Премьера театр
Не только люди, но и столы со стульями вовлечены в постановке петербургского режиссера Максима Диденко в текучий танец
Фото: Дарья Нестеровская
На сцене Центра имени Мейерхольда студенты Школы-студии МХТ (курс Дмитрия Брусникина) играют "Конармию" — фантазию на темы произведений Исаака Бабеля в постановке молодого петербургского режиссера Максима Диденко. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Актеры рассаживаются вместе со зрителями: пока публика занимает места в амфитеатре Центра имени Мейерхольда, исполнители друг за другом садятся за длинный стол в глубине сцены, сидят статично, лицом к зрительному залу. Мизансцена волей-неволей напоминает о тайной вечере. Вот только Учителя в этом собрании уже нет. И все, что происходит потом, на самом деле есть поиски той гармонии, что навсегда утрачена,— поиски жестокие и даже кровавые, вспыхивающие надеждами и теряющиеся в отчаяниях. Истории времен Гражданской войны, положенные на бумагу Исааком Бабелем,— для подобного внутреннего сюжета материал, конечно, благодатный (а для режиссера, видимо, это вообще очень близкая эпоха, недавно он ставил успешный мюзикл "Ленька Пантелеев" в петербургском ТЮЗе).
Всего несколько минут нужно для того, чтобы библейская гармония оказалась разрушена — и вот уже не только люди, но и столы со стульями вовлечены в текучий танец. Какая-то сила вдруг перемешала, скрутила тела и предметы, отправила их в длинное путешествие, которое предстоит пройти и зрителям. "Конармия" превращена автором либретто и режиссером Максимом Диденко в содружестве с художником Павлом Семченко, композитором Иваном Кушниром и группой хореографов в музыкально-драматически-танцевальное действо, в котором легко увидеть отголоски многих театральных стилей минувшего, от экспериментов тех лет, что наступили вскоре после описанных событий, до студенческих "зримых песен" сравнительно недавнего прошлого. Спектакль словно возвращает нас к представлениям о том, что на сцене важны не только индивидуальности, но и подвижная артистическая "биомасса", способная быстро и красиво менять свои физические параметры.
Если и можно предъявить спектаклю серьезные претензии, то в первую очередь они будут касаться внутренней драматургии — из-за ее недостатков зрительская память с трудом потом восстанавливает последовательность и логику эпизодов, названия которых стройными белыми буквами высвечиваются на черном заднике. Но каждый из них выразителен. Материя спектакля находится в состоянии непрерывной трансформации — сценический мир страдает и томится, просыпается опилками, разламывается на куски и вновь собирается, кутается в знамена революции и раздевается донага — иногда в буквальном смысле, во всяком случае, это касается мужской части ансамбля. Иногда "Конармия" предстает лихим, грубоватым площадным зрелищем, иногда осваивает язык аллегорических картин. Кажется, напугать ужасами Гражданской войны (можно было бы предположить, что такая задача была бы актуальной) — последняя задача, которую ставят перед собой создатели спектакля. Об убийствах и насилиях, о мечтах и заблуждениях здесь говорят (вернее, в основном поют) отстраненно, познавая не столько законы истории, сколько возможности сцены и выбранного синтетического жанра.
Конечно, разглядеть актеров по отдельности и понять их возможности тоже можно. Курс Дмитрия Брусникина за последний год стал одним из героев московской театральной жизни — и в оживление общего столичного пейзажа внес свой заметный вклад. В "Конармии" много поют и двигаются — по-разному, медленно и быстро, громко и тихо, возвышенно и шутливо, так, словно пытаются показать преимущества всей группы как полноценного театрального организма. Любопытно, что драматические эпизоды и диалоги в спектакле выпускников мхатовской школы выглядят наименее убедительно — актеры в них теряют естественность, как теряют ее часто "заговорившие" танцоры или певцы. И все-таки все вместе они выглядят очень хорошо. Говорят, у выпускников есть планы не расходиться и создать что-то вроде студии. Еще говорят, что для этого сейчас самое неподходящее время — ни денег нет, ни сил думать о будущем. Но в истории театра не раз было так, что в трагические времена рождались жизнестойкие театры.