Афанасий Никитин: ход конем за три моря

100 рублей потратил Афанасий Никитин на покупку коня, которого морем вывез в Индию и там продал втридорога,— так появился стартовый капитал для почти четырехлетней поездки по этой стране. Тверской купец, достигший побережья Индийского океана, сообщивший массу подробностей о быте Индии и Персии, остается фигурой загадочной. Историки подобно следователям пытаются моделировать мотивацию к столь далекому путешествию, но для убедительной картины материала слишком мало. Уверенно можно сказать лишь то, что четырехлетний вояж по Индии, осуществленный на выручку от продажи коня, пусть даже очень хорошего,— пример весьма эффективного использования экспедиционных средств.

АЛЕКСАНДР КРАВЕЦКИЙ

"Наш Тверитинин уже купечествовал на берегу Малабара..."

В 1817 году Николай Карамзин поместил в VI томе "Истории Государства Российского" заметку о посещении Индии Афанасием Никитиным. К практическим результатам вояжа тверского купца историк отнесся весьма скептически, ведь ни экономических, ни политических последствий эта экспедиция не имела. Ее единственным полезным итогом Карамзин считал то, что был создан такой занятный памятник, как "Хождение за три моря". Но сам факт того, что русский человек раньше всяких там португальцев добрался до Индии, приводил Карамзина в восхищение. "В то время как Васко де Гама единственно мыслил о возможности найти путь от Африки к Индостану, наш Тверитинин уже купечествовал на берегу Малабара и беседовал с жителями о догматах их веры". Отзыв Карамзина весьма показателен. Автор "Писем русского путешественника" увидел в Афанасии Никитине родственную душу, с удовольствием пересказал его путевые заметки, но не попытался вписать их в исторический контекст. И его можно понять. В XV веке Россия не имела никаких отношений с Индией. Путь туда был неудобным до такой степени, что считать экспедицию Афанасия Никитина разведкой на предмет новых рынков невозможно. Однако "Хождение" свидетельствует о том, что в XV веке на Руси имелось значительное количество энергичных купцов, которых судьба заносила в самые неожиданные места, а одному из них удалось не только вернуться, но и составить путевые заметки.

Записки Афанасия Никитина возникают в древнерусской литературе как чертик из табакерки. Совершенно неожиданно под 1475 годом в одной из летописей появляется сообщение, что торговые люди принесли записи тверского купца Афанасия, который отправился вместе с посольством великого князя и умер на обратном пути, не дойдя до Смоленска. Есть и другая редакция "Хождения", которая читается в виде отдельной повести. Именно в этой редакции автор называет себя "Афанасием Микитиным сыном", так что Никитин — это не фамилия купца, а отчество.

А больше никаких упоминаний об этом человеке нет, и все умозаключения приходится делать на основе двух редакций его записок.

Заурядная коммерческая экспедиция

Начало "Хождения" — это рассказ о вполне заурядной купеческой экспедиции в Закавказье, которая по не зависящим от автора обстоятельствам превратилась в путешествие на край света. Из текста следует, что в Индию купец не собирался, а лишь присоединился к судну посла Василия Папина, отправленного Иваном III в Шемаху (территория нынешнего Азербайджана). Для современного человека этот город ассоциируется разве что с шемаханской царицей, упоминаемой в русских былинах и пушкинской "Сказке о золотом петушке". Но читателю придется смириться с тем, что этот город не просто существовал, а еще и являлся столицей персидского Государства Ширваншахов.

Торговые люди во все века любили быть поближе к дипломатической почте. Возможность двигаться в составе посольского каравана не только обеспечивала относительную безопасность, но и давала возможность выдать свои товары за посольское имущество и тем самым избавиться от пошлин. Беда была лишь в том, что при движении через территории, контролируемые бесчисленными отрядами кочевников, общество посла было защитой довольно сомнительной. Тем более что Василий Папин вез 90 охотничьих соколов — подарок русского царя ширваншаху. В Древней Руси сокол был даже не предметом роскоши, а знаком статуса. Лов охотничьих птиц контролировал князь, а кражу сокола древнерусское законодательство приравнивало к краже княжеского коня или морской ладьи. На востоке северные птицы ценились очень высоко. Вслед за двором соколиную охоту держала и богатая знать. По всей видимости, те 90 соколов, которые вез посольский корабль, стоили больше, чем весь караван. А желающих захватить такую добычу в степи хватало. Недалеко от Астрахани корабли были атакованы отрядом хана Касима. Посольский корабль был ограблен, но купцам удалось спасти свои товары.

Неудачи на этом не закончились. Выйдя в Каспийское море (Афанасий называет его Хвалынским или Дербентским), купеческий корабль попал в шторм и разбился близ селения Тарки (неподалеку от современной Махачкалы). Несмотря на то что имущество с разбитого корабля удалось спасти, купцам это ничего не давало. Дело в том, что по древнему морскому праву имущество, которое море выбрасывало на берег, считалось собственностью тех, кто жил на этой земле. Переговоры ни к чему не привели, и купцы лишились всего. "И разошлись мы,— пишет Афанасий,— кто куда: у кого что осталось на Руси, тот пошел на Русь; а кто был должен, тот пошел куда глаза глядят". Среди тех, кто пошел куда глаза глядят, был и Афанасий Никитин.

Почему, лишившись всего, Афанасий отправился в Индию, мы не узнаем никогда. Авторы романтической версии биографии купца-первооткрывателя полагают, что им двигал интерес к окружающему миру. Прагматики же считают, что удачная экспедиция в неведомые страны могла поправить дела незадачливого путешественника. Ведь чем дальше на Восток двигался купец, тем на большую прибыль он мог рассчитывать, правда, пропорционально уменьшалась вероятность благополучного возвращения. Вероятно, Афанасий решил рискнуть и отправился вглубь Персии.

Мы не будем утомлять читателя соотнесением городов, которые упоминает Афанасий Никитин, с картой Древнего Мира, хотя в своем роде это увлекательнейшее занятие. Куда более важным кажется вопрос, на какие средства путешествовал тверской купец, лишившийся товара уже в самом начале пути. Про свои торговые операции в Индии он не говорит ни слова, но при этом подробнейшим образом анализирует рынок пряностей, лака, тканей и драгоценных камней. Вне всякого сомнения, в Индии Афанасий вел какие-то торговые дела. До этого он на восемь месяцев задержался на севере Персии, в Саре, который славился шелком и коврами. И в индийском путешествии Афанасий месяцами живет в крупных торговых городах, описывает ярмарки, но почему-то не сообщает о тех торговых операциях, которые ему удалось там провернуть. Или не удалось? Что продавал и что покупал тверской купец в Индии, мы никогда не узнаем. Известно лишь то, что на вырученные в Персии деньги он приобрел коня — товар, который в Индии стоил значительно дороже, чем в Персии. В Индии коневодства не было, да и те лошади, которых привозили морем, не выдерживали климата и быстро погибали. Поэтому поставка лошадей в Индию была бизнесом верным.

Вопрос о средствах, на которые жил путешественник, ставил в тупик всех, кто пытался написать беллетризованную биографию Афанасия. Каждому приходилось придумывать свою версию. Например, авторы сценария советско-индийского фильма "Хождение за три моря" придумали историю о мешочке с семейными драгоценностями, которые дала Афанасию его мать. Купец не расставался с мешочком и доставал его в тех случаях, когда сюжет требовал уплаты звонкой монетой.

"Земля, где у людей половина тела песья, а половина человечья..."

Собственно плавания в Индию Афанасий не описал. Представление о кораблях, которые везли из Персии в Индию товары и лошадей, можно составить на основе записок Марко Поло: "Суда у них плохие, и немало их погибает, потому что сколочены они не железными гвоздями, а сшиты веревками из коры индийских орехов. Кору эту они бьют до тех пор, пока она не сделается тонкою, как конский волос, и тогда вьют из нее веревки и ими сшивают суда; веревки эти прочны и от соленой воды не портятся. У судов одна мачта, один парус и одно весло; они без покрышки. Нагрузят суда и сверху товары прикроют кожею, а на это поставят лошадей, которых везут на продажу в Индию. Железа для выделки гвоздей у них нет, болты делают из дерева, суда сшивают". На таком корабле, скрепленном деревянными болтами и сшитом веревками из коры орехов, тверской купец и его персидский конь провели 40 дней, добираясь до Индии.

Средневековый человек воспринимал перемещение в пространстве совсем не так, как мы. Отправляясь куда-то, мы представляем себе карту и знаем, что белых пятен на ней практически нет. Современный путешественник не допускает, что за поворотом вдруг обнаружится река, которая шесть дней в неделю течет, а на седьмой стоит, или же что на дорогу выйдет группа людей с песьими головами.

Разница в восприятии пространства хорошо видна при сравнении средневековых карт с современными. Последние с равной подробностью изображают всю земную поверхность, основа же старинных карт — дороги. Они были территорией, которая не сулила неожиданностей, а остальное пространство, огромное и необжитое, надевалось на каркас дорог. Именно так была устроенная знаменитая Пейтингерова таблица — схема римских дорог, созданная еще в период поздней античности, но дошедшая до нас только в средневековых копиях. Шаг в сторону от привычных путей казался опасным решением, чреватым всякими неожиданностями. И уж тем более таким решением представлялось путешествие в Индию, до которой русские купцы никогда прежде не доходили.

Сказать, что в Древней Руси ничего не знали об Индии, было бы неправдой. Знали, но к реальности эти знания имели весьма отдаленное отношение. Во времена Афанасия Никитина большой популярностью пользовалось "Сказание об Индийском царстве", содержащее письмо попа Иоанна — правителя легендарного христианского царства, под властью которого было "три тысячи триста царей". По количеству фантастических существ Индийское царство может дать фору "Звездным войнам" и прочим "Гарри Поттерам". "И живут у меня в одной области немые люди, а в другой — люди рогатые, а в иной земле — трехногие люди, а другие люди — девяти сажен, это великаны, а иные люди с четырьмя руками, а иные — с шестью, и есть у меня земля, где у людей половина тела песья, а половина человечья, а у других моих людей очи и рот в груди. В иной же моей земле у людей сверху большие рты, а другие мои люди имеют скотьи ноги. Есть у меня люди — наполовину птица, наполовину человек, а у других людей головы собачьи; родятся в моем царстве звери: слоны, дромадеры, крокодилы и двугорбые верблюды. Крокодил — лютый зверь: если он, разгневавшись на что-нибудь, помочится — на дерево или на что-либо иное,— тотчас же оно сгорает огнем". Рассказ об Индийском царстве в Древней Руси воспринимали вполне серьезно хотя бы потому, что альтернативных источников, сообщающих о жизни в Индии, не было. Даже в XIX веке на лубочных картах, которые охотно покупали крестьяне, изображалось царство попа Иоанна и территории, населенные людьми с песьими головами. Да и Феклуша из "Грозы" Островского в своих рассказах о далеких странах не может обойтись без песеглавцев.

Оказавшись в настоящей Индии и не обнаружив всего этого, путешественник должен был бы чувствовать себя примерно так же, как современный турист, который, приехав в Рим, обнаруживает там гуляющих медведей, хотя всем известно, что медведи гуляют только по Москве. В этой ситуации путешественник может не верить своим глазам и следовать литературной традиции, а может, что сложнее, попробовать найти способ для описания той реальности, с которой столкнулся. Афанасий Никитин пошел по второму пути. В "Хождении" нет расхожих европейских представлений об экзотической Индии. И, даже воспроизводя легендарные сведения вроде рассказа про идеального обезьяньего царя, который мстит людям за обиды, нанесенные подвластным ему приматам, русский путешественник уточняет, что эту историю ему рассказали. Заботясь о достоверности своих записей, тверской купец пунктуально отмечает, что он видел сам, а что ему стало известно из сторонних источников.

Бремя белого человека

Игнорируя европейские мифы о чудесах Востока, Афанасий дает массу этнографически точных зарисовок, что применительно к XV веку редкость. Много интересного рассказывает он об особенности семейной жизни местного населения, фиксируя архаичные традиции приема гостей и чужестранцев. "В Индийской земле,— пишет он,— купцов поселяют на подворьях. Варят гостям хозяйки, и постель стелют служанки, и спят с гостями. Если имеешь с ней тесную связь, давай два жителя, если не имеешь тесной связи, даешь один житель. Много тут жен по правилу временного брака, и тогда тесная связь даром; а любят белых людей". К этой теме Афанасий Никитин возвращается неоднократно, добавляя к индийским наблюдениям рассказы о Китае: "А жены их со своими мужьями спят днем, а ночью ходят к приезжим чужестранцам да спят с ними, и дают они чужестранцам деньги на содержание, да приносят с собой кушанья сладкие, да вино сладкое, да кормят и поят купцов, чтобы их любили, а любят купцов, людей белых, потому что люди их страны очень черны. А зачнет жена от купца дитя, то купцу деньги на содержание муж дает. А родится дитя белое, тогда купцу платят триста тенек, а черное дитя родится, тогда купцу ничего не платят, а что пил, да ел, то даром по их обычаю". Подобные рассказы не вызывали бы особого доверия, если бы не свидетельства посетившего Китай Марко Поло: "В этой стране вот какой обычай: коль иноземец или другой какой человек живет с их женами, дочерьми, сестрами... так это не почитается за дурное, а за хорошее; за это, говорят они, боги и идолы к ним милостивы и даруют им всякие земные блага в обилии, поэтому-то и отдают они с охотою инородцам жен. Здесь, знайте, муж как только завидит, что иноземец идет к нему или просит пристанища в его доме, тотчас же уходит из дому, а жене наказывает во всем слушаться иноземца; уйдет к себе на поле или в свой виноградник и до тех пор не возвращается, пока иноземец в доме. ...А чтобы знали, что он в доме, иноземец делает вот что: вывесит свою шапку или что другое, и значит это, что он еще в доме; и пока этот знак висит у дома, бедняк не смеет вернуться к себе".

Несостоявшееся вероотступничество

Индия, в которую попал Афанасий Никитин, оказалась не похожей не только на сказочное царство попа Иоанна, но и на Индию в представлении европейца, интересующегося буддизмом и йогой. Во всех рассказах тверского купца она выглядит довольно жестким мусульманским государством. Дело в том, что Афанасий оказался в Индии в момент расцвета Бахманидского султаната. Пройдет совсем немного времени, и султанат распадется на множество мелких воюющих друг с другом государств. А, когда Васко де Гама разведает морской путь в Индию, они окажутся бессильны перед вторжением европейцев. Но это будет позже.

Несложно догадаться, что социальная элита Бахманидского султаната исповедовала ислам. А поскольку Афанасию в его путешествиях и торговых делах приходилось иметь дело с мусульманской знатью, отклонять весьма настойчивые предложения перейти в эту веру было непросто. Наиболее острой ситуация была в самом начале путешествия по Индии, когда в Джуннаре хан отобрал у Афанасия жеребца с обещанием вернуть, когда купец примет ислам. Это было прямым нарушением закона — купцу-иноверцу дозволялось, не меняя веру и не принимая подданства, торговать на территории султаната в течение года; Афанасий же на тот момент пробыл в Индии не больше трех месяцев. Но удивительно здесь не чрезмерное рвение хана, а то, что Афанасию таинственным образом удалось найти покровителя и не только избежать перехода в ислам, но и получить назад коня, представлявшего для него целое состояние. Каким образом чужеземец, не имеющий никакой поддержки в незнакомой стране, смог найти покровителя, совершенно непонятно. Выдвигалась гипотеза, что Афанасий на самом деле ислам принял, и все эти истории про таинственных покровителей придуманы, чтобы не сообщать о неблаговидном поступке. Однако удовлетвориться этим объяснением невозможно. Переход в ислам предполагал совершение обрезания, и в таком случае Афанасию на Руси грозила бы смертная казнь. То есть принятие ислама означало отказ от возвращения домой. Афанасий же попыток вернуться не прекращал, и в конце концов они увенчались успехом: по свидетельству летописца, купец скончался неподалеку от Смоленска.

С отказом принять ислам был связан и выбор пути домой. Удобнее всего было идти через Аравийский полуостров, присоединившись к какому-нибудь купеческому каравану. Однако этот путь проходил мимо Мекки, посещение которой неверным запрещено. Незадолго до описываемых событий венецианец Николо Конти, решивший пересечь Аравийский полуостров, был вынужден принять ислам. Именно поэтому Афанасий возвращался другим путем и с ужасом писал о том, что судно, на котором он плыл, заблудилось и чуть было не пристало к побережью Аравийского полуострова.

Избежав насильственного перехода в ислам, Афанасий, конечно же, не мог избежать религиозных споров. Он упоминает беседы с неким "бесерменином Меликом", который уговаривал его сменить веру и обвинял Афанасия в том, что тот не соблюдает ни мусульманских обычаев, ни христианских. И это было правдой. К примеру, в Индии тверской купец испытывал огромные трудности, пытаясь жить по православному календарю. В самом начале путешествия вместе с товаром пропали еще и книги, которые содержали, в частности, церковный календарь и таблицы для вычисления даты Пасхи. Определение дат христианских праздников в мусульманской стране — задача нетривиальная. Дело в том, что мусульмане живут по лунному календарю, а христиане — по солнечному. Поэтому, например, праздник Курбан-байрам может быть и летом, и осенью, и весной, и зимой. И, зная время Курбан-байрама по лунному календарю, невозможно вычислить, скажем, день Рождества.

Афанасий Никитин тщетно пытался найти алгоритм для определения даты Пасхи: "А когда Пасха, праздник Воскресения Христова, не знаю; по приметам гадаю — наступает Пасха раньше бесерменского байрама на девять или десять дней. А со мной нет ничего, ни одной книги; книги взял с собой на Руси, да когда меня пограбили, пропали книги, и не соблюсти мне обрядов веры христианской". Алгоритм, которым пользуется здесь Афанасий, ошибочный. Случайное воспоминание, что в каком-то году Пасха отстояла от Курбан-байрама на девять или десять дней, он превратил в общее правило. К реальности его "гадания по приметам" отношения не имели, о чем он, в общем-то, догадывался и жаловался на то, что не соблюдает ни постов, ни христианских праздников.

По-бусурмански со словарем

Даже самый объективный наблюдатель воспринимает окружающий мир в соответствии с определенными правилами и предпочтениями. Естествоиспытатель сосредоточен на особенностях живой природы и ландшафта, паломника интересуют святыни, купец прикидывает, что в том или ином месте можно удачно продать и купить. И при составлении путевых заметок путешественник всегда ориентируется на какой-то образец. Что же послужило образцом для Афанасия Никитина?

Древнерусская литература знала только один тип путевых заметок, или хождений,— путешествие в Святую Землю. Сама идея паломничества связана с особенностями средневекового восприятия пространства. Дело в том, что человек, отправившийся в далекое путешествие, мог случайно добраться до ада или же до рая, которые, согласно расхожим представлениям, имели определенную пространственную привязку. В древнерусских полемических сочинениях встречаются упоминания, что заблудившийся корабль новгородских купцов доплыл до ада, и моряки видели преисподнюю. Имеется и рассказ, как новгородские корабли подплыли к острову, который оказался раем. Возможность достичь рая или ада, перемещаясь в пространстве, означает, что пространство не обладает моральной нейтральностью. И отправляющийся в неведомые страны путник должен об этом помнить.

Вне всякого сомнения, Афанасий был знаком с описаниями хождений в Святую Землю, о чем свидетельствует название его записок. Он тоже упоминает события священной истории, правда, не христианской, а мусульманской. Миновав развалины города Рей (окрестности современного Тегерана), Афанасий сообщает: "Тут убили Хусейна, из детей Али, внуков Мухаммеда, и пало на убийц проклятие Мухаммеда — семьдесят городов разрушилось". За этой фразой стоит шиитское предание: город Рей был в качестве награды обещан полководцу, готовому выставить войско против Хусейна, внука пророка, в результате чего Хусейн и его семья были убиты. Именно мусульмане-шииты сообщили Афанасию, что гибель цветущего города — наказание за убийство родственников пророка. И "Хождение за три моря" фиксирует этот рассказ вполне в духе паломнических записей.

Если древнерусские "хождения" обычно повествуют о паломничестве на Святую Землю, то Афанасий называет свое сочинение "грешным хождением", то есть паломничеством в сомнительное место. В сомнительном месте и молиться нужно как-то иначе. Именно с этим связаны рассеянные по тексту "Хождения" христианские молитвы с вкраплениями на "бусурманском" языке (смеси татарского, персидского и арабского). Выглядит это так: "Праздники крестьянскые, ни Велика дни, ни Рожества Христова не ведаю, ни среды, ни пятници не знаю; а промежу есми вер таньгрыдан истремень ол сакласын: "Олло худо, олло акь, олло ты, олло акъберъ, олло рагымъ, олло керимъ, олло рагымелъло, олло каримелло, таньгресень, худосеньсень. Богъ един, тъй царь славы, творець небу и земли"". А вот перевод: "Праздников христианских — ни Пасхи, ни Рождества Христова — не соблюдаю, по средам и пятницам не пощусь. И, живя среди иноверных, молю я Бога — пусть он сохранит меня: "Господи Боже, Боже истинный, ты Бог, Бог великий, Бог милосердный, Бог милостивый, всемилостивейший и всемилосерднейший ты, Господи Боже. Бог един, то царь славы, творец неба и земли"". Объяснить иноязычные вставки желанием зашифровать текст невозможно, поскольку ничего крамольного здесь нет. Кстати, на таком смешанном "бусурманском" языке написана и проникновенная молитва о Русской земле: "А Русь еръ тангрыд сакласын; олло сакла, худо сакла! Бу даниада муну кибить ерь ектуръ; нечикь Урус ери бегляри акой тугиль: Урусь ерь абоданъ болсынъ; растъ кам даретъ. Олло, худо, Богъ, данъиры". В переводе это звучит так: "А Русь Бог да сохранит! Боже, сохрани ее! Господи, храни ее! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя эмиры Русской земли несправедливы. Да устроится Русская земля и да будет в ней справедливость! Боже, Боже, Боже, Боже!"

Афанасия Никитина можно делать символом российско-индийской дружбы, считать первым русским землепроходцем, ему можно ставить памятники, называть его именем поезда, самолеты и пиво, но все это оказывается, мягко говоря, немного смешным — отдает пошлостью. "Хождение за три моря" — текст абсолютно неформатный, поэтому еще со времен Карамзина его предпочитают читать в кратком популярном изложении. Так легче.