«Это случай, когда я лично оказался объектом психологической манипуляции»
Григорий Ревзин об установке фигуры Петра I в Москве
Для каждого номера Weekend в рамках проекта «Частная память» мы выбираем одно из событий 1953-2013 годов, выпавшее на эту неделю. Масштаб этих событий с точки зрения истории различен, но отпечатавшиеся навсегда в памяти современников они приобрели общее измерение — человеческое. Мы публикуем рассказы людей, чьи знания, мнения и впечатления представляются нам безусловно ценными.
20 октября 1996 года
в Москве установили фигуру Петра I работы Церетели
Фигуру Петра ставили на ростральную колонну приблизительно с восьми до одиннадцати утра 20 октября 1996 года. Это был символический день празднования 300-летия российского флота, к этой дате должны были открыть памятник, но не успели. Установили фигуру, а памятник потом еще пару месяцев доделывали.
Я попытался найти в своей "частной памяти", где я был 20 октября 1996 года с восьми до одиннадцати. И не смог вспомнить. Вообще-то это странно. Нет, у меня не такая хорошая память, но я был корреспондентом "Независимой газеты", я много писал о Лужкове — и я явно должен был быть там, на стрелке Острова. Но я там не был.
Я стал искать публикации об этом событии и не нашел. Публикации о памятнике начинаются позже — и сразу с предложениями его снести. Я даже стал обзванивать знакомых с целью узнать, где они были 20 октября 1996 года. Журналистов, которые тогда работали. Никто там не был. Никто не помнит, где он был с восьми до одиннадцати.
У Михаила Жванецкого была миниатюра "Дурочка", которую исполнял Аркадий Райкин. Он там "зомбировал" (хотя такое слово тогда не употреблялось) собеседника криком "Где вы были вчера с восьми до одиннадцати?". Собеседник в итоге помрачался умом и начинал интересоваться тем же самым. Потом помрачение проходило.
Я стал вспоминать, когда же я увидел Петра в первый раз. В переулке это было, я шел к своим тетушкам в гости, их еще не выселили с Остоженки. И он вдруг появился в створе 1-го Зачатьевского переулка. Очень большой — гораздо больше винного магазина на углу с Бутиковским, который скоро снесли. Это было неожиданно, и чувство удивления я помню отчетливо. Я стоял в переулке, был снег, в снегу серым силуэтом проявлялась мачта с парусами и сам Петр. Довольно эффектно. Я стоял и думал, как объяснить людям, почему это очень плохая скульптура. Было более или менее ясно, что неспециалист может этого и не понять. Ну ведь действительно эффектно. Потом я заметил, что у Петра ноги несколько выгибаются назад, как бывает иногда у детских игрушечных солдатиков, демонстрирующих излишнее рвение по службе. "Коленками назад" — это перспективно. Кузнечик — коленками назад. Как же вы не видите, это халтурно сделано — присмотритесь, у него же ножки коленками назад. Такой огромный и такой халтурный — коленками назад. И паруса висят как французские шторы. Это же корабль, а не номер в гостинице.
Я был более или менее готов к дискуссии. Интересно, с кем? Меня никто не звал дискутировать. Но я отчетливо помню эту последовательность — удивление, некоторое сомнение, что удастся объяснить, почему это плохо, и потом пришедшие какие-никакие аргументы — на случай.
Я помню наклейки журнала "Столица" — "Вас здесь не стояло!". Они были везде. Наклейки, плакаты, значки. Ощущение, что как лихо, смело. "Вас здесь не стояло!" — хамское выражение, площадное, но казалось, что это так надо, что мы победили. 3 июля 1996 года Борис Ельцин выиграл выборы, и было такое настроение, что журналист типа "за все хорошее против всего плохого" должен уметь сказать хлестко (одновременно приплетая Анну Ахматову, которая тоже как-то произнесла эту фразу). Потому что добро должно быть с кулаками. Сравнительно недавно закрылась газета "Не дай Бог!".
Помню какую-то передачу по телевизору, там был спор, и Мария Андреевна Чегодаева, которую я более или менее знал (мы учились в университете с ее сыном) говорила, что Москва никогда не принимала Петра, что весь этот скандал и требование снести — это месть особняческой, посконной Москвы западничеству, неприятие царя-реформатора, антиевропейский площадной шабаш. И что памятник Фальконе в Петербурге тоже не принимали, называли манерным, придворным, Сумароков, кажется, ругался, фон Визин. Пока Пушкин не написал "Медного всадника", люди вообще не понимали, про что это. А потом поняли. И Никиту Воронова, который приводил более хрестоматийную историю про Эйфелеву башню, и что вот Золя был против, а теперь это символ Парижа.
Я слушал и недоумевал, как же такие приличные, заслуженные люди могут быть такими продажными, так лебезить перед Церетели с Лужковым. Я не сомневался, что они продажные. Я ни на секунду не допускал, что они могут быть искренними. А вот интересно, почему? Я ведь знал про них, что они в советское время продажными не были. Там пожестче требовали, а они ничего, держались. А тут, значит, продались. Ну да, мацони, лобио, сациви, аджапсандал — как-то так, видимо? Это прямо само собой разумелось. Ну как теперь все уверены, что противники войны с Украиной продались за фуа-гру с хамоном.
Почему я вообще искал аргументы, что это такая отвратительная, ужасная статуя, позор Москвы и форменное безобразие?
Я как-то приехал на остров Менорку и попал там на сельский праздник в честь святого Гаэтана. Там были соревнования в конской выездке. Нужно было поднять лошадь на дыбы и так пройти на ней через площадь — это, собственно, соревнования с XVII века так проводятся, у них это влияние церемониала мадридского двора, а вообще так было принято у всех Габсбургов. В Вене до сих пор в императорском Манеже лошади исполняют те же фигуры, хотя, конечно, лучше, чем на Менорке. Я вдруг подумал: жаль, что у нас в Питере не проводят такие соревнования — всадники могли бы кружить вокруг Петра Великого, заставив лошадей держаться на двух ногах. А Петр был бы один среди них. Ведь, в сущности, у Фальконе это очень манерная, барочная статуя. Всадник вальсирует, подняв лошадь на дыбы,— придворный военный балет, что-то из рисунков Калло. И, черт, тут я вспомнил, что я это где-то слышал. Ну да, Чегодаева же рассказывала.
Нет, ну а правда, это же Петр Первый. Сейчас поставят памятник Петру? Это как-то странно предлагать, у нас Россия не Европа, особый путь в свою культурную матрицу. Ивану Грозному — да, а насчет Петра как-то... Разве в Полтаве, когда будет наша? А тогда, в 1996-м, это явное западничество совсем не ценилось. Вообще не принимался этот аргумент, хотя даже не вспомнишь, отчего. Тогда, наоборот, все возмущались, что Петр Первый — это тот же Колумб, которого Церетели предлагал Америке, и раз так, то это окончательная халтура.
Петр похож на Колумба примерно так же, как один атлет Поликлета на другого, Дорифор на Диадумена, скажем. И тот и другой — спортсмены, победители Олимпийских игр, и сходство налицо, но никому в голову не приходит считать это проявлением древнегреческой халтуры, дошедшей до нас через тысячелетия. По нынешним временам мысль о том, что Петр и Колумб — это родственные фигуры, открыватели нового мира, выглядит довольно остро, чтобы не сказать пятиколонно. Что же получается, Россия и Америка того? Похожи? Мы? На пиндосов?! Но тогда в этом сходстве вообще не видели мысли, а только неспособность Церетели сделать две разные статуи. Хотя он к тому моменту уже много сделал разных.
Тогда упирали, что Америка статую не приняла. Что не приняла из-за позиции индейцев, считающих Колумба древним Гитлером,— это не говорилось. Про его же Колумба в Испании не говорилось тоже. То, что вместо Колумба в гавани Нью-Йорка появилась гигантская "слеза" Церетели в память 11 сентября, мы тоже во внимание решили не принимать, потому что это не лезло ни в какие ворота. Хотя до определенной степени это, вероятно, свидетельствует об известном уважении к автору Петра на Западе. Да слушайте, и не в Нью-Йорке это, а в гавани, административно это даже не Нью-Йорк, так, выселки. И вообще там, наверное, коррупция и взятки, хотя непонятно, кому и от кого.
Иллюстрация из журнала "Столица". 1997 год
А когда снимали Лужкова, то Владимир Ресин, пытаясь доказать, что он совсем-совсем не Лужков и всегда был против, предложил снести Петра. Сам, его за язык не тянули. Предложение повисло в воздухе, повисело дня три и, не найдя поддержки, рассеялось как утренний туман. Газеты в 1996 году, писали, что по социологическим опросам 50% москвичей против Петра, а мы были уверены, что все 90%. И вот свобода, сносите, сами предлагают. А вместо одобрения удивленная тишина. Чего его сносить-то? Совсем сдурели?
Прав, что ли, был Никита Воронов? Вышло как с Эйфелевой башней — покипели, а теперь символ города?
Интересно, что у людей остается в памяти, но не менее интересно, что из нее выпадает. У меня нет никакой частной памяти о Петре 1996 года — одно общее место. Ужасную, отвратительную, гигантскую, неуместную, бездарную бандуру поставили вопреки мнению специалистов и горожан. Прямо как резинкой вытерли, ничего личного. Вернее, лично осталось некоторое сомнение, потому что место на самом деле выбрано потрясающее, размер сомасштабен пафосу места, силуэт отличный, а некоторая карикатурность образа — специфика языка последней четверти прошлого века.
Но одно представление даже не вступает с другим в конфликт. Я когда думаю об этом — кажется, что со мной тут что-то произошло. Нет, это лихо, конечно, но заполнить Москву наклейками и плакатами "вас здесь не стояло" — это такой рекламный бюджет, который надо согласовать, утвердить и получить — он сам не образуется. Сотни публикаций против Петра, конечно, могли и сами собой производиться — и в какой-то момент и производились, но все же скорее кто-то вначале запустил процесс. Причем как-то опоздал, не успел с восьми до одиннадцати. То, что ни одно издание не писало об установке Петра в день 300-летия флота, то, что я лично почему-то ничего об этом не знал, для меня (простите, я роюсь в своей памяти) является указанием, что интерес к памятнику проснулся не из-за него самого, а по какой-то внешней причине. И уважаемый мною Марат Гельман, кстати, который придумывал впечатляющие акции против Петра,— он, конечно, утверждал ценности современного искусства, но одновременно ведь он тогда уже работал и как политтехнолог.
Вы вспомните время: Ельцин победил на выборах благодаря ситуативному союзу разных сил, демократов с бизнесменами, топ-менеджеров с артистами, интеллигентов с ворами в законе и т. д. И мы все вместе сломали избирателей, которые с тех пор нас как-то не ценят. Юрий Лужков объединился с олигархами, а немедленно после выборов они начали грызться между собой за результаты победы. Эта история про ужасную тра-та-та бандуру, которая встала вопреки тра-та-та,— она выставляла Лужкова дикарем и самодуром (он таким и был, на мой взгляд; но тут вопрос, как представить). А задача остановить Лужкова на пути в президенты была чуть не главной все последующие четыре года. Там много кто был против него, очень разные, очень большие люди с разной судьбой — от Бориса Березовского до Анатолия Чубайса.
Ни до, ни после этого, никогда на всем протяжении истории России, не было случая такого всенародного внимания к искусству ваяния. Конечно, можно считать это следствием таланта Зураба Константиновича, но, может быть, дело не в скульптуре? В этой моей частной памяти Петр Первый — это случай, когда я лично оказался объектом психологической манипуляции. Это интересно осознать.
То, что казалось само собой разумеющимся, рассеивается. Ты искренне не понимаешь, как ты мог быть таким слепым. Таким уверенным, что все, кто делают то, против чего тебя зомбировали, не имеют других мотиваций, кроме того, чтобы грабить, красть, гадить, изничтожать. Что все, кто пытаются найти аргументы хотя бы для того, чтобы ты засомневался,— продажные твари. Они продались за чурчхелу и фуа-гру, люля-кебаб и сыр бри. С тобой невозможно говорить, ты слышишь только те аргументы, которые делают картинку более убедительной.
Ведь это страшно — сказать, что, ребята, это фуфло, я с вами не согласен и мне противно думать, что был согласен. Проще убедить себя, что все правильно. Понимаете, этот Петр — он же давил на меня, он являлся мне во сне, он душил меня, как Медный всадник Евгения. Или как НАТО Дмитрия Киселева. Сейчас чего-то вроде не давит, а раньше как давил!
Зомбирование оставляет в памяти вытертую зону, вызывающую только смутное ощущение беспокойства, что, пожалуй, было что-то не то. И ты зацикленно думаешь, где ж я был с восьми до одиннадцати. До восьми помню, после одиннадцати помню, а тут — серая полоса. Это симптом. Уткнувшись в общее место в своей частной памяти, не очень важно вспомнить личное. Важнее понять, кто тебя зомбировал и зачем.
Когда уткнетесь — сами попробуйте. Помогает.