гигант" Китай. Повстанцы-"боксеры" при попустительстве императрицы Цыси 55 дней осаждали посольский квартал в Пекине. Но 14 августа войска восьми "великих держав" вошли в мятежную столицу в зареве пылающего Летнего дворца некогда великих императоров.
Это было едва ли не главное международное потрясение для Франции за годы президентства Лубе (1899-1906). Именно детские воспоминания об этом "никаком" президенте вдохновят генерала де Голля на одно из его mot: "инаугурация хризантем". Дескать, что это за президент, главная функция которого заключается в возложении венков к монументам. Ну, еще, можно прибавить, в организации в рамках выставки феерического банкета в саду Тюильри на 22965 персон — всех мэров Франции.
Лубе помиловал Дрейфуса и закрепил будущую Антанту, но запомнился тем, что первым из президентов Третьей республики благополучно отбыл срок, на который был выбран. Тьер (1873) ушел в отставку под давлением монархического большинства, Мак-Магон (1879) — большинства республиканского. Греви (1887) смел непристойный коррупционный скандал — чиновники нагло торговали орденами. Карно (1894) зарезал итальянец-анархист, Казимир-Перье (1895) обиделся на министров: "Они меня игнорируют". Фор (1899) так вообще умер в Елисейском дворце в объятиях великосветской шлюхи. Так что грех смеяться над Лубе, как грех и высмеивать саму выставку.
Да, этот "праздник мира", подводя итоги XIX века, сулил немыслимое торжество прогресса в веке ХХ. Что в свете нашего знания о прелестях ХХ века не может не раздражать. Но выставка действительно наметила контуры века и не обманула ожиданий, которые пробуждала.
Взять хотя бы кинематограф: Париж-1900 обрисовал его технический прогресс на сто лет вперед. Да, современные исследователи полагают, что на выставке не была продемонстрирована, как считалось ранее, "синеорама" Рауля Гримуана-Саньона — демонстрация съемок с воздушного шара на 360-градусный, круговой экран. Дескать, изобретение было только запатентовано. Но Клеман Моррис демонстрировал звуковые фильмы, ленты братьев Люмьер на гигантском экране обрели принципиально новое качество зрелища, а не аттракциона без будущего. Да и вполне комично смотрящиеся ныне съемки со звездами театра, оперы и танца предваряли революцию, которую, как считается, совершит только в 1908 году студия "Фильм д`Ар", облагородившая аттракцион использованием литературных сюжетов и театральных актеров.
Самая же счастливая встреча произошла на выставке между синематографом и инженерией. Едва ли не самым знаменитым аттракционом считалась "Улица будущего" — 3,5-километровый движущийся тротуар, созданный янки Шмидтом и Силсби, охватывавший петлей территорию выставки. Панораму Парижа с этого тротуара, равно как и панораму, снятую из поднимающегося лифта Эйфелевой башни, не упустил снять, кажется, никто из слетевшихся на выставку режиссеров-операторов. А среди них были и кудесник Жорж Мельес, и отец английского кино Сесил М. Хэпуорт, и пионер кино американского Джеймс Уайт. Не благодаря ли "улице будущего" камера обрела — вопреки еще неподъемной своей тяжести — грядущую подвижность, а ХХ век стал веком кино.
Веком кино, но и веком моды. А ведь именно в Париже-1900 павильон, посвященный моде, был отдан под кураторство легендарной 30-летней Жанне Пакен, придумавшей среди прочего модные дефиле и превратившей своих манекенщиц в светских персон.
Веком моды, но и веком СМИ. А именно в Париже-1900 50 млн будущих "пожирателей новостей" наблюдали, как пять линотипов производства одноименной фирмы, созданной годом ранее, ежедневно печатают свежайшие выпуски "Нью-Йорк Таймс". Не тогда ли еще не придуманное понятие "глобальной деревни" обрело бумажную плоть и типографскую кровь.
Ну а на упрек в том, что медлительный, на нынешний взгляд, 1900-й не напророчил "век скоростей", можно ответить просто: уже 25 января 1901 года первая всемирная выставка автомобилей откроется не где-нибудь, а в Большом дворце — как раз напротив Малого.